— Ой, а наш Король и правда невероятно глуп, — Цукишима, проходя мимо, улыбается насмешливо и немного высокомерно, смотря прямо на него. — Мне казалось, что после летнего лагеря каждый, кто вас хоть немного знает, понял, что наша приманка влюблен в тебя, нет?

Бакуго совершает ошибку, и не желает признавать, что подсознательно он желал этого.

(На его собственных губах кровь, слишком сладкая и желанная сейчас, в то время как Мидория зажимает ладонью кровоточащий след от укуса, и Катсуки знает, не может не знать, когда облизывает губы, что этим кем-то был он сам, несмотря на то, что совершенно не желает признавать нечто подобное.)

Немного о людях из Намимори, их окружении и событиях, что уже произошли или только произойдут в будущем героев.

У Яку триггер на светловолосых и высоких. Особенно, когда те играют в волейбол.

— А вы еще спрашиваете, почему я вас шипперю, — стоящая в дверях в комнату Ванелла с усмешкой сложила руки на груди, прислонившись к косяку и внимательно наблюдая за развернувшимся “шоу”. — Милый кабэдон, кстати.

В его лёгких давно пустили свои корни акации, анемоны, жёлтые хризантемы, амаранты, ипомеи. Его любовь — это бесконечные цикл боли и невозможности избавится ни от чувств, ни от собственной жизни. Он пытался, правда. Люди все же не железные.

**Скалл не железный.**

Тсунаеши просыпается в холодной воде, неприятно соприкасающейся с кожей, и одно это уже странно. Как минимум потому, что его вроде бы… взорвали. Вместе с машиной и сопровождением.

Ожидал ли он увидеть перед собой мальчишку, на чьем правом запястье будет алая нить? Конечно же нет.

Он пылает фиолетовым, кричит что-то неразборчиво-яростное, язык совершенно не походит ни на английский, ни на итальянский. Его кулак с легкостью прилетает в челюсть одному из нападающих, а потом ладони в кожаных перчатках выворачивают руку уже другому. Каскадер изворачивается и выворачивает конечности, водой уходит от чужих атак. И сердце Реборна в первый раз делает **это**.

Эй, семпай...

...люби меня, пожалуйста, семпай.