Виски плещется в стакане, равномерно перетекает из стороны в сторону, ярким янтарем окрашивая тонкие хрустальные стенки. Хороший, крепкий, дерет горло. Пожаром проходится по языку, стекает дальше, проскальзывает по пищеводу, заставляет поморщиться и прикрыть на какое-то время глаза. Раньше Стас заливал этим свое горе, а сейчас смакует вкус, наслаждаясь приятным вечером в кругу друзей. Он сжимает стакан в руке, перекатывая на языке знакомый привкус, и поднимает взгляд на происходящую вакханалию. 

Ветер треплет колосья степных сорняков, играет веточками низкорослых туй, шуршит сухой прибитой травой. Солнце слепит, как и всегда в это время года, припекает и зовет к воде. Стас болезненно жмурится, сводя брови и уговаривает себя остановиться. Он замирает на полпути, сжимая кулаки, и слышит, как хрустит оберточная бумага в руке. Букет обыкновенный - Стасу показалось неуместным приходить без всего. Еще хуже, по мнению мужчины, было бы прийти с парой вялых, полуживых гвоздик. Хотя, наверное, ему уже все равно. Конечно, ему все равно. 

Мертвым плевать на цветы, на угощения и на подарки.

Обычно он вообще к нему не подходит, а тут и подошел, и за руку взял. Может, отлить не в состоянии? Или волосы подержать надо? Боря в замешательстве.

В еще большем замешательстве Боря находится позже, когда Киса, не церемонясь, заталкивает его в кабинку довольно потрепанного туалета.

Костя опускает голову и утыкается взглядом в старую стеклянную рюмку, купленную на блошином рынке за бесценок. Прозрачная жидкость на самом дне катается одинокой капелькой, ловящий тошнотворный желтоватый отсвет потолочной лампы. Он сжимает рюмку в трясущихся пальцах - неприятная деталь, которую он обнаружил совсем недавно, - и подливает еще водки. “Для меня все одно - самогон, я по водочке,” - вспоминает он, в один присест опрокидывая в себя содержимое. Костя уже даже не вздрагивает, тянется только за заветренной горбушкой бородинского и кидает в сторону коридора взгляд исподлобья

Влад раньше, не привыкший к подобным проявлениям чувств, отскакивал в сторону от испуга, неловко краснел и принимался торопливо оправдываться. Стас тогда мягко на него смотрел, терпеливо выслушивал сбитые фразы и принимал таким, какой он есть. Он никогда не давил и не настаивал на своем. Он всегда был понимающим. Теперь же Влад наслаждается нежностью и лаской, сам послушно поддается каждый раз. Он не сдерживает рваного вздоха, когда по коже, вслед за движениями Стаса, разбегаются табуны мурашек.

Боря устал от этого: от притворства, от тайн, от вечного бегства. И от чувств этих сложных, запутанных, душащих - тоже устал. Он не думал, что когда-то вообще в такую передрягу попадет. Боре то и девочки никогда особо не нравились, что уж говорить о мальчиках. Оттого он чувствует себя настолько сбитым с толку. Совершенно внезапно для самого себя почувствовал странное волнение в груди, теплом разливающееся по конечностям. А ведь Ваня даже ничего не делал. Он вел себя как обычно: шутил, смеялся, то и дело огрызался, показывая острые клыки. И в итоге Боря обнаружил себя в бессонных ночах, утопающий в фантазиях и мыслях о Кисе.

В смелых фантазиях, посещающих его только поздними, одинокими вечерами, он думает о Стасе. Эти мысли вгоняют в краску, заставляют стыдиться самого себя - он не должен даже мечтать о таком.

Как можно думать о Стасе в таком месте, как эта прогнившая квартирка, и такому, как Влад?

Позорище.

Он смотрит на спину Стаса, обтянутую футболкой и не может не думать. Снова возвращается странное, неясное, пугающее чувство. Он боится сейчас закрывать глаза - с его удачей он тут же свалится с велика и придется проводить остаток дня в душной коммуналке под мамины причитания и сопение отца. Влад понятия не имеет, что делать с этим и как дальше удерживать себя в руках. Пока Тема с Костей шутят про девчонок, он непрерывно смотрит на Стаса. И это ужасно неправильно, он это отлично понимает. За такое никто не похлопает по плечу и не скажет “Красавчик”.

Леша умирает. Правда, он и до этого умирал. Но теперь вялотекущие последствия ковида подстегнулись разрастающимся внутри бурьяном.

По-настоящему страшно становится, когда он отплевывается не только ирисами, но и целым букетом из васильков. С первого взгляда их не увидеть - вся связка, разлетевшаяся по раковине, выглядит одним смазанным синим пятном. Он не сразу различает эти маленькие цветочки в ворохе изящных, перебитых стеблей.

Редкие снежинки медленно кружатся в воздухе, выписывая пируэты, перед тем как упасть на мерзлую землю. Снежный покров постепенно окутывает весь город, забирая остатки власти себе - как бы местные дворники доблестно ни пытались зачищать улицы. Он выдыхает, прислоняясь к парапету, и поднимает голову, разглядывая светлое, не по-зимнему голубое небо. Для полного счастья не хватает только солнца.