11 лет назад.
В детстве всё кажется иначе. Проще, что ли.
В детстве ты закрываешь глаза на многие вещи, опускаешь детали некоторых событий, выкидываешь из головы ненужные нюансы так, чтобы в памяти остались только яркие, позитивные воспоминания. Значимые. Те, которые в итоге ты пронесёшь через всю жизнь, с удовольствием предаваясь ностальгии о том, как было бы хорошо вернуться в те беззаботные деньки.
Юнги вваливается в свою комнату под заливистый хохот Чонгука, который плетётся позади с тяжеленным мешком, набитым тушами дичи. Это была славная охота. Они отправились в лес ещё когда солнце только начало показывать первые лучи и в итоге провели часов пять, выслеживая уток и мелких куропаток.
Время бежало непозволительно быстро, как и Чонгук, вошедший в раж и рысцой передвигающийся от одного куста ко второму так тихо, как умел только он, на манер хищника таясь среди зелёной листвы и выжидая свою новую жертву. Чонгуку нравилась охота, нравился лес и то ощущение свободы, которое могли подарить только могучие кроны деревьев, безучастно наблюдавшие за тем, как два подростка сосредоточенно всматриваются в прицел, привалившись плечом друг к другу.
Ружья и мешок с дичью остаются за порогом комнаты — под тяжёлой кучей мёртвых птиц уже начинает расплываться уродливая лужица крови, — пока Юнги устало падает на кровать прямо в уличной одежде. Чонгук, как и всегда, следует его примеру во всём и падает сверху, заставляя Шугу издать задушенный беспомощный возглас.
— Брось, хён, не такой уж я и тяжелый, — и в противовес своим словам Куки распластывается по кровати, прижимая Шугу к матрасу мёртвым весом.
— Мне нечем дышать… — сипит он в ответ, что веселит парнишку только больше, и тот намеренно приподнимается на локтях, чтобы во второй раз обрушиться на Юнги всей мощью своего подросткового, пышущего силой тела.
Юнги старше, он должен быть сильнее и авторитетнее хотя бы в физическом плане, но фигура пятнадцатилетнего Чонгука плевать хотела на возрастные условности, и ещё через год Куки точно перерастёт его — как весом, так и ростом.
Шуга собирает в себе остатки сил для того, чтобы резко перевернуть беснующегося младшего и подмять под себя. Дышать становится легче, но только на пару секунд, потому что Чонгук диким зверьком извивается под ним, тычет пальцами под рёбра, пинает острыми коленками в живот, и Юнги, наконец, сдаётся, устало валится на спину рядом.
Чернявая макушка вновь появляется в поле его зрения.
— Отец будет нами гордиться, да? — внезапно спрашивает он, подставляя голову под лёгкие касания Юнги. Он тонет пальцами в мягких прядях, взъерошивая те.
Чонгук, как и всегда, бледный после охоты, с глазами слегка поддёрнутыми белесой плёнкой — так случается каждый раз, когда тот чувствует запах смерти.
Юнги склоняет голову набок, привлекая младшего к себе и заставляя того уткнуться лбом в плечо.
— Конечно, Куки.
— А ты? Ты гордишься мной?
Карие глаза напротив сверкают любопытством. Юнги тянет губы в насмешливой улыбке, пальцами цепляя несколько прядей, упавших на лоб Чонгука, и зачёсывает их назад.
Куки мягко накрывает его губы своими, целуя так осторожно, с каким-то непонятным для Юнги трепетом. Поцелуи, которые он знал прежде, не такие: девчонки в его окружении целуются развязно, по-взрослому, пытаясь казаться старше и опытнее в свои семнадцать лет. А Чонгук, вот, неспешно мнёт чужие губы своими, аккуратно и ненавязчиво, и каждый раз в груди Юнги это отзывается каким-то непонятным восхищением. Куки ведь такой: постоянно просит ласки даже там, где она неуместна или в принципе не возможна, лезет под руку, подставляет макушку, целует…
Шуга расслабленно выдыхает в поцелуй, наслаждаясь робкими касаниями. В ушах шумит прибой, кожа под прикосновениями покрывается мурашками, и он совсем не слышит шагов у двери.
Из прострации его вырывает задушенный писк, а потом всё происходит слишком быстро: тепло чужого тела внезапно исчезает, слышится грохот, с которым тело Чонгука сталкивается с комодом и обессиленно оседает на пол, а потом чужие руки жёстко сдавливают его шею, прижимая к кровати.
— Отец… — пораженно шепчет он.
В следующую секунду он встречается коленями с полом, пытаясь затормозить падение и счёсывая ладони о жёсткий ковер.
— Педики, — зло выплёвывают ему над ухом.
Слышится металлический лязг пряжки ремня, и Юнги уже знает, чего ожидать от разъярённого родителя, когда одними губами просит побледневшего Чонгука: «Уйди» .
— Куда собрался? — осекают того сразу же, как только напуганный младший пытается отползти в сторону двери. Юнги больно дёргают за волосы, заставляя выпрямиться на коленях и запрокинуть голову с болезненным стоном. — Я притащил его сюда для того, чтобы ты научился ответственности за других. Но пихать язык ему в рот, видимо, куда интереснее.
С него бесцеремонно сдирают футболку, а потом с силой толкают вперёд так, что Юнги всё же не удерживается на руках от внезапного удара в спину и больно прикладывается подбородком о пол. Глаза тут же начинает щипать от боли.
— Не можешь справиться даже с такой простой задачей. Ничего, тогда я сам возьмусь за воспитание твоего щенка.
Первый удар ремнём приходится на поясницу и Шуга жмурится до белых кругов под глазами, чтобы с его губ не слетело ни одного лишнего звука.
Этот всего лишь разминочный, и ему заранее жаль, свидетелем чего сейчас станет Куки.
— Сядь нормально и прими наказание как мужик.
Он садится обратно на колени, негнущимися руками упираясь в пол и низко склоняя голову. В глаза лезут влажные волосы, взмокшие от испарины, выступившей на лбу.
Бросает взгляд на Чонгука, всеми силами пытающегося врасти в этот несчастный комод и одним только взглядом просит не винить себя. Куки не виноват, никто из них не виноват в том, что его отец — двинутый на власти садист.
А потом Шуга сжимает кулаки, впиваясь короткими ногтями в ладони, когда на его спину обрушивается череда ударов. Чонгук вздрагивает от каждого, отсутствующим взглядом наблюдая за тем, как ремень оставляет на коже сначала розовые, а потом и красные полосы.
