На могиле нашего будущего вырастут цветы, и они будут прекрасны.

– Могу ли я попросить об услугах экзорциста?

–...Что?

После того, как Семья была обезглавлена, Воскресенье ждали четыре месяца скитаний. И вот, когда он ожидал смерти, её у него забрал человек, виновный в произошедшем.

У нее ничего не осталось от прошлой жизни, кроме ее голоса.

И похуизмом. Более своеобразным, чем у Зеле

Его вера искаженная, покалеченная. Она порочная и грязная, неестественная и лишённая любого света. Его вера уподоблена его же Божеству, и Аргенти, оскверненный ею же, лишь слепо следует дальше по дороге из черного песка, погружаясь все глубже в пучины собственного отчаяния. Он не находит выхода, не находит хотя бы лёгкого намёка на него, а вокруг лишь сплошная темнота, наполненная шепчущими душами умерших.

сплетаю для тебя венки.

Если бы только можно было уложить воспоминания в шкаф и оставить здесь, закрыв и потеряв неприметный ключик. Уйти пустой и беззаботной, распихав все ранящее, тяжелое, неудобное по полочкам. Сюда – вечное недовольство родителей, туда – оглушительные провалы. И на самый верх, на полку для шляп, чтобы никогда не доставать – Коколию Рэнд.

Кастория является воплощением смерти. Ласковой, нежной с виду, но неотвратимой. От одного её взгляда вянут цветы. От одного её слова замолкают птицы. И одного её прикосновения достаточно для того, чтобы убить кого угодно.

фэйсяо — заклятый друг, самый лучший враг; по крови своей – монстр, вышедший из больного сознания народа изобилия, продукт распада, магнум опус сумасшедших и аморальных уродов. фэйсяо – жажда мести, первородная злость, разгорающейся, искрящийся пожар. юйкун всегда говорила, что спички детям не игрушка – и при этом собственноручно поджигала фитиль.

Вместе их израненные, искалеченные души как будто могут почувствовать свободу от боли и потерь – и Цзин Юань улыбается, тепло и приветливо, смотрит с заботой, а в его голосе звучит юношеская мечтательность и вера в лучшее. И Цзяоцю расслабляется, будто нет смертей тысячи солдат за его спиной, нет разочарования в самом себе и обременительного обещания, которое и заставляет его дышать.