Где я?..

Был ли я здесь раньше?

Она здесь?

Дочь Арасаки – не обычная женщина. Она – наследница корпорации. Принцесса современной империи. К таким женщинам не испытывают влечения и страсти. Таким, как она, поклоняются. Им преподносят дары. Их воспевают в стихах. Жаль, Ви никогда не был поэтом. И все же...

Все же однажды, при взгляде на Ханако, в голове невольно сами сложились три строки:

"В саду императора

Вырос прекрасный цветок

Не коснуться..."

Зависима.

Криминальный мир открыл свои двери для Алессандро более десяти лет назад, но только недавно он смог сказать, что он чего-то добился и здесь его уважают. Оружие, наркотики, азартные игры — чем они только не занимались, их Клан процветал. Бланко был самым безбашенным из его подчиненных — еще подросток, громкий, агрессивный, совершенно не пользующийся логикой и не просчитывающий свои шаги, предпочитая грубую силу. Но приказы он выполнял безупречно, за это Мамуду он даже немного нравился.

Джейсон вышел из школы и медленно направился к дому. Возвращаться к пьяному отцу ой как не хотелось. Он надел наушники и постарался утонуть в музыке. Погода полностью отражала внутреннее состояние: вокруг серость, небо заволокло облаками, изредка дул ветер. Он чуть поёжился от одного из его порывов. В футболке, конечно, было бы холоднее, но после "урока" его дорогого отца пришлось перейти на толстовки. Никто не должен был увидеть синяки, которые украшали всё тело и руки. 

Производстведено моим воспаленным мозгом с целью и без цели. Просто потому что всё ужасное, что сидит где-то в глубине подсознания рвется наружу и требует огласки.

эпизоды совместной жизни.

Он ждёт оскала. Ярости. И хрипа. Ждёт, что ладонь, протянутая к нему, вцепится в волосы и впечатает его лицом в пол.

Вместо этого Зверь неожиданно улыбается и стирает слезы с его лица.

– Никто не любит тебя, Николас.

Руки у Зверя холодные, грубые. От их прикосновений хочется убежать. И внушаемое ими чувство слишком контрастирует с его действиями, когда тот, убрав влагу со впалых щек, принимается гладить его, убирая прилипшие пряди.

– Никто. Кроме меня.

Чонгук не обращал внимания на жжение в боку, сосредоточившись на том, чтобы не дать кровавым лепесткам в горле выйти наружу. Слезы жгли глаза, и он подавил их. Он опустил ресницы, наблюдая за тем, как Чимин готовит иголку и нитки, чтобы зашить самую большую рану на боку.

Коннор возвращается в старую церковь в попытке осмыслить произошедшее с ним и понять, что ему делать дальше. Он не предполагал, что встретит там одного знакомого девианта, которого когда-то не выдал полиции. И тем более – что этот девиант сможет вызвать в нем столь много иррациональных эмоций.