Чонгуку незачем переживать — его отец не тронет. Не посмел бы. Он не его ребёнок, не имеет никакого права поднимать руку на чужих детей. Другое дело — собственный сын, который должен соответствовать тому, чьё место займёт впоследствии.
Он выдерживает как минимум двадцать ударов — двадцать ударов, каждый из которых оповещает о себе характерным свистом, с которым кожаная полоса рассекает воздух прежде, чем лечь на истерзанную плоть, — прежде чем руки не выдерживают и Шуга повержено падает на пол.
Смысл не в том, чтобы принять определённое количество ударов. Нужно выдержать как можно больше.
Через вату в ушах он слышит удаляющиеся шаги, и только потом позволяет себе выдохнуть, тут же закашлявшись от того, как внезапно кислород наполняет легкие. Он забыл о том, что нужно дышать.
Спина горит огнём, и в то же время он не чувствует ничего, когда с трудом заводит руку назад и на ощупь пытается оценить масштабы сегодняшнего наказания. На пальцах остаются кровавые разводы и он чертыхается про себя, думая о том, что заживать будет как сука.
— Юнги? — он слышит дрожащий голос Чонгука где-то рядом, но успокаивать младшего сил совсем не остаётся.
Потом он всё ему объяснит, а пока просто просит:
— Принеси аптечку.
Одно радует: Чонгук не воет, значит, шанс ещё есть.
***
Настоящее.
— Хён? — слышится голос Куки снаружи. — Я видел тачку во дворе. Почему машина Бэка здесь?
Юнги не успевает среагировать, замирая подстреленным оленем прямо посреди комнаты в тот момент, когда любопытная физиономия младшего без стука просовывается в дверь.
Манеры. Вот чему Юнги его так и не научил.
А потом они меняются местами, и теперь задача Чонгука изображать из себя замершего в свете фар рогатого, когда он с отвисшей челюстью впивается взглядом в суккуба. Чимин, может, привыкший к тому как остальные реагируют на него, может, всё еще сонный, безучастно сидит на краю кровати. Юнги как раз собирался спуститься вниз за кофе.
Вот и всё.
У Чонгука же язык как помело. О том, что Шуга притащил к себе суккуба, туда, куда он обычно приезжает потрахаться, уже спустя пять минут стараниями младшего будут знать все, а он даже не успел придумать нормальную отговорку своему поведению. Набухался? Нюхнул? Даже в то, что в нём внезапно проснулась совесть легче поверить, чем пытаться оправдать свой внезапный порыв приютить найдёныша.
— А…
— Гук, — предупреждающе рычит Юнги, стреляя в младшего строгим взглядом.
— Есть новость по тачке.
Хоть что-то.
Он кидает Чимину бесцветное «Собирайся», прежде чем подхватить со столика телефон и выйти с Чонгуком за дверь. Того аж подмывает что-то сказать, хоть он и пытается вести себя профессионально, но бегающий по Шуге задорный взгляд говорит о многом. Юнги старается игнорировать его и не выходить из себя раньше времени.
— Что с тачкой?
— Целый набор, — загробным голосом сообщает Куки. — Хуёвая тормозная жидкость, закипела от скорости и прожгла тормозные шланги. Обнаружили только пару часов назад, когда решили сверить материал шлангов. Не наш, как и жидкость, мы такую не используем. Не подходит для длительных заездов на высокой скорости.
Шуга присвистывает.
— Ага. Бомба на колёсах. Ты мог бы ещё долго кататься на ней, даже не подозревая, что стоит в какой-то момент дойти до точки кипения — и всё.
Юнги нервно облизывает пересохшие губы.
— То есть это официально, да? Кто-то хочет меня убрать.
— Кто-то, кто имеет доступ к тачкам, хён.
— Не вяжется, — Юнги отрицательно качает головой. — Имеет доступ к тачкам и появляется в “Утопии”? Я им, конечно, неплохо плачу, но не до такой степени, чтобы у кого-то из механиков была возможность просаживать бабло в борделе. Не в моём, во всяком случае.
Чонгук бессильно пожимает плечами, собираясь что-то сказать, но оказывается прерванным вежливым покашливанием позади них.
Чимин. Юнги уже и забыл о нём.
— Мне пора, — тихо сообщает он, игнорируя то, с каким удивлением Чонгук принимается рассматривать его с ног до головы, будто видит впервые, а не смотрел так же странно ещё пару минут назад.
— Да… Куки тебя отвезёт домой.
— Я?
— Не нужно домой, — спохватывается суккуб.
Теперь очередь Юнги мерить того непонимающим взглядом.
— Ладно. Пусть отвезёт туда, куда скажешь. Отгони тачку обратно в ангар, как освободишься, — кидает напоследок Чонгуку.
— А ты?
— Попрошу Джуна подвезти.
***
Сидя на заднем сидении машины Намджуна Юнги не может отделаться от мысли, что что-то идёт не так. Его заказывали много раз — было бы странно, если бы с его родом деятельности и положением в обществе этого бы не происходило, — но в этот раз всё идёт не так, как обычно. Обычно — это наёмники или красная точка на виске. Со своей колокольни Юнги уже может сказать, что подпорченная тачка и бог весть каким образом примазавшийся сюда покойный директор холдинга совершенно не вписываются в стандартное понимание Юнги о том, как нужно быстро и чисто убирать людей.
А главное — как эти две ситуации связаны между собой.
Из размышлений его вырывает назойливая вибрация телефона и, кажется, целая лавина сообщений из общего чата.
Куки:
«Хён, я всё понимаю, но почему ты так долго не рассказывал нам о том, что нашёл самое красивое существо на планете?
Это совершенно эгоистично.
И не по-братски».
Волчок:
«???????»
Куки:
«Ты бы его видел. Типа, я знаю, что суккубы красивые, но этот…
Не говорите Тэхёну».
Здорово. То есть все, кроме него, были в курсе того, что Чонгук мутит воду — ха-ха, — с сиреной?
Волчок:
«?!?!?!?!?!?!»
Куки:
«Ага, я так же реагировал, когда нашёл его сегодня в кровати хёна».
Волчок:
«Ты переспал с суккубом?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!»
Блять. Он отрежет Чонгуку язык. Или лучше пальцы? Всё отрежет, чтобы не мешалось.
Мин:
«И пальцем не тронул его».
— Он правда такой красивый? — насмешливо интересуется Намджун, косясь на автомобильный монитор, на котором всплывают сообщения от этих двух идиотов.
