Хенджин был прямо перед ним, но почему сейчас? Почему именно сейчас, когда он вот-вот умрет? А может, это все проделки умирающего сознания, и не более? Но чужие руки, мягко обнимавшие его, слишком уж реальные… Почему сейчас? Почему именно тогда, когда он уже почти отпустил: и себя, и эти чувства, и этот мир?

Задыхаться цветами было унизительно. Кадика давно не была юной девчонкой, которая влюблялась с первого взгляда и грезила ночами о невозможном. Неужели она тоже – неужели жаждала, неужели любила? Неужели была способна любить?

Он смотрит на непритязательные бутоны, валяющиеся в раковине, и мысленно ненавидит их, самого себя и причину их возникновения. Только такой неудачник, как он, мог вот так вот влюбиться в собственного мучителя.

У Влада трясутся колени, пальцы, да и все тело в целом. Влажные от пота руки соскальзывают с бортиков старой раковины и бестолково скребут ногтями по керамике. На глазах выступают предательские слезы, которые он слишком уж торопливо (для того, кто находится в полном одиночестве) вытирает вместе с соплями и слюнями. И крапинками брызнувшей крови.

— Не отталкивай меня. Мне нужен не «Сильнейший маг современности».

— Но я Сильнейший, — переходит с ней на шёпот, становясь ближе, оставив пару жалких сантиметров.

— Нет, я хочу знать… кто такой Сатору Годжо.

На периферии сознания чудится то, как он касается её лица, мажет пальцами по скуле, заправляет локон за ухо, запятнав рьяными оттенками зарева, и относит куда-то, бережно прижав к себе.

Однажды знатный господин решил, что ради своих прихотей вправе ломать чужие жизни. Однажды могущественная чародейка захотела отомстить. Однажды король былого и грядущего влюбился. Мерлин... А Мерлин, как обычно, разгребая последствия чужих преступлений и опрометчивых поступков, пытается не сломаться под грузом собственных проблем.

Она смотрит на него, пока он кашляет кровью, а на теле растут эти паразиты.

Люциус неимоверно сильно любит Джона. Любит своего Лололошку. Но только внутреннее чувство невзаимности его не покидает, даже состоя в отношениях. Кашель цветами усиливается с каждым их разговором, каждым их взаимодействием. Когда он узнаёт о том, что Джон переместился в другую реальность, и навряд ли вернётся, он окончательно понимает: конец его близок.

Город спал, и в этот раз царила тишина. Даже тревожная суета, привычная для Мондштадта, словно замерла, уступив место неестественному покою. Лишь ветер, холодный и пронизывающий, завывал в пустых переулках, словно оплакивал грядущую беду.

Когда любовь становится смертельной, можно ли еще надеяться на чудо? Джон Мактавиш задыхается — не только от болезни, но и от своих чувств. Каждый день он борется с этим недугом, зная, что его чувства обречены. Но одна операция может стать последней — и для тела, и для души или... для болезни?..

Астрагор цветёт из-за Хардиуса.