Неизбежную встречу Ив подготавливает со всей тщательностью, ведь, как говорила его любимая мадам Коко, не будет второго шанса произвести первое впечатление. А впечатление должно быть наилучшим. Он давно мечтает оторваться от полубогемной молодёжи, которая с наступлением осени снова погрузится в свои занятия и конспекты, оставив его скучать перед телевизором. Его интересует высший мир, откуда на землю милостиво спускают огонь и пшеничные зёрна: литературу, фильмы, моду. Иву интересен не столько сам британец, сколько жизнь, которую он ведёт, роль, которую он играет. Патрик не единственный вариант, но самый, как Иву кажется, легкодоступный. Он разгадал модельера. Его тягу к необычным людям, его подсказанную эскапизмом любовь к старомодным вещам, его острый ум, не дающий забыться и наивно уверовать в собственную гениальность. Но Иву недостаточно роли штатного подхалима, которого держат при себе вместо собачки, и никогда не посвящают в по-настоящему интересные дела. Нет, он хочет быть в самом центре, а значит, его появление должно быть поставлено идеально до последней детали. Ему предстоит не просто познакомиться с Патриком Хейзелом, но полностью овладеть его вниманием, сделать так, чтобы модельер сам стал искать общения с ним.
По части мизансцен Ив мастер. Он уже подобрал место: клуб «Патриций», куда Патрик часто заглядывает. Это одновременно и в стиле Хейзела, и в стиле Ива: огромный зал в римском вкусе, красные кушетки и фальшивые колонны, а в глаза плещет цветное освещение и голову кружит от громкой музыки и текущего рекой алкоголя. Готов и костюм: футболка в тонкую красную полоску и залихватский моряцкий китель. Зонт и шейный платок он брать не станет – Патрик сразу заметит подражание. Идеальные британские туфли и верный мишка как всегда в кармане брюк. Статисты втянуты в постановку, не подозревая этого: Ив невзначай предлагает заглянуть в бар, где теперь бывает весь Париж. Лора живо его поддерживает.
– Я могу познакомить тебя с Сен-Лораном, – хвастается она, хотя Сен-Лоран вряд ли помнит девушку, которую мельком видел всего пару раз.
Патрик скучает. Он завел разговор о немецких романтиках, но сам в нём не участвует, только слушает других, откинувшись на спинку кушетки и глядя на свою gang* с лёгким снисхождением. Патрикианцы, как за глаза называют собранную им группу, весьма разнообразны и более чем интересны, но сегодня он от них уже немного подустал. Его взгляд блуждает, ни за что не цепляясь, модельер думает о чём-то своём; возможно, ищет образы для новой коллекции. Всегда их ищет. Троицу, вошедшую в бар, он даже не замечает – мало ли, кто сюда приходит. Вечером пятницы «Патриций» забит под завязку.
[gang – англ. группа, банда]
Запутавшись в собственных теориях, его спутники срываются на танцпол. Патрик не танцует, и все это знают, так что его даже не пытаются приглашать. Кушетка освобождается, и Хейзел забрасывает на неё свои длинные ноги в лакированных туфлях. Запрокидывает голову и прикрывает глаза, вдыхает дым чьих-то сигарет, думая о викторианских опиумных притонах. Британский цвет, изящнейшие джентльмены, которые днём управляли землями, заводами и людьми, под покровом ночи сбегали в крохотные подвальные комнатушки на окраине…для чего? Чтобы забыться в наркотическом угаре. Чтобы сбросить, как скорлупу, светские условности, и хотя бы на час почувствовать свободу. Несомненно, это было падение, но падение в своём роде прекрасное…
– Я хочу с вами познакомиться.
Патрик открывает глаза и изгибает бровь. Он удивлён фразой: не скромным «можно познакомиться» и не подхалимским «я так давно хотел с вами познакомиться». Удивлён тоном: уверенным, но не наглым, с лёгкой улыбкой, как будто парень пошутил только им двоим понятную шутку. «Я хочу с вами познакомиться, и я уверен, что вы исполните это желание, потому что все мои желания всегда исполняются». Невероятно красивый юноша в костюме под матроса стоит у другого края кушетки, то появляясь в синем сполохе, то исчезая, когда зал погружается во тьму. Патрик бегло окидывает его цепким взглядом модельера и слегка улыбается. Он уже знает, что в сентябре его манекенщицы будут щеголять в тельняшках и пиджаках с медными пуговицами. Он покорён. Ив втайне торжествует.