— Обычный.
Куки:
*вложение*
Юнги кликает на значок загрузки, а потом на весь экран вылезает фотография двух физиономий: на сэлфи Чонгук тянет жизнерадостную улыбку, а рядом с ним мягко улыбается суккуб.
Сука.
Он так и знал, что эти двое споются при первой возможности. С Куки невозможно иначе, а суккуб, видимо, слишком малодушный, чтобы противостоять харизме младшего.
Волчок:
«Ебать».
Ёмко.
Волчок:
«Ты меня извини, Шуга, но я в жизни не поверю, что он добровольно спит с твоей унылой задницей. Дорогое удовольствие?»
Мин:
«Захлопнись».
— Абсолютно обычный, — насмешливо сообщает Намджун.
Для полноты картины не хватает только саркастичных комментариев от Джина, но Юнги боится, что такого внимания к своей скромной персоне с утра пораньше уж точно не переживёт.
— Немного напоминает Бэка, не так ли?
Не так. Юнги бросает предупреждающий взгляд на Джуна.
Куки:
«Он не детка. Я бы знал».
Волчок:
«Ну да».
«Ты же всеми шлюхами интересуешься».
«Пиздец».
«И почему Шуге всегда достаются такие конфетки?»
«Скажи ему, чтобы ко мне приходил».
«Я не обижу».
Мин:
«Хосок, завали ебальник».
Волчок:
«Ревнуешь?»
Юнги чертыхается про себя и лезет в настройки чата, чтобы выкинуть этих двоих спермотоксикозных нахер из общей беседы, но ему мешает входящий звонок.
— Сейчас твой ненаглядный будет мне по самые яйца вставлять.
Намджун делает сочувственное лицо, когда Юнги принимает вызов.
— Давай без этого, — не даёт Сокджину и слова вставить, надеясь, что сможет просто заговорить тому зубы, и адвокат забудет сколькими хуями хотел обложить Юнги. Не одному же ему амнезией страдать. — Я просто встретил его в ангаре и решил…
— Присунуть заодно, чего добру пропадать, — перебивает Джин ядовито. — Мне похуй с кем ты там развлекаешься. Ксиабо требует встречу.
Юнги непонимающе хмурится.
— Нахера?
— Говорит, срочное дело есть.
— Какие у меня с ним могут быть дела, Джин?
— Откуда мне знать. Позвонил полчаса назад, сказал, что ждёт тебя сегодня вечером в Цинпу. Адрес ресторана скину чуть позже.
— Думаешь, там опасно?
— Не знаю, но проверить стоит. Мало ли чего взбрело твоему брату в голову на этот раз.
Юнги задумчиво жуёт нижнюю губу и соглашается коротким «ну да». У Ксиабо иногда бывают плохие дни, как это обычно называют остальные. Юнги же зовёт это «В семье психопатов иначе быть и не могло».
— Чонгук уже рассказал тебе о тачке?
— Да.
— Что скажешь?
— Твой враг либо тупой, либо страдает раздвоением личности. Ума не приложу нахера было убивать директора холдинга.
Юнги вздыхает. Обычно у Джина есть ответы на все вопросы, и если уж у него нет никаких идей на этот счёт, то о себе и говорить не стоит.
***
Юнги паркуется рядом с неприметным ресторанчиком, спрятанным на малолюдной улочке в районе Цинпу.
Он редко когда сюда приезжает, потому что Цинпу не принадлежит ему, а ещё потому, что это место за последние годы стало почти необитаемым. Стараниями Ксиабо, конечно, который превратил когда-то вполне привлекательную часть города в пристанище наёмников и криминальных элементов. Мало кому захочется делить лестничную клетку с киллерами или, чего хуже, насильниками.
Хотя тут как посмотреть кто хуже.
Помещение внутри мало чем отличается от фасада снаружи — такой же непримечательный главный зал с четырьмя пустующими столиками. Потрескавшаяся от старости краска держится на честном слове, а те проплешины, которые уже образовались на голых стенах, утыканы картинами с сомнительными изображениями. Чего только стоит портрет, кажется, женщины с шерстью вместо кожи и короной из костей. И смотрит она прямо на Юнги.
— У меня тут встреча, — обращается он к мужчине за баром, повёрнутому к посетителю спиной. Тот звенит посудой и никак не реагирует на присутствие Юнги.
— Ладно, — вздыхает он сам себе, выбирая наугад самый дальний от входа стол.
Гостеприимство его брата, конечно, не знает границ, но не до такой же степени.
Он присаживается за стол, кладя перед собой оружие. Тот же мужчина с абсолютно незаинтересованным лицом ставит перед ним пепельницу и бутылку виски с двумя стаканами. Ни льда, ни “здравствуйте”, ни дополнительных вопросов в сторону Шуги.
Проходит добрых минут пятнадцать, которые Юнги проводит за тем, что старается не пялиться на портрет женщины, который по-прежнему пялится на него в ответ, прежде чем Ксиабо вальяжной походкой выплывает откуда-то из недр бара.
— О, ты уже здесь. Мне не сказали.
— А он умеет говорить? — кивает Юнги на бармена.
Ксиабо смеряет молчуна взглядом, а потом легко пожимает плечами.
— Не знаю. Не видел его здесь раньше.
Ясно.
В свете последних событий ему бы не помешала такая уверенность в собственном окружении.
В пару шагов парень присаживается за стол, первым делом разливая алкоголь по стаканам. Он, как и всегда, затянут в кожаную портупею на белой рубашке, которая держит сразу два ствола по обеим сторонам. Ремень на штанах вмещает ещё по две пушки. Юнги готов поклясться, что даже в трусах Ксиабо припрятал какую-то маленькую перделку, и он не о достоинстве брата сейчас.
— Прикупил себе ресторанчик на день рождения. Нравится?
— Как и всё, чем ты занимаешься, — то есть “нет”.
— А от брата подарка так и не дождался, — капризно тянет он. Юнги закатывает глаза.
Он сделал ему самый щедрый подарок из всех возможных, и продолжает дарить тот на протяжении уже многих лет — счастье быть живым.
— Я не твой брат.
— Единокровный.
— Не было такого.
— Просто признай, что я тебе нравлюсь.
— С какого хера ты должен мне нравиться, Ксиабо?
— Я самый красивый в семье, — без зазрения совести парирует тот, складывая ноги в тяжёлых кожаных ботинках прямо на стол.
— Типа, это должно повлиять на моё мнение о тебе?
— Нет?
— Лучше бы ты школу закончил. Тогда и поговорили бы.
