До переворота в царстве не дошло. К основным событиям Соловей и Аграфена вообще припоздали – и, хоть ничего того и не стоило, а все же чуточку жаль было пропустить явно стоящее представление. Даже со схлынувшей от главных городских ворот гомонящей толпой посадского и деревенского люда разминулись. На ступенях широкого крыльца каменной башенки за городскими воротами с задумчиво-печальным видом восседал сам царь Евстигней, хотя без парадного облачения в простой домашней рубахе узнать его в усталом и каком-то взъерошенном пожилом мужчине было непросто. Сам Соловей бы и не узнал, не видел никогда царя настолько уж близко, но Аграфена моментально подрастеряла возмущенный пыл и замешкалась.
- Лучше подожди меня немного, – деловито велела она. – Попробую поговорить с батюшкой, разобраться, что и как случилось-то.
- А не передумаешь так скоро? – усмехнулся разбойник. Трудно все же ему – собственного отца только по страшным слухам знавшему, да никогда о незнании и не сожалевшему – было понять, что у царевны на душе должно твориться. Ссоры ссорами, а все же не был царь Евстигней настолько плохим отцом, чтобы Аграфену ничуть бы не тронуло зрелище его в настолько несчастном состоянии.
- Можешь еще сам передумать, – хитро сощурилась царевна. – Коли сделаешь вид, что меня батюшке вернешь после моего побега, то не только на прощение ваших мелких пакостей, но и на любую царскую милость в награду сможешь рассчитывать.
- Лучше и впрямь погожу. Судя по тому, что я про Ивана-солдатика сегодня слышал, от иных царских милостей порой слишком уж невозможно отказаться.
- Спасибо! – Аграфена торопливо поцеловала его в уголок губ, неловко клюнув носом в щеку, соскочила с телеги и решительно направилась к городской стене.
Разговор между царевной, как обычно, не повышающей голоса, и устремившимся ей навстречу со ступеней батюшкой долетал до ушей, но не особо разборчивыми обрывками, в основном, царь устало радовался, что дочь вернулась и что с ней все в порядке…
Может, этим теперь все и закончится?
- Эй! – подбежав обратно к телеге, Аграфена с по-детски озорной улыбкой потянула Соловья за руку. – Подойди, познакомитесь.
- И с городской стражей? – скептически уточнил разбойник. Ни свиты, ни стремянных стрельцов подле монаршей особы не наблюдалось, только зеваки прохожие шастали, привычного дозора у ворот – тоже, что выглядело довольно уж подозрительно. Конечно, Аграфена бы его в ловушку заманивать не стала, да еще столь нелепым образом, но полностью беспокойство унять не получалось. Разозлившись на себя за столь недостойную величайшего – пусть даже и за счет почти отсутствующей конкуренции – бандита в царстве трусость, Соловей покладисто поплелся следом за царевной.
Узнали его, конечно, сразу же без труда – лица глазеющих прохожих моментально вытянулись, а сам царь Евстигней вздохом поперхнулся, во все глаза на Соловья уставившись. Впрочем, стражу никто звать не стал – и то уже знак хороший. Только сама Аграфена так цепко и решительно под руку ухватила, словно на случай, если он сбежать вздумает!
- Ты? – с измученной укоризной, словно бы сил на возмущение давно уже не осталось, вместо приветствия спросил Евстигней.
- Здравствуйте, – выдавил Соловей и, не удержавшись, с тщательно затаенной издевкой добавил. – Батюшка…
К чести царя, второй раз тот давиться вздохом не стал, только перевел укоризненный взгляд на сияющую невинной улыбкой дочку и разразился беззлобным ворчанием – что среди женихов царевна явно не самого достойного выбрала, но спорить с ней ни сил у Евстигнея, ни желания не осталось. Вблизи царь выглядел еще более измученным, чем когда одиноко грустил на крыльце, а потому Соловей подавил на миг кольнувшую обиду: словно не выбор Аграфены Евстигней уважал, а просто отчаялся уж хоть за кого-нибудь ее наконец сосватать…
- Проходите уж, коли пришли, чего в воротах стоять, – досадливо махнул царь рукой, закончив с сетованиями и напутствиями.
- Стало быть, в город нам больше входить не запрещается? – на всякий случай уточнил Соловей, но получил в ответ еще более досадливую отмашку.
- Да хоть бы даже я и запретил, что поделать-то? – Евстигней первым потопал в город к царскому терему, а растерянного разбойника Аграфенушка решительно потянула следом. – Солдата в отставку отправить пришлось, а разве ж кто-то меня здесь вообще слушает? Стрельцы забастовку объявили, пока им, понимаешь, задолженность в жаловании не выплатят, а как ее выплатить-то, если кассир с казначеем оба в темнице – и уходить оттуда, подлецы, не желают, хотя башню тоже не стережет никто! Говорят, после разыгранного ограбления им работу по специальности ни за что не найти, а в темнице хоть за казенный счет кормят, дармоедов, да еще призрак башенный пирожков притащил. Теперь пока новых не наймем… да разве ж те лучше будут? Вот отчего с кассирами да казначеями вечно сплошная беда-то!
- Предложил бы вам Лешака, он у нас годами разбойным общаком заведует без всяких нареканий, да только он в городе жить не согласится. Если тюрьма с сокровищницей все равно разные помещения одной и той же башни занимают, так, может, просто объедините их в одно – да пусть прежние кассир с казначеем по специальности и отрабатывают, – полушутливо предложил Соловей. – Вынести оттуда тогда все равно ничего не получится. Не станете же крючкотворов на каторгу отправлять, такие там точно долго не протянут, и не задарма им в остроге сидеть.
- А хорошая идея! – поддакнула Аграфена. – Если, конечно, они согласятся.
- Будто бы им много из чего выбирать! – приободрившись, Евстигней сердито зыркнул через плечо и зашагал энергичнее.
- Твой батюшка что, испытать благородство моих намерений решил? – шепнул Соловей, когда они с Аграфеной немного поотстали. – Перед разбойником об отсутствии стражи и служащих в сокровищнице так выкладывает…
Не то, чтобы во все это и впрямь верилось, но вряд ли сумел царь заранее такую проверку подготовить.
- А сам-то что думаешь? – по-лисьи зыркнув из-под приопущенных ресниц, тихо усмехнулась в ответ царевна.
- Сам ничего думать не хочу. Не так уж и важно, правда все это или нет, если повода в моей честности сомневаться я подавать не стану.
Как Аграфена сама сказала, в казне богатства не царские, а государственные на самом деле хранились, главное же царское сокровище ему и красть оказалось не нужно.
Более того, возникала временами лихая мыслишка, будто это она сама его как-то похитила!