Она присела напротив и положила руки ему его грудь. Пальцы едва проглядывались через громоздкие оперённые крылья. Ему казалось, что незримые когти разрывают плоть и кости, ища путь до самого сердца. В её собственной груди зияла кровоточащая дыра, которую она намеревалась наполнить. Длинные светлые волосы, что стали словно перьевая грива, ниспадали на плечи, но он впервые не хотел к ним прикасаться

Вечер. Сюрреалистичный сон. Сигареты.

Смириться с собственным безумием намного легче, когда рядом есть та, кто будет держать тебя за руку. Но как поступить, когда узнаешь правду?

Сотни различных голосов поглотили её, закрыли от всего внешнего мира в своей уродливой иллюзии, искажённой всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Они сливались воедино, в нестройный хор, одни звучали громче, другие же наоборот — тихо. Иногда удавалось выцепить из всего этого бездушного хора редкие слова, обрывки фраз, образы. Мир перед глазами слился в причудливую картинку, и не было никакой возможности развеять весь этот мрак.

При следующей встрече, Федору Достоевскому придется за многое перед ними ответить.

И дело не в багровых синяках на бедрах. Даже не в укусе.

Дазай просто ненавидит, когда его планы идут крахом.

Голос Эдварда хрипит, он сорван от постоянного истошного крика, рвущегося из груди, его руки изрезаны осколками стекла, а слезам нет конца и края. Кажется, он уже сам состоит только из сольной воды, а всё остальное — просто плоть, которую кто-то зачем-то удосужился натянуть на кости и заставил ходить по белу свету. Он готов молить, лишь бы только это прекратилось.

Так вот настолько тошнотворно ощущалось умерщвлённое сердце?

Они проклинают тебя.

Так прокляни их в ответ.

Они презирают тебя.

Так презирай их в ответ.

Они ненавидят тебя.

Так ненавидь их в ответ.

Они называют тебя демоном.

Так стань же им.

Она сказала: Иди сюда,

Здесь прохладно.

Я заключу тебя в свои объятия

И лишь скажу:

Подай мне знак.

||| Макс прощается со всеми навсегда. Маленькое au по 4 сезону.

Если кто-то спросит революционеров, как выглядит медленное безумие, они бы, шепчась и оглядываясь, назвали имя их Начальника Штаба. Только имя, словно оно всё объясняет. Имя и десятилетие Тумана без воспоминаний, потерянных лет со своим Небом.

То, что никто не знает о Пламени в их мире, не значит, что его нет, или что оно не влияет на людей без, казалось бы непосвященным, причины.

Торд кричит и гонится, гонится, гонится за призрачным счастьем, за пятном света, проходящим сквозь пальцы и стирающим его в прозрачную пыль.