Может, сертификат о среднем образовании помог бы тому выбрать профессию по-престижнее, чем быть обычным наёмником. Может, Ксиабо бы никогда не взял в руки оружие, а закончил бы школу, женился на хорошей девушке и свалил к хуям на Марс. Но нет, этому двадцати двухлетнему лбу больше по кайфу раздражать всех фактом своего существования, а Юнги потом страдать от этого.
Хотя в их семье всё через одно место. Не факт, что его братец не нашёл бы способа капать ему на мозги даже в другой галактике.
— Ты всё равно мой самый любимый родственник.
Юнги давит из себя кислую улыбку. Такое себе достижение.
— В общем, — Ксиабо выпрямляется на стуле, складывая руки перед собой и делая вид, что он не тянется таким образом к пушке Шуги. Тот сразу звонко бьёт брата по рукам, за что получает раздосадованный вздох, — нам нужно прижать Бай Цзяо.
У Юнги виски не в то горло идёт, и он закашливается от того, как алкоголь жжёт носоглотку.
— Нам?
— Тебе и мне, двум самым крутым братикам во всём Шанхае.
— Я валю, — он поднимается, смахивая оружие со стола, и уже направляется к выходу, когда в спину ему прилетает:
— Ты мне должен.
Сука.
Он не рассчитывал, что Ксиабо забудет о том одолжении четыре года назад, но честно полагал, что парень окажется намного смышлёнее, чем ввязывать Юнги в их семейные разборки. С другой стороны, Бай Цзяо немного побаивается даже он сам, потому что если Ксиабо просто недолюбленный папой маленький мальчик, то у Бая определённо не хватает пары шестерёнок в голове. Не Юнги судить, просто такого мнения придерживается большинство.
Ксиабо цокает, смеряя Юнги внимательным взглядом.
— Я положил жизнь своего лучшего ассасина, чтобы прикрыть твой тощий зад, Шуга. Думаю, у тебя нет возможности отказаться.
Говоря о том, как устроены дела в их семье, стоило бы уточнить, что Юнги был не совсем в себе, когда четыре года назад попросил Ксиабо взять вину за смерть его отца на кого-то из своих людей. В то, что это сделал какой-то недоделанный наёмник не поверил бы никто, поэтому брат любезно сопроводил на эшафот своего лучшего киллера, пообещав, что имя настоящего убийцы никогда не будет раскрыто. И вот теперь Юнги приходится мириться с заносчивыми идеями этого малолетнего упыря. Блеск.
Шуга тяжело вздыхает и возвращается за стол, махом опрокидывая в себя новую порцию виски, так заботливо приготовленную для него братом.
— Что вы опять не поделили?
— Он пытается меня наебать, — рычит Ксиабо. — Заказал у него месяц назад партию оружия, так эта тварь говорит, что оно потерялось по дороге.
Шуга вопросительно выгибает бровь. Чтобы у Бай Цзяо и что-то потерялось? Быть такого не может.
— А у меня клиенты нервничают. Что я скажу? Что теперь буду пальцем “пиу-пиу” делать?
— Ну да, в мире же больше нет другого оружия.
Ксиабо закатывает глаза.
— Убивать — это искусство, Шуга. Мои клиенты любят, когда определённые вещи происходят определённым образом. За те деньги, которые мне платят, они могут выбирать не только орудие убийства, но и узор из мозгов, который я оставлю после себя.
Юнги морщится. Вопреки его способу жизни, он всё же предпочитает избегать убийств там, где те не требуются. Это, вот, прерогатива их младшенького.
— Почему он никому об этом не сказал?
— Потому что эту жирную свинью не интересует ничего, кроме бабок и собственной репутации. Прикинь, что будет, если я пущу весточку о том, что у нашего великого оруженосца угнали контейнер с оружием? Хаос, паника, армагеддон. Всех псов моментально спустят на нас. Он, небось, сейчас по сусекам скребёт, пытаясь впарить то, что осталось, пока не придёт новая партия.
— Ты сказал “угнали”.
Парень моментально захлопывается, давясь виски и отводя взгляд в сторону.
— Ксиабо, ты сказал, что контейнер своровали.
— Сказал и сказал, оговорился… — бурчит он невнятно, ища что-то на дне стакана.
С Юнги такое не прокатывает, поэтому он цепляет брата за ухо, с силой сдавливая то. Ксиабо трепыхается на стуле, сдавленно скуля и пытаясь отцепить Шугу от себя, но тот только сильнее сжимает пальцы, дёргая парня на себя.
— Откуда информация?
— “Парни Джо”, — хнычут ему в ответ.
Юнги ослабляет хватку, откидываясь расслабленно на спинку стула. Прикуривает, пока Ксиабо обиженно потирает горячее, раскрасневшееся ухо. Ждёт продолжения.
— Небольшая группировка, ходит под Бай Цзяо, но они пиздец какие злые на него. Может, даже больше моего. Вот их главарь, Джо, и поделился, что в их кругах бытует мнение, что контейнер спиздили. Бай отнекивается, мол, часть оружия уже нашли, но это не так. Некоторые даже считают, что он специально всех на бабки нагрел, а никакого оружия и в помине не было.
— Он бы не стал так рисковать.
— Вот и я о том же.
Интересно получается. Бай Цзяо хоть и редкостная скотина, но всегда пунктуальная, если дело касается выгодных сделок. К тому же, в Шанхае ему ещё жить и жить. Нет никакого смысла привлекать к себе такого рода внимание, чтобы потом полжизни ходить и оглядываться.
— И что требуется от меня?
— Найди оружие, Шуга.
— Ты реально думаешь, что мне нехуй делать, кроме как мотаться по Шанхаю в поиске твоих игрушек? — он вопросительно смотрит на Ксиабо. — Тебе нужно — ты и ищи их.
— Чем ты занят? — язвительно. — Лично своих шлюх на профпригодность проверяешь?
Юнги на это только закатывает глаза. С идиотами он не спорит.
— Меня не пустят на территорию Бая, — настаивает Ксиабо.
— А меня типа пустят?
— Не тупи, бро. У Джина доступ ко всем районам, у него люди в каждой дырке.
Ах, вот оно что. Ксиабо просто решил ручками людей Шуги упростить себе задачу. А к Джину лично он не пойдёт, потому что тот запихнёт ему язык в задницу прежде, чем парень успеет открыть рот.
— Ладно, — в итоге говорит он нехотя, постукивая пальцами по столу, — но чтобы после этого я о тебе никогда больше не слышал.
