Чика постепенно присматривается к новому, загадочному и всеми отвергнутому басисту, который хорошо выполняет свою работу, громит свою гримёрку после выступлений и, по слухам, причастен к убийству Бонни.

О том, что иногда даже королевы мрака могут начать бояться темноты. И о том, что нельзя делить всё на чёрное и белое, всех – на героев и злодеев, а правильный путь бывает затерян в густом тумане или в песке где-то на берегах угрюмого северного океана так, что его и вовсе не видно.

Это неугомонное бедствие приставили к Кэйе в качестве помощника. С этими её огромными наивными глазами, точно вырезанными из янтаря со скал обители адептов да так ладно отполированными, что солнечный свет, пронизывая их, не оставляет никакой тайны. Совсем не как у капитана кавалерии, у которого за инеевыми узорами ничего не разглядеть, сколько ни старайся.

Тихо застучали шаги, будто кто-то осторожно тарабанил костями о камни, представляя их брусками ксилофона. Похожий звук, ей показалось, она уже как-то слышала. Чуть слышный перестук костей, темнота… И вот он – шорох, словно кто-то скребёт мелом по неровному асфальту. Медленно пробирается, царапая стену. Ужасно знакомые звуки. Уокер попыталась сопоставить всё это. Когда же?.. Догадка бесцеремонно обрушилась на голову. Конечно! В той камере в Аду. И как она могла забыть? Разумеется, это он, Зигза.

«Стоит за садовой оградой виденье –

Мрачнеющий с временем смешанный лес,

И слышно порою басистое пенье

Оттуда. Вот это загадка чудес!»

Стихотворение о Вирте, о том, что ему привиделось в лесу, и о происходящем на самом деле. Вероятно, от лица его внутреннего доброжелательного голоса, который отделился от сознания мальчика и пытается его спасти.