Через десять минут они уже болтают так, словно знакомы десять лет. Патрик совершенно очарован. Ив тоже. Они беседуют о британской литературе и французском кино, выясняя, что – к немалому удивлению обоих – у них схожие вкусы. Ив торжественно представляет Патрику своего медвежонка Бартоломью, и Патрик со смехом пожимает ему лапку. Gang тоже восхищена новым персонажем, воплощением всех милых чудачеств их поколения. Ив вежлив и остроумен, хотя как будто слишком сконцентрирован на себе, но это-то и притягивает взгляды: эгоисты привлекательны. Ив знакомит с Патриком Лору и Аллена, но они никому здесь не интересны: gang видела много милых моделей и скромных богачей.
Отношения между Патриком и Ивом развиваются с поразительной стремительностью. Ив, как заколдованный, тянется за новым другом; ловушка сработала, но кажется, он и сам ненароком запутался в своей же сети. Он теперь много читает, стараясь угнаться за отлично образованным Патриком, а по вечерам, когда Хейзел возвращается с работы, звонит ему и делится мыслями о прочитанном. Они беседуют по два часа кряду. Патрик цитирует Шекспира по памяти, и Ив, который едва способен связать по-английски два слова, заучивает стихи на слух и часто повторяет про себя: «The world is prison. A goodly one; in which there are many confines, wards and dungeons...»*. Конечно, конечно тюрьма. Где вся твоя жизнь подчинена правилам и законам, и даже природа стремится загнать тебя в рамки, назначая время сна и бодрствования.
["Тогда весь мир – тюрьма. И превосходная: со множеством затворов, темниц и подземелий…" пер. М. Лозинского]
– Что ж, если мир – тюрьма, то мы устроим бунт! – смеётся Патрик.
Кажется, что он не из тех, кто устраивает бунты. Сын университетского профессора, дитя Итона*, затвердивший, как молитву, что человек должен быть сдержан, трудолюбив и послушен Господу. Его жизнь – чёткое расписание, он много работает и мало отдыхает. Он не пьёт и не курит. Он может исчезнуть посереди вечеринки, уйти домой и до утра сидеть в кресле–качалке с книгой в руках. Серьёзное, строгое лицо и костюмы под стать: прямые линии, стрелки, классический крой. Кто знает, о чём он на самом деле думает? Что видит в своих книгах, какие рисунки сжигает в декоративной пепельнице? Какие надежды и стремления прячет ото всех, боясь осуждения? Патрик Хейзел не питает иллюзий относительно самого себя. Он закостенел, он не умеет жить бездумно – слишком дорожит собой и боится саморазрушения. Но те, кто умеет, его завораживают. Ив, создание залитой неоновым светом ночи, кажется ему живым воплощением всей её прелести: беспечности, лёгкости и пьяной, безумной свободы, которую сам Хейзел позволить себе не может. Молодой джентльмен, исчезающий за неприметной дверью и растворяющийся в клубах опиумного дыма – столько лет Патрик прокручивал в воображении эту картину и вот наконец у её героя появилось лицо.
[Итон, Итонский колледж – знаменитая британская частная школа для мальчиков]
Иву досталась благодарная роль музы: быть собой, быть рядом и никогда не взрослеть. Взамен он получает долгие разговоры об искусстве, часы, проведённые у стола модельера в наблюдении за его работой, эскизы костюмов, оплату всех своих прихотей. Отчасти это сделка, но Патрику нравится платить за друзей, а Ив подобным положением ничуть не тяготится: как истинный аристократ, он умеет жить за чужой счёт.
С Алленом и Лорой Иву теперь скучно: с ними о Шекспире не поговорить. Лора без умолку трещит о советском дипломате по имени Борис, с которым познакомилась недавно в «Патриции». Всё в нём её веселит: и лёгкий акцент, и серьёзный взгляд, и преданность коммунистической идеологии. «Представляешь, он называет меня Лаурой и говорит, что не встречал девушек красивее даже в России», – восторгается она. «Он такой экзотичный! Да, экзотичный», – Лора смакует это слово и улыбается сама себе. Оставшись наедине с Патриком, Ив талантливо передразнивает её, завернувшись в занавеску и театрально закатывая глаза.
