— Это глупо, — наконец ответил он.

Что-то внутри Хинаты оборвалось от его собственных слов. Это чувство не было похоже на то, что он испытывал, обнаруживая тело или вычисляя убийцу. Это был новый вид боли: обжигающий, рвущий каждую его мышцу, ломающий каждую косточку.

А Комаэда даже не шелохнулся. Смотрел ему прямо в глаза и молчал, растянув губы в подобии снисходительной улыбки.

бог такую из пекловых глубин,

что перед ней гора заволнуется и дрогнет,

вывел и велел:

люби!

Хаджимэ не испытывал к Комаэде ничего особенного. Ни резкого отвращения, ни восхищения. Бывало, что копившиеся неделями эмоции выплёскивались в неадекватную раздражительность или чрезмерную жажду тактильного взаимодействия, но это было скорее беспочвенным порывом. И прямо в момент крика или спонтанных объятий Хината корил себя за происходящее. Пытался найти правдоподобное объяснение своим действиям, но каждый раз приходил к истокам: злосчастному и лживому «Для меня это многое значит».

Две тысячи лет прогресса по мановению руки с красным маникюром вышвырнули во имя тотального хаоса. Теперь же весь мир скорбел, клеил на свои гноящиеся раны пластыри и, сцепив зубы, боролся с последствиями.

Хаджимэ вновь ощутил себя частичкой этого мира. Крохотной, но по-своему важной в определённых сферах. Пусть ему было не под силу изменить прошлое, он мог влиять на ближайшее будущее — не только личное, но и связанное с кем-то. В мрачные времена прощаются даже страшнейшие грехи, ведь так?

Всем на острове Комаэда известен, как помешанный на надежде безумец. Он — нежеланная компания, которую все старательно пытаются избегать; он же хаос во плоти и страшные изречения. И лишь один человек пытается его понять…

Ещё бы. Хаджиме всех пытается понять. 

Аргх, как же он бесит! Но не могу же я просто так уйти, а то вообще от голода умрёт.

Запретное манит, гипнотизирует своими серыми глазами, испытывает терпение напоминаниями о правилах, колко бросаемыми в перерывах между прикосновениями губ. Остатки порядочности Хаджимэ подмечают, что если кто-то застукает и донесёт о происходящем, то можно навеки распрощаться и с репутацией, и с тёплыми отношениями в семье. В качестве сувенира ему достанется практически пустой родительский кошелёк и презрение общества, чтящего правила. Ну и пусть. Искренняя отдача Везунчика куда дороже Резерва.

— Может он просто тебе нравится.

Это предположение ударило его наотмашь. Нагито удивлённо вскинул голову.

— Просто кое-кто влюбился и не хочет этого признавать, — Кокичи хитро улыбнулся, оторвав взгляд от телефона и посмотрев Нагито в глаза.

Кокичи говорил полный бред. Нагито просто не мог нравится резервник.

— Хаджиме, я не понимаю, — дрожащим голосом начал он. — Почему ты возишься со мной?

— Потому что люблю тебя, дурашка, — Хаджиме прижался к нему со спины, заключая в крепкие объятия.

Сердце скулит, дрожит иголками от непонятных мыслей, возникших случайно и не имеющих чётких границ. За закрытой дверью что-то есть, что-то настолько пугающее, что может придумать только один человек среди шестнадцати учеников.