Стоит взгляду неосторожно обратиться к написанному только что, и к лицу приливает жар. Писатель подпирает щеку ладонью, скрывая свой стыд от маленького огонька, что, будто посмеиваясь над ним, дрожит. 

Мастеру не требовалось поднимать взгляд от кривых строчек, чтобы понять, что Воланд лежит на черных простынях ни в какой не в сорочке.

Au: современность. Хэ Сюань - тату-мастер, повенчавшийся с работой, а Ши Цинсюань - любитель сбегать из дома.

Он уже давно не помнит, что такое забота, и даже не верил бы в ее существование, если бы не ставшие регулярными встречи с Хуа Чэном и Се Лянем. Но со всей оставшейся в нем нежностью, по какой-то причине еще не успевшей покинуть его, Хэ Сюань стирает остатки засохшей крови с аккуратного подбородка Цинсюаня. Придерживая подрагивающими пальцами под затылком, обрабатывает особенно глубокие борозды от ножа совсем рядом с округлившимися в удивлении глазами. 

Может, он вернется через неделю? Может, через две?.. Символично было бы, напиши он рождественской ночью… Он обязательно вернется: пусть даже в алкогольно-наркотическом припадке, не осознавая действительность, пусть удушит собственными руками, выпуская пар, вонзает нож куда-то под ребра и сцелует железо с дрожащих холодных ладоней с хаотичными узорчатыми отпечатками стеклянной крошки – пусть так, но вернется.

Волков жалеет, что поднял оружие первым, выстрелил раньше, обрек на вот такую гибель, среди груды использованных шприцов и упаковок от препаратов, Сережу, своего Сережу (он ведь еще наверняка существует внутри наркомана Разумовского, со страхом смотрит на спину Волкова и с горечью осознает, что его бросил самый-самый близкий человек). Оставалось ведь совсем чуть-чуть подождать до реабилитации…

Андрей видит его. Видит его бледное, нет, мертвенно бледное лицо с серыми пятнами-синяками под глазами. Видит потемневшие вены, змеями оплетающие кисти. Видит глаза пустые-пустые - потухшие угли зрачков в обрамлении выгоревшей мозаики из голубого стекла.

Как сказал бы наш любимый медик: "Романтизм, чепуха, гниль, художество"

Резкий рваный вдох ломает тесные пределы хронотопа между бинарными оппозициями: винный бордовый и серый. Вокруг Владлены - легкий шлейф сигаретного дыма, такого знакомо-желанного, что Дагбаева неловко опускает пушистые ресницы и приоткрывает алые губы, безрезультатно подавляя потребность мгновенно, прямо сейчас вновь ощутить обволакивающий все нутро маняще-горький аромат.