Звёзды текут по бурлящей крови, невесомому телу — Марда плавает где-то на периферии его чувств. И остаётся только повышать голос, не слыша криков, не слыша когтей по плоти.

Вполне возможно, только эти когти и вытянут по нитям его сердце. И он, как шаман, пройдёт по этому пути.

Той ночью сверкали лёгкие цветочные занавески в темноте. Темнота оттеняла всех, укрывая собой от проскальзывающего света, что мог достать.

И, тем не менее, всё произошло.

Чарльз в порыве обронил слова: «Любая услуга за раздвинутые ноги». Чарльз сам продался, подписав документ о своём рабстве.

— Ты можешь заходить ко мне в любое время.

Женя кивает, накидывает второй конец красного шарфа, уходит, и рука соскальзывает с плеча.

Сегодня, если не перечитать книгу, то точно стоит занять чем-нибудь после двухнедельного стресса. Унять февральскую дрожь, кое-как дождавшись весны. Весной станет лучше или хотя бы что-то изменится — наконец-то уйдут все затянувшиеся нервотрёпки.

Он говорил великие мысли, называя их низвергнутой дрянью. Он делал непростые вещи, стыдясь абсолютно за каждую мелочь. Он долго раздумывал над миром, называя это пустотой ли празднеством. Он писал длинные глубокие книги, называя их ничтожными.

В общем, он был тем ещё ничтожеством.

Он строит, укрепляет каждой своей раной, наращивает мышцы, поднимая тяжкие камни.

Вряд ли он дождётся. Но попытаться всё же стоит — этот мир не только для него.

Суматошная жизнь класса с восьмого, выжженная от солнца кожа — или заледеневшая, потрескавшаяся и выпустившая кровь наружу. С класса пятого неосознанное и такое неряшливое, потерявшееся в криках во время ссор. И с самого детства — такая горячая кожа всегда рядом, такие цепкие руки, не отпускающие и во сне, и такие губы, что дарили улыбку ярче лучей солнца, которые прорывались сквозь густые деревья рано утром.

И она не попрощается.

И он из раза в раз возвращается к ней под порог церкви, чтобы поставить свечку. Больше его свечу никто не примет, и когти оттого скоблят только ради неё. Только ради того, чтобы они вместе добрались до той горы и вырвались из промёрзшего мира к солнцу.

Уверенность — маленький свет во тьме. Но уверенность никогда не рассеет её. 

Попробуй ещё раз спасти её. Попробуй вытащить из того, куда она возвращается раз за разом. Попробуй убить тьму в ней — и ты убьёшь её саму.

Полемика ли, дискуссия ли наша — она каждый раз срывалась в какую-то глубину трясины, муторки и вместе с тем прекрасного, о котором говорил он, и личного, которое чувствовала я. Он показывал на небо, на море, да хоть на воду — а мне всё равно, сколько бы ни изъяснял, сколько бы ни смотрел просящим взглядом.

Я знаю, сколько слёз он пролил. Но даже этого мне недостаточно для понимания всей его сути.

Серёжа не прогонял из квартиры. И Игорю не хотелось возвращаться к жене, заводить ещё одного выродка, пусть отцу с матерью хотелось внуков.

Было неплохо лежать в тишине рядом с Серёжей — по крайней мере, спокойно.