Чем ей всегда нравился алкоголь, так это тем, что он придавал ей храбрости, и больше не приходилось волноваться о всяких глупых страхах, сомнениях и прочей ерунде, рождённой в собственной голове. Ведь, видите ли, хотелось ей многого лишь издалека — в теории, идейно, в собственных фантазиях, которые крали у неё сон по ночам.

В своих фантазиях Шнайдер не боялась неясно чего — на деле оставалась жалкой и пугливой, когда дело касалось Вертин.

Если бы Бог её и правда любил, она бы ушла из этого мира не ведая о Шторме, о Фонде и Манусе, если бы Господь её любил, она бы даже не задумывалась о том, чтобы называться другим именем. Шнайдер ушла бы тихо и мирно, никогда не узнав имени Вертин.

Поэтому, пока Мариан шепчет молитву за молитвой Господу, пока вокруг воспевается хор живых голосов и лязгающей посуды, Шнайдер не может отвести взгляд с той, кого выбирает называть Милордом.

На следующий день Вертин сверлит, включив подкаст на восемьдесят процентов громкости. Полка есть – абсолютно ненужная. Теперь очередь за картиной. Ей нет дела до картины, на самом деле - ей нужна только Сонетто на пороге.

Все становится на свои места, когда они оказываются вместе: в одной постели, в одной ванне, — и долгий день, мрачный и пасмурный, сменяется такой же мрачной и пасмурной ночью — стылой и уставшей, но Вертин старается этого не видеть.

это не трагедия, может, начало.