Аскеладд – приемный отец Торфинна. Сборник драбблов.

Торфинн – такой маленький, жалкий, голый – стоял на большом круглом металлическом блюде, опираясь на локти и колени. Глаза были завязаны, руки и ноги – привязаны холщевыми веревками к четырем выступам. От холода по коже шли мурашки, от неизвестности доступные чувства казались донельзя обостренными. Было ясно: очень скоро прямо в таком виде он отправится в печь.

Это не его эстетика – но это его работа.

– Финн? Тебе нехорошо? – когда коллега обратился с вопросом, Торфинн только нацепил натянутую улыбочку, мол «устал, поработаю – пройдет», и отмахнулся, но всё обстояло не совсем так, как он говорил, пусть коллегам знать об этом было и необязательно. Но, все же, следом он глубоко вздохнул, медленно выдохнул и ответил:

– Да, хуево. Я знаю того, кто зарезервировал номер на вечер. Заменишь меня на ресепшене?

А стука нет – глухой удар о дверь, и тишина. Аскеладд настораживается, меч берет, к стене жмется и дверь ногой выбивает. Удар – ничего: ни слева, ни справа, но… присмотреться – на снегу пьяный мальчик.

С клинком ты бросишься на него, не задумавшись ни на миг — взор сплошь застелен яростною плёнкой тумана.

Ты зазеваешься — снова — и Аскеладд повалит тебя на грязную землю...

Ты разгневан. Ты отборно ругаешься вслух. Ты велишь ему отпустить тебя, ему, плешивой датской собаке, и ни за что не признаешься даже себе, что привык, слишком привык ощущать на себе тяжесть чужого, до ужаса знакомого тела.

«Тем вечером Торфинн рассказал своей семье о том, что он пережил и что видел за шестнадцать лет. Он начал со смерти Торса, и закончил тем, что покинул имение Кетиля. Говорил он кратко, уделяя внимание лишь важным моментам. Он рассказывал о ненависти и борьбе, о смерти и разрушении, об отчаянии и сожалении, о страданиях и перерождении... А его слушатели сидели с открытыми ртами...».

Моё видение того, как проходил рассказ Торфинна о его прошлом

"Ну-у, принцесса, голого мужика не видел?"

Кнуд вскинулся, как всегда оскорбившись подобным обращением, и хмуро посмотрел в наглые глаза Торфинна, невозмутимо продолжавшего водить мочалкой по разгоряченной коже.

Темной-темной ночью, под волчий вой, духи мертвых вышли погулять.

Работа от 31.10.2020

В эпоху, когда даже мысль о лучшей жизни вселяла в душу надежду, а мирные дни, не омраченные битвами, вызывали беспокойство, а не набожную благодарность, вся жизнь, проносившаяся коротким мигом, превращалась в игру на выживание. Где же в этом зарождающемся обществе, где каждого можно было назвать мучеником, обделенные находили силы, чтобы продолжать стоять?