Ксиабо легко посмеивается, качая головой и добавляя простодушно:
— Жду тебя в следующем году на вечеринке по поводу дня рождения, братик.
***
— На выход, — рычит Шуга, заталкивая в кухонное помещение напуганного до ужаса полноватого мужичка перед собой. Персонал кухни мгновенно бросает свои дела, ретируясь через вторую дверь.
В помещении аппетитно пахнет жареным мясом, и Юнги делает пометку остаться потом на ужин. Как закончит со своей закуской здесь.
Он находит взглядом первую попавшуюся раковину, наполовину наполненную мыльной водой, и без раздумий окунает голову мужчины под воду.
Намджун, облокотившись о стену в дверном проеме, жмёт на секундомер.
— Правда думаешь, что убийство как-то связано с аварией? — кидает он Намджуну.
— Думаю, тебя не смогли достать тогда, и сейчас выбрали другую тактику — запугать остальных до такой степени, чтобы они нос боялись сунуть в бордель.
— Странная тактика, — задумчиво подмечает он, загоняя голову мужчины глубже под воду из-за того, что тот не может спокойно стоять и не рыпаться, забрызгивая охуеть какую дорогую рубашку мыльной водой. — Да не рыпайся ты, — шипит он, но толку-то — под водой всё равно не слышно.
— Полторы минуты, Шуга.
Юнги резко за шиворот поднимает мужчину на ноги. Тот выпученными от страха глазами пытается понять, в какую сторону проще сбежать, но вокруг только раскалённые кастрюли с кипящей водой, и не дай же бог ему поскользнуться и влететь в одну из них.
— Я слушаю, — первым на контакт идёт Шуга, встряхивая мужика за плечи. У того редкие волосы на голове от воды и вовсе превратились в три тонкие сопли, а на подбородок прилипла шкурка от морковки.
— Князь Мин, я прошу вас… я ничего… ничего не делал, я…
— Да конечно, — рычит Юнги, рывком заставляя мужчину вновь перегнуться через край металлической раковины. Всплеск воды заглушают звуки шкварчания масла на плитах.
— Мне от трёх трупов ни холодно, ни жарко, тем более, никто кроме персонала понятия не имеет о том, что произошло, — продолжает он как ни в чём не бывало. Намджун прекрасно постарался замести следы, и вежливо попросил коронера поставить причиной смерти банальную “остановку сердца”. Сдохнуть от оргазма в борделе всё же не так романтично, как распить яду на троих, но чем прозаичнее история, тем меньше к Юнги вопросов. — Кроме того, в чём смысл? Ни угроз, ни намёков, ни скрытых посланий. Или я по тем каракулям должен был догадаться, что от меня хотят?
— Почему ты думаешь, что от тебя что-то хотят?
— В смысле?
— Ну… — Намджун неуверенно мнётся у стенки, наблюдая ход последних секунд, — почему ты думаешь, что от тебя что-то хотят? Как по мне, нам просто хотели показать, насколько легко было подобраться к тебе на треке, а теперь — насколько легко одним махом убить троих людей в твоём же борделе. Время!
Бесит его этот Намджун. Нашёлся умник тут.
Шуга рывком дёргает мужчину на себя, да с такой силой, что тот всё же не удерживается на ногах, отлетая на пол и гулко ударяясь о металлическую стену производственного стола.
— Объясни, — он оборачивается к Намджуну.
— Князь Мин, я умоляю вас… — доносится жалобный скулёж с пола, но Юнги только шикает в ответ, взглядом прося Джуна продолжать.
— Я не знаю, что ещё тебе сказать, Шуга, — его начальник охраны только разводит руками. — Как по мне, это попытка укрепиться во власти, а не прямая угроза. Тебе демонстрируют силу.
Юнги переводит взгляд на пол.
— Итак, Джо, — он садится на корточки, хватая со стола какую-то тряпку и брезгливо вытирая ею мокрые руки, — нехорошо, конечно, сливать информацию о своём начальнике, но в последнее время ты и без того наговорил многое не совсем правильным людям, да?
Мужчина отрицательно мотает головой, всхлипывая и отчаянно вжимаясь спиной в металлическую конструкцию позади себя.
— Но я ведь правильный человек, мне можно сказать.
Как хорошо, что главарь “Парней Джо” оказался не шибко сложным мужиком, который любит уединяться в борделях не меньше, чем остальные. Юнги даже нашёл свободное время спустя два дня после беседы с Ксиабо, чтобы навестить Джо в этом прекрасном заведении. Шуга любит, когда не нужно прикладывать много усилий, особенно, если он в этой истории замешан и вовсе не по своей воле.
— Я не знаю, что вы…
— Пропавший контейнер. Как давно пропал, где, что там было, — услужливо подсказывает Шуга. — Давай, Джо, у меня нет времени объяснять тебе простые истины.
Джо вскидывает на него затравленный взгляд, но больше — непонимающий, будто Юнги сейчас для него Америку открыл.
— Но вы же его сами вчера доставили…
Юнги переводит вопросительный взгляд на Намджуна, но тот только головой качает — тоже не понимает, что этот бедося несёт сейчас.
— Я?
— Вчера… — мужчина прочищает горло, почувствовав, что имеет определённое информационное преимущество в данной беседе. — Вчера утром потерянный контейнер был доставлен в порт. А потом появился тот мужчина, сказал, что от вас, и что мы можем забрать товар за половину цены.
— И вы поверили какому-то херу с горы? — раздражённо шипит Юнги.
— Но, Князь Мин, на контейнере был ваш знак лотоса!
Юнги с трудом удаётся сдержать невозмутимое выражение лица, потому что внутри всё клокочет от гнева и раздражения. Какого хера здесь происходит?
— Это были не вы? — лукаво интересуется Джо, заметив тень сомнения на лице Шуги.
Если не разыграть карты правильно, через пятнадцать минут весь Шанхай будет знать о том, что в отношения Шуги и Бай Цзяо влез кто-то третий, а двое самых влиятельных людей узнают это от мелкой шавки.
Юнги поджимает губы, смеряя мужчину снисходительным взглядом.
— Я поражен, Джо, — недовольно цокает он, — мало того, что ты ходишь всем рассказываешь о делах своего господина, так ещё и когда я по доброй воле помогаю вашим людям с этим ёбанным оружием, то вы с лёгкостью бежите к первому встречному, даже не удосужившись поинтересоваться, кому вы отдаёте свои деньги?
Джо смотрит на него округлившимися от страха глазами.
