Кэйа, кажется, только сейчас понял — незнакомец с невероятным терпением относится к даже прямым оскорблениям своего бога. Ещё одна черта в копилку странностей.

Целый скоп проблем наваливается на Чжун Ли. К проблемам на работе и больной спине прибавляется нестабильный режим сна. А с плохим режимом сна приходит и сонный паралич, во время которого Чжун Ли... видит своего личного демона? И точно ли это можно считать "проблемой"?

— У него тоже есть его семья и его друзья. И он идет ради них на всё.

Рэйзор понимает. И в то же время — не понимает.

жизнь дуньярзады – это смешная и бесполезная попытка борьбы со смертью. и дехья понимает это, и дехья осознает это, но все равно не может беспомощно смотреть на свою госпожу.

Тигнари обнаруживает у себя редкую болезнь. Судя по тому, что говорили редкие источники, болезнь рождается из невзаимных чувств. Мысль о том, что Сайно не любил его в ответ больно колола сердце... Но что это? Неизвестное науке растение?

― Если будешь и дальше так к себе относиться, ― прошептала Нин Гуан, аккуратно убирая тёмно-русые волосы с напряжённой шеи капитана, ― то я возьму тебя сама.

История о том, как у Итера становится слишком мало свободного места в голове, а у Сказителя — слишком много ненужного времени. О том, как они не могут поделить сны, мир и себя. И о том, с чего всё это действительно начинается.

Когда Кавех возвращается в Сумеру, вдруг оказывается, что мир изменился. Что их Архонт вышел на волю. Что больше нет элеазара. Что мудрецы даршанов навсегда изгнаны в лес Авидья.

И что другие рисковали жизнью и рассудком в то время, как он сидел в пустыне.

- Ты не передумал? - наконец спрашивает Кавех. Смотрит подчеркнуто небрежно, чуть вскинув подбородок. Будто бы уже готовый к тому, что это все одна большая шутка. К тому, что его сейчас развернут на пороге и отправят на улицу, и ему придется гордо усмехаться, стреляя глазами, и оправдываться, мол он знал, что так и будет, и пришел вообще-то лишь за тем, чтобы посмотреть на выражение лица аль-Хайтама.

Художник не смотрел на себя. Его взгляд напрочно был приклеен к собственной работе. Он блуждал от лица к торсу и бёдрам, попутно цепляясь за руки и такие красивые стройные пальцы. Пальцы… О, как бы Кавех хотел, чтобы эти пальцы хоть раз не сжимались в кулаки от раздражения, а ласково очертили его подбородок.