Аллен никого кроме Ива и Лоры в Париже толком не знает. Ив то исчезает на несколько невыносимо долгих недель, то вдруг снова объявляется, как гром с ясного неба, и тащит его на очередную вечеринку – он теперь допущен даже до самых великосветских раутов, куда нужно ходить в смокингах, а Ив приходит в джинсах, заставляя Аллена за себя краснеть и в глубине души восторгаться. И Мартен каждый раз терпеливо ждёт его появления, когда можно будет взять благородно протянутую руку и сбежать в другой мир. Туда, где нет ни рамок, ни страхов и никаких планов на вечер, а любое решение принять легко и легко потом жить без сожалений. Ив создаёт этот мир вокруг себя, даже не замечая, а Аллен всё готов отдать за возможность хотя бы иногда к нему прикасаться.
С наступлением жары парижане то и дело срываются к морю, по одному или группками, как яблоки, падающие с ветки, или мигрирующие рыбы. Патрик не любитель пляжей и обычно проводит лето в городе, но теперь всё изменилось. Стоило Иву сказать, что он хочет на море, как Хейзел тут же подхватил эту идею. Приглашены многие друзья: Аллен и Лора в том числе. Лора берёт с собой Бориса.
«Синий экспресс» идёт до Ниццы ночь и день, прибывая в семь часов вечера. Гости Патрика заняли четыре купе первого класса и без конца ходят друг к другу, хлопая дверьми. Ив то падает на голубой диван и заявляет, что не встанет с него до Ривьеры, то через пять минут вдруг подскакивает и бежит искать официанта, чтобы заказать шампанское. Они с Патриком делят купе, а ведь прежде модельер всегда ездил один; это не может не вызвать кривотолков, и на всё время поездки их закрытая дверь становится главной темой таинственных перешёптываний и многозначительных пауз. Но, заглянув за неё, всегда можно увидеть одно и то же: Патрик читает, положив книгу на столик и медленно перелистывая страницы. Укладываются только в шесть утра, и весь следующий день Ив благополучно спит, тихий и умиротворённый. Патрик рисует его портрет.
Пару дней погуляв по Ницце, они отправляются в Сен–Тропе. В начале семидесятых там ещё довольно дико: маленький, глубоко провинциальный прибрежный городок, дышащий жарой, загорелые местные, редкие отдыхающие. Патрик снял большую виллу с садом и бассейном, утопающую в зелени. Долгие часы вся компания проводит на пляже под двумя полосатыми зонтиками. Все поголовно одеты в белое: белые купальники и платья у женщин, белые костюмы у мужчин. В этом часть веселья; кому, как не им, знать, насколько важен дресс–код для создания нужной атмосферы. Атмосферы лета, как потом окажется, лучшего в их жизни. Лора купила зелёную распашную юбку как у героини «И бог создал женщину»* и носит её с белой футболкой и красной соломенной шляпой. Патрик шутит, что она похожа на гриб. Её молчаливый спутник с безукоризненными манерами и аристократичным лицом всегда сопровождает её, открывает ей двери и отодвигает стулья, заставляя женскую половину gang сгорать от зависти.
["И бог создал женщину" – французский фильм 1956 года с Брижит Бардо в главной роли]
Пару раз сходив на пляж, Патрик всё чаще предпочитает оставаться на вилле. В гостиной с распахнутыми настежь французскими окнами модельеру легко работается. Иногда кто–то составляет ему компанию.
Окна выходят на бассейн, и в знойный полдень Патрик то и дело поднимает глаза от альбома и смотрит на Ива, гуляющего по краю круглой голубой купели. Борис сидит рядом в плетёном кресле: Лора ушла на пляж с другими патрикианцами, а он решил остаться. Аллен тоже рисует – чертит схему дома, где они живут. Вила его восхищает, он только и делает, что твердит об её интересной планировке и строит планы по облагораживанию. Они с Патриком продолжают спор, начатый незадолго до этого.
– Мода – это искусство момента, сегодняшнего дня, – говорит Патрик, не переставая взмахивать карандашом. – Литература, архитектура – всё это отражает дух века, скажем так, в обобщённом виде, в долгосрочной перспективе. Да и архитектура для этого недостаточно гибка, а литература стабильно притормаживает лет на десять. Мода – вот настоящее зеркало времени. Коллекции два раза в год – и каждый вдох, каждое движение общественной мысли оказывается запечатлено. По сути, быть модельером – значит чувствовать направление этого движения и предлагать людям следующий шаг.
