— Ты сидишь в своём замкнутом кругу из хандры и бессилия. Если нужна помощь, так и скажи. Кто я такой, чтобы отказывать?

— Не уверен, что этот круг можно порвать. Разве что, закончится школа и...

— И начнётся университет, — заканчивает за Сынмина Ёнбок, решительно откладывая телефон рядом с собой. — Я всё придумал.

seonghwaste_my_life, 04:12

Объяснения будут, что случилось с Юнхо? И Уёном?

yunwhore, 04:13

Я ему проспорил

seonghwaste_my_life, 04:14

За какой спор можно угодить в обезьянник?

hongjoonce_i_care, 04:14

За любой спор с Уёном

"Здравствуйте, уважаемые полицейские (или кто там ещё прочитает)! В этот чудесный осенний день рад поздравить вас! Надеюсь, этот молодой человек выглядит достаточно нарядно для столь важного события".

— А что сегодня за праздник?

— День полиции.

Работа над курсовой должна была начаться совсем скоро, а выбор научного руководителя обернулся для Сынмина сущим кошмаром, когда к нему подобралось осознание, что Хан Джисон остался единственным вариантом.

Чунмён пытается глубоко дышать и мыслить рационально. По крайней мере, убеждает себя в этом. Но если бы он и от себя требовал честности, то принял бы, что просто пытается и сейчас придумать оправдание. На этот раз для Кёнсу. Но в руках открытая упаковка одноразовых цветных линз. Красных.

Сехун каждый раз приветствовал Кёнсу, видя его в школе, и никогда не получал ответа, который ему был не очень-то и нужен. Это было игрой. Ничего не значащей и ни к чему не ведущей, но заставляющей в кои-то веки желать. Желать не внимания или общения, которые у него были в избытке, а чего-то ещё. Причастности.

Донхёк не первый год страдает от навязчивых мыслей, но мир приобретает совершенно новые краски, когда очередной его обсессией становится Марк.

Ки. Это прозвище пять лет назад Джинки сам и придумал, навсегда тем самым закрепив за собой исключительное право так говорить. Ки стал той частью Кибома, которая жила в его голове постоянно, объятая разгорячённым дыханием сельских пейзажей, дрожащая от страха и вытирающая слёзы грязными поцарапанными ладонями. Ки должен был умереть ещё тогда, несколько лет назад, но почему-то Кибом позволил ему остаться, служа напоминанием о первой любви, что годами разъедала его душу.

Чондэ чувствует себя, пожалуй, самым мерзким человеком на планете, когда ощущает горячее тело Чонина, прижимающегося к нему во сне со спины. Он понимает, что сегодня произойдёт, и не пытается это предотвратить, даже если старается вынудить самого себя думать иначе. Касания его парня внезапно кажутся отвратительно-трогательными и неестественно-искренними. Его тошнит от того, что он позволяет себе мыслить подобным образом, тошнит от того, насколько плохо он ощущает себя в этой кровати в этот момент. И, если быть совсем честным, его тошнит от Чонина.

Мир был живым и ярким, но как только в поле зрения появлялся Тао, то он мгновенно мерк, становясь не больше, чем картонной декорацией.