Привыкать жить по-новому сложно. Привыкать жить без любимого человека с миллионом режущих грудь изнутри осколков вместо сердца — невыносимо больно. Аль Хайтам хмыкает себе под нос, проводя ладонью по запотевшему зеркалу в ванной. Не так уж невыносимо, ведь он как-то живёт.

"Как ты мог заболеть, когда у тебя есть я?"

Сайно только зло хрипит в ответ, даже не пытаясь оторваться от мягкой подушки для полноценного ответа, когда в его и без того тяжёлой голове громогласно урчит Германубис.

Его голос отчетливо полон недоумения.

Аль-Хайтам знает, что скоро это непрошенное чувство, эта нежная влюблённость, цветущая в его душе, пройдёт так же быстро, как и появилась однажды, погребённая под тяжестью его рутинных будней и обязанностей.

С другой стороны, даст ли ему забыть об этом объект его спонтанной привязанности?

Ответ очевиден для всех, кроме их двоих.

Стоило Хайтаму открыть дверь, как по ту сторону обнаружился Кавех. Он вымок до нитки, хотя за весь вечер на небе не было ни одной тучи. В одной руке он крепко держал такую же промокшую, но чудом уцелевшую картонную коробку, а другой пытался достать ключи из кармана.

Слишком увлечённый процессом, Кавех не заметил, как дверь открылась, и слегка вздрогнул. Коробку, тем не менее, он сжимал всё также крепко.

— Слава семерым, ты открыл дверь! Я думал, что никогда не достану эти ключи.

Кавех только возвращается из пустыни, где был занят очередным проектом — Кавех кривится, он ненавидит и пустыню, и этот проект — по многим причинам — и тут же выясняет, что аль-Хайтам уезжает. В пустыню.

Сердце проваливается в желудок. Кажется, его вот-вот стошнит.

– Вот что, – голос его становится мягким и вкрадчивым; дыхание щекочет ухо, пока ладони с нажимом проходятся по пояснице и укладываются на ягодицы. – Отдай мне его.

– Кого? – шумный выдох, когда ладони сжимают хватку и подталкивают бёдра ближе, вжимая в чужие.

– Контроль, – Кавех прикусывает мочку уха и трогает её языком, тут же отстраняясь. – Раздевайся, донага. И не задавай вопросов.

Когда аль-Хайтам обнимает его, Кавех чувствует: он дышит. Впервые за много лет. Жизнь проникает ему под кожу — и там и остаётся.

— Как мы начали встречаться? — интересуется Кавех, подавляя тошноту — в спешке ловит мысль за хвост.

— Мы и не начали, — отодвинув тарелку, легко констатирует аль-Хайтам.

— Если ты волнуешься о доме, то он в любом случае достанется тебе, — не задумываясь, комментирует аль-Хайтам.

Слова рассыпаются в голове Кавеха в случайном порядке — он словно погружается в воду, отдалённо улавливая смысл сказанного.

— Ты сошёл с ума.

Кавех решает съехать.

— Не всем дано быть настолько умными, как ты, аль-Хайтам, — последнее, что говорит Кавех в тот злосчастный день.

(Аль-Хайтам. Не «Хайтам». Не «Хараватат».)

Последнее, что Кавех делает — разрывает титульный лист диссертации на глазах у аль-Хайтама. Тот — что для него не типично — молча уходит, даже не удостоив Кавеха взглядом.

Так заканчивается их — когда-то давно сегодня — февраль.