Дрожь, тошнотворное, преступное предвкушение пополам с липко-сладким ужасом. Мотнув головой, Николай ткнулся взглядом в пол. Услышал облегчённый выдох старого кресла, шаги и звон колб.

— Будем проводить ритуал?

У Атсуму была своя, немного странная тактика. Киеми за нее его ненавидел и готовил для этого придурка отдельный котел в аду, потому что чужая дурость преследовала его с самой школы.

Но, как говорится, клин клином вышибается.

Чтобы отучить Атсуму говорит эти отвратительные слова, Киеми решил переиграть его и уничтожить. Ему всего-то нужны были чулки.

Кому можно доверять? Никому, даже самому себе.

С Линетт совсем иначе, чем с любым другим воспитанником Дома Очага: никто из них не приносит Арлекино чай по вечерам, сворованные с кухни пряники и трогательные букетики подснежников, неумело извлекаемые из рукава. Линетт особенная — и допускать эту мысль само по себе вдребезги нарушает правила, которые Арлекино и установила, однако в её присутствии — и от её упрямства, за которым спустя годы с лёгкостью угадывается влюблённость — рёбра ломит, будто прямиком на них распускаются цветы.

Странник путешествует с Люмин вот уже продолжительное время, но по-прежнему холоден и отстранён к ней. Что ему мешает поделиться своими истинными чувствами? В поисках ответов, Странник решает отправиться медитировать к реке. Его покой нарушает одна известная белокурая путешественница.

Неужели, Элеонора выпрыгнет в окно в одной ночной сорочке и сбежит из дома навстречу свободе и возможному чудищу или пойдет в комнату к своему жениху?

Александр, всего на год старше Данияра, уже тогда не ребёнка, а вполне себе юноши, озаботился поиском ведьмы, которая наглухо привязала к хозяину незадачливого полувольфа. Другие слуги ушли, поскольку денег стало мало и платить им было нечем, а Данияр вынужден был остаться. Александр знал про его двойную природу и совсем скоро нашёл ему иное применение, чем просто служба.

И это было то, из-за чего Данияр решился на побег.

Принцесса Ирен решила путешествовать по своей стране. И однажды на постоялом дворе она заприметила симпатичную служанку. Вот только служанке, похоже, не слишком нужны милости с королевского двора...

От Шинсо пахнет чем-то вишнёвым и терпким, а на языке все ещё горит синим пламенем вкус водки, разряды тока меж пальцев только трещат громче, а Хитоши снимает свою футболку и заводит эти самые беспокойные пальцы себе за спину, хмыкает от приятного разряда и снова целует-целует-целует, растворяя Каминари в себе словно кубик сахара в горьком колумбийском кофе.

Ло Бинхэ спускается поцелуями к ключичной впадинке, а потом еще ниже — к груди, обводя кончиком языка ареолу, играючи прихватывая губами затвердевший сосок. Дыхание Шэнь Цинцю сбивается, и он краснеет, давя вздох — не удовольствия, но смущения.

«Сиянь тоже всегда равнодушна к стимуляции сосков, — замечает Тяньлан-цзюнь и, подумав, добавляет: — А меня очень даже заводит».