Чунмён видит чужие души. Исин знает всё.

— О, хён, говорят, тебе дадут на попечительство нового работника. Это правда? — спрашивает Минхо. Бэкхён обессиленно разжимает пальцы, которыми держал папки, отчего те падают на пол, теряют многие свои листочки, превращая все под ногами в листопад.

— Хён, ты чего? — спрашивает парень. Бэкхён смотрит куда-то мимо него, стараясь не переставать дышать хотя бы. Ищет рациональный ответ.

— Я повешусь перед входом от усталости, — все же говорит он. И это по большей мере правда.

Объявлять о войне осенью было глупо, потому что было мало вероятности, что ее можно закончить к зиме.

Объявлять о войне весной было глупо, потому что цветы могли не зацвести летом из-за пролитой крови.

Бэкхён думает, что они в полнейшей неприятности от всего того, что происходит. Чондэ не думает, он прекрасно это знает.

Бэкхён хотел верить, что это навсегда.

"У меня булимия, Чунмён. У меня Чунмёновидная булимия, мой дорогой. Мне хочется тебя все больше и больше, даже больше, чем уже есть. Но в данный момент тебя уже настолько много, что меня тошнит уже от переизбытка всеми дохлыми бабочками, которые кружатся во мне. Меня рвет от этого, я захлебываюсь слезами, потому что мое естество все равно требует тебя в еще большем количестве." (с)

Лучшие погибают. Не ты.

Чужие поцелуи — яркие цветы на коже. Их же укусы казались лучшей наградой за любовь.

Лучший из всех

У Чонина эта милая ямочка на подбородке, которую чертовски хочется целовать, но Кёнсу только сдавленно вздыхает, стараясь не умереть от удивления. Чонин же стаскивает с себя куртку, накидывает Принцу на плечи, прикрывает голову капюшоном. Руки у него черными полосами усланы, что прячутся под рукавом футболки. Он - спасательный круг для Кёнсу. И с ним хочется, получается уйти. Система крах терпит, потому что "антихрист" может без уговоров увести за собой дитя бога. Идеальный союз.