С клинком ты бросишься на него, не задумавшись ни на миг — взор сплошь застелен яростною плёнкой тумана.

Ты зазеваешься — снова — и Аскеладд повалит тебя на грязную землю...

Ты разгневан. Ты отборно ругаешься вслух. Ты велишь ему отпустить тебя, ему, плешивой датской собаке, и ни за что не признаешься даже себе, что привык, слишком привык ощущать на себе тяжесть чужого, до ужаса знакомого тела.

Бабочки помнят, как пахнет твоя кровь.

Сатору поправляет шарф, обходит стайки людей, не оглядываясь. Спустившись по лестнице, выходит на холодный перрон и вспоминает: сегодня шестое. Они с Юджи поссорились пятнадцатого — тоже зимой, чуть меньше года назад. 

Снаружи слепит морозное солнце, и бегут на табло цепи слов, фраз и строчек…

Он по-детски отчаянно ждёт на перроне, надеясь, что Юджи вернётся.

Три раза, когда Юджи ужасно стеснялся, и один, когда он всё-таки смог.

Гон теряет зрение во время последнего боя. Нужны ли Хисоке такие, как он, сломанные игрушки?