– Архитектура – это то, что остаётся, когда умирают остальные искусства, – возражает Аллен. – Когда трескаются фрески и сгнивают картины, когда ткани истлевают в земле, здания сохраняются. Вы были в Парфеноне?
– Что нам до истории, которой ещё не случилось? – патетически встревает Ив. Он подходит к Патрику, оставляя на полу мокрые следы, заглядывает через плечо. Патрик косится на него с улыбкой. Сорвавшаяся с волос Ива капля размывает рисунок, и Патрик без сожаления отправляет его в корзину.
– Борис, а вы как считаете? – спрашивает он скорее из вежливости, чем из интереса.
– Честно говоря, я не понимаю моду, – говорит тот, немного подумав. – Одежда должна быть удобной, а остальное мелочи.
Патрик улыбается, но сегодня он не станет спорить – для этого он в слишком хорошем настроении. Аллен хочет продолжить беседу – так приятно поговорить с умным человеком, чья позиция прямо противоположна твоей. Он открывает рот, чтобы что–то сказать, но не делает этого, видя, что Патрик теперь полностью поглощён Ивом, с которым обсуждает фасоны женских блуз. Невысказанная мысль гложет Мартена, он сам себе кажется лишним и неуместным.
– Аллен, не хотите пройтись? – тактично предлагает Борис. – Мне нужно купить сигареты, и я, кажется, видел здесь неплохой книжный магазинчик.
Аллен без особенного энтузиазма соглашается, и они уходят, оставляя модельера и источник его вдохновения наедине. Ив выжимает волосы, кутается в белый вафельный халат и с ногами забирается на табурет по левую руку от Патрика. Ему нравится смотреть, как тот рисует – делает что-то, что оставит пусть и мимолётный, но след в вечности. Сам Ив никогда ничего не создаёт, разве что проблемы. Он не из тех, кто готов положить жизнь на алтарь искусства, именно поэтому ему интересен Патрик. Ив способен сидеть так часами, в молчании глядя, как по бумаге разлетаются лёгкие линии, как будто, созданные под его взглядом, они сохранят след его самого. Патрику же нравится чувствовать такое любопытство, и он невольно старается его оправдать. Грядущая коллекция уже обещает стать лучшей в его карьере.
Как бы Иву ни хотелось оттянуть этот момент, лето заканчивается. Сперва Аллен уезжает в гости к родителям, а Борис возвращается в Париж, затем Патрик начинает ездить в столицу раз-два в неделю. Он занят работой, у него показ в конце сентября. Когда дольше разрываться между двумя городами становится невозможным, он оставляет Ива, Лору и тех патрикианцев, кто ещё не уехал, и окончательно перебирается обратно в свою квартиру с видом на мост Искусств. Жара ещё не спала, море по-прежнему тёплое, но на вилле теперь тихо, а Ив не переносит тишины. В Париж он возвращается в начале сентября, через четыре дня после Патрика.
В скором времени неожиданно случается неприятность. Хозяин квартиры, где живёт Ив, решает её продать и даёт квартиранту месяц, чтобы выселиться. Ив взбешён, он привык к этим воздушным комнатам со стенами, расписанными королевскими лилиями. Он купил для неё много мебели, которую теперь придётся продавать, или – что ещё страшнее – долго перевозить и расставлять в новом доме, в который она наверняка не впишется и который, к тому же, нужно ещё найти. Теперь он целыми днями или читает объявления, или посещает потенциальных арендодателей. У Ива много требований: большие окна, красивый вид, хороший ремонт, чтобы в центре и не меньше чем на три комнаты, и обязательно с вместительной гардеробной: одежды у него много. Но, что куда важнее, квартира должна Иву понравиться. Несколько идеальных на первый взгляд вариантов он отверг именно потому, что чувствовал себя как-то не так.
Пару недель спустя, когда жильё ещё не найдено, а все самые многообещающие объявления уже отброшены, звонит Патрик.
– Я снял тебе квартиру, – просто говорит он.
Три комнаты, окна на Сену; полная меблировка в стиле ар-деко, хозяин – художник и коллега Патрика, но главное – квартира самого Хейзела прямо напротив, стоит только пересечь лестничную клетку.
В своё новое жилище Ив влюбляется с первого взгляда. Это именно то, что нужно, и он не перестаёт восхищаться, к удовольствию Патрика.