— Но…
— На кого ты работаешь? — жёстко отсекает он.
— На Бай Цзяо, — тихо лепечет Джо в ответ.
— Тогда какого хера ты перекупаешь оружие у кого-то другого?
— Князь Мин, я…
— А если бы это был не я?! — повышает голос Шуга, наблюдая за тем, как Джо весь обмирает от угрожающего тона. — То есть ты просто поверил какому-то левому чуваку, который мог наплести тебе всё что угодно, и всё ради чего — парочки стволов? Где твоя верность своему господину, Джо?
Юнги раздражённо пыхтит, поднимаясь на ноги.
— Мне придётся ему доложить о том, какие крысы работают под его крылом, Джо, — он дотошно стряхивает со штанов невидимые пылинки и незаметные глазу капельки воды, дожидаясь нужной реакции. — Вполне очевидно, что вы готовы поступиться верностью ради собственной мимолётной выгоды, — холодно подчеркивает он, и только тогда Джо отмирает, кидаясь ему в ноги.
— Князь Мин… — Джо цепляется влажными пальцами о край его штанины, что раздражает Юнги ещё больше, чем нелепые попытки мужчины воззвать к милосердию Шуги, — пожалуйста, вы должны нас понять. Месяц никаких поставок, мы были в отчаянии!
В ответ молчание. Шуга сверлит его тяжёлым взглядом свысока, наблюдая за тем, как по щекам Джо скатываются крупные слезы отчаяния.
— Мы так благодарны вам за помощь, Князь Мин! Уверяю, мы больше никогда не допустим такой ошибки, клянусь жизнью — собственной и своих людей!
— Боже, Джо… — Юнги в ответ только закатывает глаза, откидывая тело в ногах подальше от себя. — Нахер мне ваши жизни? Ещё раз узнаю о том, что вы согласны за спиной Бай Цзяо торговать его же пушками — будешь потом пули выковыривать из своей пустой башки. Это понятно?
Джо активно кивает, утирая сопли тыльной стороной ладони.
— Надеюсь, ты популярно донесёшь эту информацию до остальных, — добавляет он, вытаскивая телефон из заднего кармана и печатая Ксиабо короткое: «Пушки —> порт». Хотя бы от этой услуги он избавился, хоть и с совершенно неожиданным исходом.
На выходе из кухни он пересекается с Намджуном:
— Съезди в порт, узнай что за контейнер, и кто его туда доставил.
— Ты думаешь…
Юнги качает головой, мол, всё потом. Ему нужно всерьёз подумать над тем, что он только что узнал от этого недоноска Джо.
Улица встречает его мелким моросящим дождиком — как будто над Шанхаем зависло перманентно протекающее ведро с водой, — и Шуга спешит укрыться в салоне автомобиля, устало откидываясь на спинку водительского кресла и закуривая.
И что это было?
Если до Бая дойдёт информация о том, что Шуга втихаря за его спиной торгует его якобы потерянным товаром — он закопает Юнги раньше, чем тот успеет моргнуть. И ладно бы это было правдой! За свои поступки он готов нести ответственность, но он в душе не ебёт, что это за хмырь и почему представляется доверенным Юнги.
Одна надежда на то, что Джо окажется не совсем уж полоумным, чтобы продолжать разносить эти прекрасные новости по всей округе. Было бы безопаснее его и вовсе убрать, но тогда придётся объясняться не только за товар Бая, а ещё и за то, почему Юнги внезапно начал убирать с шахматной доски главарей его банд. А это гарантированно сведёт его в могилу.
Юнги морщится, глядя на усилившийся за окном дождь — последние два дня тот льёт без остановки с разной интенсивностью. Пальцами свободной руки он трёт переносицу, пытаясь хотя бы приблизительно понять, нахера кому-то понадобилось подставлять его перед Бай Цзяо. Они никогда не вели вместе дела, оба предпочитают игнорировать друг друга по возможности, общих врагов не имеют. Они вообще ничего общего не имеют кроме…
Из раздумий вырывает противное пиликанье телефона. Юнги закатывает глаза, видя на дисплее короткое “Куки”.
— Чего тебе?
В трубке молчание. Юнги флегматично выдыхает дым в едва приоткрытое окно. Чонгук там что, дрочит на его дыхание?
— Гук, ты либо говоришь, либо идёшь нахуй.
— Ну… — и снова неловкое молчание. — Приезжай в мастерскую.
— Ты меня бесишь. Нахуя мне в мастерскую? Она закрыта сегодня.
— Тут твой суккуб.
— Не мой, — автоматически поправляет Мин. — И что? Мне приехать развлекать вас?
— Я не знаю, сколько времени он простоял под дождём, прежде чем я его заметил. Пытался удрать от меня, когда увидел, так что пришлось ловить его и запереть у тебя.
— Нахуя?
— Ты бы его видел… — тихо добавляет Чонгук на том конце провода. — Он весь в крови. И синяках.
Юнги сжимает пальцы на руле, гипнотизируя взглядом одинокий фонарь в конце улицы.
— Так отправь его в больницу или вызови врача. Хоби на крайний случай. Мне ты нахуя звонишь?
На том конце раздражённо цокают:
— Не тупи, хён. Реально считаешь, что между больницей и тобой пацан выбрал хер знает сколько часов мокнуть под дождём просто потому, что захотелось? Тащи свой зад сюда.
Юнги злобно пуляет окурок в окно, бормоча тихое «Да как вы меня заебали». Вот и какого, спрашивается, он намекнул тогда Чимину о том, что тот может прийти в мастерскую в случае чего? Чувствовал же, что суккуб обязательно воспользуется этим предложением, да ещё и в такой неподходящий момент. Как будто Юнги делать больше нечего, кроме как тащиться через полгорода непонятно для чего, когда у него на хвосте какой-то полоумный, который то убить его хочет, то подставить, то ещё что-то там?
Когда он доезжает до места назначения, то мгновенно натыкается взглядом на фигуру Куки, со скучающим видом облокотившегося о перила на втором этаже.
Он задирает голову и разводит руками, мол, какого хуя, бро? Чонгук только насмешливо усмехается, дожидаясь, пока его хён преодолеет ненавистные десять ступеней вверх.
— Будь с ним повежливее.
— Поучи меня еще, мелкий, — беззлобно парирует Шуга, зажимая в губах сигарету. Ему нужна ещё буквально пара минут, чтобы до конца собраться с мыслями. — Что сказал?
Чонгук пожимает плечами.
