«Монополизировать смерть!»

Теперь я пленяю руки напротив. И, чувствуя их электрический импульс, впервые в своей долгой, как извилистая лесная тропа, жизни, делаю глубоко самоотверженный выбор — обнажить свою демоническую душу. *** В своих самых храбрых и футуристических грёзах я не мог помыслить, что такие слова произнесут губы моего персонального демона. Либо это и впрямь иллюзия, ибо болен — душевно — я. И если психически нездоровым полагаются столь горячие объятия и тёплые, как августовское солнце, обожающие взгляды, я вовсе не прочь пройти терапию.

Всякий раз, когда мы пересекали границы определённой страны, Себастьян неизменно, почти моментально, заключал мистические и смертоносные договора. Его жизнь была переполнена, прямо-таки сочилась бесконечным числом краткосрочных контрактов и бессмысленным поглощением одной души за другой... Вереница контрактов, я устал вести счёт и опустил руки, пожалуй, на третьей сотне. Много чего в своём бытии я не понимал (крошечное уточнение: почти ничего), но был абсолютно уверен в одном: наконец-то мой демон сыт; и как же я рад за него, безмерно, правда-правда.

Сиэль всматривается в глаза Себастьяна и видит, как терракотовый в его радужках стремительно разливается поверх шоколадного и рвётся наружу. Он готов поспорить, что его малиновые глаза в данный момент с таким же успехом пленяют синие. Вот только в этот раз демоническую форму вовсе не хочется сдерживать.

— Поцелуй меня, — тихо просит юноша. — Сугубо исследовательский интерес в познании сути любви? — Да, — нетерпеливо отвечает Сиэль, — последний этап исследования.

Насквозь пурпурный час под покровительством кумачовой луны. И красные воды... красные воды на твоих руках, под твоими ногами, на твоих волосах. Будто они и так недостаточно красны. Голову на отсечение даю: ты готова была отдать всю свою кровь без остатка, только бы повернуть время вспять.

Сиэль мечтает жить где-то в Италии, Португалии, Греции или Испании — словом, в любом уголке планеты, где солнце как минимум достаточно жаркое, как максимум — знойное и совершенно точно настолько могущественное, чтобы задушить его астму окончательно. Вот только проблема в том, что во время Второй мировой даже солнце греет не в полную силу там, где прежде оно властвовало. Да и астмы у Сиэля уже несколько десятилетий и в помине нет.

В 8:19, глядя на крупный циферблат в метро, Сиэль в последний раз думает о том, что терзает его десятилетиями. И решает, что пора прекратить бессмысленное и невыносимое сосуществование.

А в 10:19, о чём сообщают чёрно-серебристые часы в стиле минимализма, мысль становится реальностью.

Чары искрились-трепыхались на кончиках пальцев синими и фиолетовыми всполохами, разрезанными золотистыми полупрозрачными спиралями.

И, когда он протянул ладонь с даром, вмещённым в ней, к мистическому гостю, из сгустка темноты очертилась и направилась к нему глянцевитая чёрная рука.

В момент их сопряжения в мозгу Сиэля затихающим эхом разлилось «Ты плоть от плоти моей».

Боль и утешение России…

Всем известна поговорка, что сон вещий, если он приснился после дождичка в четверг…