Волосы Германа пахнут пеплом. 

Герман смотрит на Лоуренса – прямо, не мигая, сквозь дым потухшего костра.

Взгляд Германа – усталый, и в свете умирающего огня – цепкий, колючий, будто чьи-то лапы.

Лоуренс хочет, чтобы и у него был такой же взгляд – чтобы смотреть в душу через дым, видеть насквозь и царапать сердце.

Лоуренс ещё не знает, почему.

У нас есть же душа, помните? И она, оказывается, ведь тоже устаёт.

Ртуть и золото так похожи: уж Альфис знает.

Он приходил с первым падающим снегом

Новое блюдо шеф-повара.

Вот я поднимаюсь на нужный этаж. Вот я открываю тяжёлую дверь. Вот я иду по подвесному мосту в соседнее здание, держась за перила.

Тобираме Сенджу он не снится. Тобирама Сенджу и не подозревает, что он - последняя надежда некогда грозного и наводящего страх на весь мир Учихи. Что о его спасительной ладони, протянутой в глубь колодца, Мадара не перестаёт грезить даже наяву.

Как-то так получается, что Безликий – единственный, кто в итоге остается с ним рядом.

Лань Чжань до сих пор хранит множество вещей, связанных с Вэй Ином. Среди них — прядь волос, аккуратно свернутая в кольцо, перевязанная лентой и пронизанная серебряными нитями. Когда Вэй Ин впервые вернулся с Луаньцзан, он «принес» в своих волосах серебро.

— Тогда возьми мое сердце. Я подарю, — опускает голову и даже в ночной тьме видно улыбку теплую, нежную и мягкую, как молоко. — Бери, наайзе, не бойся. Бери-бери. А мне свое отдай. «Испорченное»? Ничего. Я от этого не умру. И не стану «видеть» меньше. А ты «увидишь» что-то новое, быть может?