— Что это было ошибкой, и он не должен был сюда приходить. Думаю, он рассчитывал увидеть тебя.
Юнги хмыкает. Чимину не повезло, что именно в этот день, когда с ним что-то произошло, мастерская была закрыта с самого обеда, потому что сегодня до него наконец доехала очень дорога малышка, которую попросили лишний раз не светить. Занимается ею исключительно Чонгук.
— Мне это всё не нравится, — задумчиво бормочет он себе под нос, перекатывая сигарету в пальцах.
— Суккуб?
— Господи, — Шуга морщится в ответ, — ты можешь думать о чём-то другом?
— Не спорь, он красивый даже когда выглядит так, будто за ним гналась стая собак. И догнала.
Он и не собирался, потому что в последнюю очередь сейчас способен размышлять о красоте некоторых личностей. Ему достаточно и того, что эти трое — Намджун, Хоби и Чонгук, — без умолку трындят о событиях двухдневной давности, будто впервые обнаруживают в постели Юнги какого-то симпатичного мальчика.
Он, в целом, даже благодарен тому факту, что из них всех Джин единственный, кто и словом об этом не обмолвился, хотя обычно самым первым доносит своё недовольство до умов других.
Разумеется, Джин ему не мамочка, чтобы рассказывать с кем спать или нет, но он всегда приводил достаточно убедительные аргументы относительно того, почему не стоит водиться с детками, которые на тебя работают, или с теми, кто потенциально имеет возможность стать твоим подчинённым.
Так что для него загадка, почему господин адвокат ещё не выразил своё "фи" по этому поводу.
— Он обычный, — повторяет заученное.
— Да конечно, — насмешливо фыркает младший, а потом задумчиво добавляет: — Но я рад за тебя, хён. Ты же знаешь, что никто не будет тебя осуждать, да?
Юнги закатывает глаза, потому что Чонгук — последний, с кем он будет вести подобный разговор. Ему прекрасно известно, на что намекают его друзья, когда сравнивают суккуба с его бывшим, но это не оно.
Он выкидывает уже какой по счёту окурок и собирается войти в помещение, как слышит хитрый голос Чонгука:
— Утром сам отвезёшь, или опять мне?
Помоги ему Господь.
— Где ты оставил его в прошлый раз?
— Попросил высадить у ближайшей станции метро, — пожимает плечами Чонгук.
Удивительно, конечно. Проехаться до дома в комфорте автомобильного салона или толкаться в набитом вагоне метро хер знает сколько времени? Выбор Чимина нестандартный, чего уж там.
Тот факт, что он заходит в свою берлогу один, в то время как кто-то другой уже ждёт его внутри, почему-то вызывает в Юнги смешанные ощущения. Внутри пусто, и только шум воды из-за закрытой двери ванной выдаёт то, что Шуга здесь не один. Недолго гипнотизирует эту самую дверь, размышляя о том, нахера он вообще сюда припёрся: если бы Чимину и правда была нужна помощь, он бы не пришёл сюда, потому что вполне очевидно, что Шуга может помочь разве что мотивационной цитатой. И то, не факт.
В конечном итоге он выбирает курс сразу к мини-холодильнику, потому что помнит, что недавно набил тот алкоголем под завязку, а сейчас ему жизненно необходимо немного замедлить мыслительные процессы, чтобы не перегружать мозг.
Устраиваясь на диване с размешанным на скорую руку джин-тоником, он уже чувствует тревогу, скребущуюся о рёбра внутри. И с каждой минутой, проведённой наедине с приглушённым звуком льющейся воды, это ощущение разрастается всё больше и больше.
Суккуб, гонка, убийство, украденное оружие… Он не поспевает за событиями, выбешиваясь из-за того, что те упорно не хотят вставать в единую логическую цепочку. Бесится, потому что Юнги не может сделать ничего, кроме как ждать — его самое нелюбимое занятие. И, как вишенка на торте, он не помнит пару месяцев своей жизни, и почему-то подозревает, что исчезнувшие воспоминания могли бы пролить свет на то, что за хуйня здесь происходит.
Шуга не сразу замечает, как суккуб появляется в дверном проеме, смущённо сжимая в руках банное полотенце, будто пытаясь защитить себя от внимательного взгляда Юнги, которым тот одаривает парня уже в следующую минуту.
— Садись.
— Мне не стоило сюда приходить и я очень извиняюсь за то, что доставил вам неудобства. Я сейчас же… — начинает тараторить он, но Шуга перебивает его требовательным:
— Я сказал — сядь.
Выходит грубо, но у него нет больше сил контролировать интонацию, потому что внезапно его охватывает такая злость на мальчишку, что Юнги приходится с силой сжать стакан в руках, чтобы не сказать сейчас лишнего.
Чимин в его одежде, в его душевой, в его берлоге, в конце концов, в его кровати, пусть ту Юнги уступил по собственной воле, и сейчас это всё слишком сильно давит на него. Он не звал его сюда, не приглашал, не просил ввязывать себя в то, что там сейчас с ним происходит, и всё равно вот они здесь.
Его раздражает то, что Чимин так бесцеремонно вламывается в его жизнь, становится предметом обсуждения у его друзей, заставляет срываться с места и ехать к нему непонятно зачем, а теперь, придя сюда, ещё и смеет рассказывать, что он "не хотел". Чёрта с два, Юнги не вчера родился, чтобы вестись на такую чушь.
— Дай угадаю, у тебя нет страховки или денег, чтобы обратиться в больницу.
Чимин ничего не отвечает, уставившись перед собой. При ближайшем рассмотрении Шуга замечает, что у того рассечена губа, на скуле виднеется пара царапин, а глаза немного опухли, видимо, от слез. И даже это не портит милое личико суккуба.
Юнги себя ненавидит сейчас.
— Если ты решил, что сможешь получить мою протекцию, то спешу огорчить — я не покупаю секс. И всё, что с тобой происходит… — он абстрактно очерчивает фигуру суккуба рукой, — это только твоё дело.
Суккуба эти слова, кажется, задевают, потому что он кидает на Юнги острый взгляд.
— Я вам себя и не предлагал.
— Тогда зачем ты здесь?
Лицо Чимина на мгновение озаряется чем-то болезненным, но он быстро берёт себя в руки и уже в следующую секунду молча поднимается с дивана, оставляя на его спинке аккуратно сложенное полотенце.
— Знаете что? Не знаю, как там в вашем мире, но в моём не всё продаётся или покупается за деньги.
