Ключевое требование к преподавателю латыни с сайта объявлений -- быть носителем языка. Уму не постижимо! На должность преподавателя мертвого языка ждут вполне живого носителя. И кого они ожидают увидеть? Дьявола?! Что же... Они его увидят.

Сын человеческий, или Во всём виновато яблоко.

Они долго не могли понять, кем же являются друг другу.

Ничего из того, что между ними было, грехом не ощущалось. Мастер просто искренне полюбил того, кто умудрялся его вдохновлять, кто понимал его с полуслова и давал все то, что не могли дать ни друзья, ни любовницы, ни даже работа за редким исключением. Воланд напомнил о том, как весело и полноценно можно на самом деле жить, что даже немного стыдновато признавать, ибо по логике вещей именно Воланд должен был устать от существования. Но он не устал и даже умел влюбляться.

Воланд в ту ночь мирно уснул в их объятиях с одним единственным внутренним вопросом: почему эти смертные, богом же по жизни искалеченные, имеющие все права на то, чтобы оскотиниться и попасть в ад без очереди — почему в этих людях к нему, Воланду, абсолютно христианской любви и сострадания больше, чем у бога было к собственному духовному сыну?

— Спасибо за отличный вечер! Теперь я знаю как закончить роман.

— Ну тогда запишите его до того, как забудете, — слышится скрип дивана сзади и чужие шаги. — А я вам помогу собраться.

[Основой послужил момент, где Воланд и Мастер пришли в подвал последнего, распивая алкоголь]

«Вы устали, мессир?» — спрашивает Мастер и совершенно неприлично ластится щекой к его колену.

Оказавшись вплотную к нему, Воланд пристально рассматривает уставшее лицо. Берёт его в ладони, большими пальцами очерчивая скулы. Мастер в смущении прикрывает глаза, лишь бы не ощущать чужой взгляд на себе и, кажется, совершает ошибку.

Иногда дьявола зовут дети. Маленькие, злые и голодные, умирающие или стоящие одной ногой в могиле, желающие отомстить всему миру - почти как взрослые. Но у мальчика перед ним в глазах не пламя ярости, а выжженный пепел какой-то всемирной усталости.

Прямо как у одного бродячего философа много-много бессонных лун назад.

– Что для вас любовь? – прозвучало в полумраке комнаты.

– Любовь? Любовь-то? Это... – и замер, не мигающим взглядом уперевшись в пламя свечи. А действительно, что это?