Она любила в Джинн всё, но эта утренняя горечь порой ужасно раздражала.

- Ты не хочешь попробовать что-нибудь, помимо горького кофе?

- Я еще немного повредничаю, ладно?

От взгляда Лизы у Джинн сносит крышу.

Мона эксперементирует со слизью слайма в лабратории и достигает неких результатов. За этим делом её ловит Люмин и просит объяснить, что она сделала со слизью.

Джинн Гуннхильдр учили с рождения — быть идеальной рыцаркой, верной слугой и защитницей этого города. Отдавать всю себя службе. Со всей искренностью посвящать своё сердце Мондштадту, до тех самых пор, пока оно не перестанет биться.

Когда Джинн теряет возможность держать меч в руке, Джинн теряет саму себя.

За столиком в «Хорошем охотнике», среди страниц давно просроченной книги и в руках её жены — на свой День Рождения Лиза находит письма едва ли не по всему Мондштадту.

Первое, что видит Джинн, открыв дверь — это мисс Минси. В сознании. Живую.

Первое, что чувствует Джинн — неясное облегчение.

…очень даже живую мисс Минси, сидящую на белой койке и выпускающую серый дым в приоткрытое окошко.

Второе, что чувствует Джинн — это жгучее негодование.

Джинн едва ли различает гул и улюлюканье толпы, пока ведьму поднимают на каменный помост — взгляд на ней. Только на ней.

Лиза шагает гордо. Всегда так ходила, такова её природа — не опускать головы, не спотыкаться, даже не евши третьи сутки, ни в коем случае не спускать с губ притворной ухмылки, самодовольной и наглой. Великая Ведьма в невеликие времена. Встречает смерть, как Ведьме и положено. Как... как старую подругу.

Лиза очень даже не против опорочить наследие Гуннхильдр.

Джинн в очередной раз возвращается домой поздней ночью.

— Слушай, скажу тебе вот что: имена мечам дают либо туссентские рыцари, помешанные на подобной херне — чести, поэзии, легендах… всём вот таком бестолковом. Либо дети. Так что или ты забыла, что мне уже за четвёртый десяток, или продолжаешь издеваться надо мной этим сраным «одуванчиковым рыцарем».