Он даже почти высказал претензию – прямо там, сидя на чужом трупе и раздраженно поправляя грубо разорванный ремень, уже не держащий брюки на худосочной тушке. Однако после того, как странно улыбающийся Фукудзава протянул ему руку, чтобы помочь подняться, Мори практически передумал. Катетер с мочеприемником так катетер с мочеприемником. Конец надеждам когда-нибудь завести собственных детей, но все ещё не конец жизни.

воскресенье уже не знает, куда себя спрятать от бесконечно долгого взгляда и изнуряющего бездействия. он без одежды, чист и безвинен, как агнец на заклание. только не связан по рукам и ногам, но галлахер точно знает – даже если приставить к его горлу нож, надавить на сонную артерию, вспороть, чтобы горячая кровь залила их грешный алтарь, он не станет вырываться.

Глеб поет, порой извиваясь и танцуя, а его руки вынужденно держат микрофон. Костя уже признался себе и Самойлову: такая "беззащитность" возбуждает. И неужели придется ограничиться только спонтанными поглаживаниями на сцене, "пока можно"?

Чтобы Глеб не скучал, пока Бекрев не рядом, Костя предлагает ему устроить особенную фотосессию, моделью для которой станет сам клавишник.

Он знает, что о нём думают люди: Мариан Кросс эгоистичен, всегда делает то, что ему заблагорассудится, и его ничего не волнует. Да, он бы дорого отдал, чтобы его и в самом деле ничего не волновало. Никаких, блядь, мыслей.

Ян не был совсем уж наивным, прекрасно понимал, что жизнь и кино — две большие разницы, и ещё сильнее — разница с книгами, но чтобы настолько. Если вот это оно и все, то вообще непонятно, чего все так с этим сексом носятся. Конечно, если совсем уж быть откровенным, то хоть Ян и понимал, что реальность отличается от фантазий, но в глубине души надеялся, что не слишком. Так вот практика оказалась не то чтобы совсем уж отвратительной, но крайне неприятной и… быстрой какой-то, что ли…

— Доигрался? — шипит Гепард, его голубые глаза метают молнии. Сампо дёргает связанными за спиной руками. Доигрался.

умение заинтересовать, заинтриговывать стоит у поля где-то наравне с удовольствием от данного ему доверия.

Мысль о том, что Кавех знал его настолько досконально, что за неделю сделал точную его копию, сохраняя в скульптуре всё, о чём сам аль-Хайтам не догадывался, будоражили давно потухшую фантазию мужчины. Были ли потрачены на это в том числе ночи, учёный уже не помнил. Зато видение того, как архитектор терпеливо и упорно выстраивает из глины образ, разглаживая пальцами изгибы сотворённой фигуры, глубоко засел в его сознании.

Почему у Фремине бессоница?