Юнги вскидывает на него внимательный взгляд:
— Что в твоём мире не покупается за деньги? — и, пользуясь секундным замешательством суккуба, продолжает: — Любовь? Пожалуйста. Здоровье? Разумеется. Верность? Абсолютно, у неё тоже есть цена. Даже жизнь можно продать или купить в зависимости от цены. У суккубов она…
— Искренность.
Юнги вопросительно поднимает бровь.
— Вы не можете купить искренность.
— Тогда почему ты не ответишь на мой вопрос? Искренне.
— Но так вы ведь не можете купить её. А бесплатно не заслужили.
Юнги откидывается на спинку дивана с задумчивой улыбкой, наблюдая за тем, как суккуб в охапку берёт свои вещи и пулей вылетает за дверь.
Значит, не заслужил его искренности. Это мы ещё посмотрим.
Далеко он, разумеется не уходит, потому что тут и некуда: мастерская находится в промзоне, а в такую погоду проще отсюда уплыть, а не дожидаться такси. Юнги подходит к нему как раз в тот момент, когда Чимин мокрыми пальцами пытается разблокировать треснувший экран телефона, и в удивлении поворачивается, когда дождь внезапно перестаёт на него лить — Юнги услужливо накрывает их обоих зонтом.
— Мне ничего от вас не нужно.
— Ладно, — просто соглашается он в ответ. В действительности, ему неинтересно, потому что он ничего не собирается давать суккубу, даже если тот попросит об этом. — Идём внутрь.
Чимин не двигается.
— Золотце, у меня был паршивый день, и если ты не начнёшь самостоятельно топать ножками, мне придётся тащить тебя за собой. Сколько ступенек ты соберёшь головой по пути — исключительно твоя проблема.
— Перестаньте вести себя так, будто моя жизненная цель — лечь под кого-то. Я не виноват в том, кем родился, — суккуб прожигает его тяжёлым взглядом, продолжая стоять на месте.
— Я не…
— Неважно, — бурчит Чимин, и всё же возвращается внутрь. Юнги покорно плетётся следом, размышляя о том, что вовсе и не обвинял суккуба в собственной природе. Не обвинял же?
Он всего-то имел ввиду то, что это буквально единственное, что Чимин способен предложить ему в обмен на безопасность, будучи суккубом, или человеком, или кем-то там ещё.
— Так что произошло?
Наверное, с этого и нужно было начать. Он швыряет в угол мокрый зонтик и идёт сразу за аптечкой, мыслями возвращаясь в тот вечер два дня назад. История, кажется, повторяется, заставляя Юнги вновь окунуться в то чувство разочарования, которое он испытал тогда при виде ран суккуба. Сейчас же помятый вид Чимина не вызывает ничего, будто Шуга заведомо знал, что рано или поздно всё закончится именно так.
— Плохая компания.
Юнги хмыкает, доставая из аптечки привычные ватные диски и хлоргексидин.
— Снимай футболку.
Он натыкается на возмущённый взгляд суккуба.
— Что? Я не доктор, но с простой дезинфекцией справлюсь. Шея, кстати, выглядит уже лучше.
Чимин смущённо прикрывает ладонями упомянутую, будто это вмиг поможет Юнги забыть те ужасные отметины на его коже.
— Давай, золотце, не собираюсь возиться с тобой до утра.
— Оставьте, я сам всё сделаю.
Шуга задумчиво кивает, соглашаясь, что да — так и правда будет лучше, но вопреки собственным мыслям открывает бутылку с раствором, смачивая тем ватный диск.
— Тогда давай начнём с лица.
Щёку неприятно обжигает там, где Юнги дотрагивается до саднящей кожи, но Чимин стоически терпит, отводя взгляд, чтобы не встречаться с внимательным взглядом напротив, и закусывает губу.
— Почему золотце?
— Что?
— Вы назвали меня золотцем, дважды.
Юнги хмурится. Наверное, случайно вылетело. Но он ещё в первую встречу заметил, что кожа Чимина будто отливает золотом в определённом освещении, а ещё эти глаза, которые на свету напоминают расплавленный металл.
— Как притрушенный хожу каждый раз после встречи с тобой.
Чимин тихонько хихикает, в следующую секунду возмущённо ойкая — Шуга в отместку прижимает влажный диск к разбитой губе, потому что нихуя это не смешно.
— Как вообще клиенты такое терпят.
— Золотая пыль исчезает через несколько часов с одежды или мебели, на коже вообще не остаётся.
О.
Шуга думал, что клиенты его борделей потом ещё неделю ходят и светятся. Однажды его племянница рассыпала глиттер на диване, так он до сих пор иногда натыкается взглядом на редкие блёстки, хотя дважды заказывал профессиональный клининг.
Он отстраняется для того, чтобы оценить последствия своей медицинской процедуры — редкие мазки засохшей крови ликвидированы, — и потому, Чимин теперь не отводит взгляд, а, наоборот, внимательно следит за действиями мужчины, и от этого тому становится немного некомфортно.
— Теперь руки, — оповещает он, и, прежде чем суккуб начнёт возмущаться, за запястье перехватывает одну, тут же жалея: Чимин сдавленно шипит, а под пальцами обнаруживается здоровенный синяк. Шуга предполагает, что от захвата.
Приходится вытащить из аптечки ещё и мазь от синяков.
— Я надеюсь, это по твоему желанию, — он проходится новой порцией хлоргексидина по сбитым костяшкам и счёсанным ладоням, стараясь не встречаться больше со взглядом суккуба.
— У суккубов нет понятия "не по желанию".
— Ты знаешь, о чем я.
— Нет, — просто отвечают ему.
Юнги тяжело вздыхает, меняя обеззараживающее на мазь от синяков. Кожа под пальцами немного шершавая, и каждый раз, когда Юнги лёгкими движениями втирает в неё мазь, под пальцами остаются золотые разводы, которые мгновенно исчезают, когда подушечки пальцев Шуги теряют контакт с кожей суккуба.
Он так и продолжает наносить мазь раз за разом, очевидно, пренебрегая кредитом доверия, выданным ему суккубом, потому что синяки от этого быстрее не исчезнут, но на коже появляется всё больше следов его прикосновений, и это странным образом завораживает, будто вместо пальцев у Юнги кисть с золотой краской на ней.
Останавливается он только тогда, когда слышит вежливое покашливание рядом.
— Ну, думаю, достаточно. С остальным сам справишься.
Суккуб это никак не комментирует, благодарно улыбаясь. Пока Юнги тянется одновременно одной рукой к джин-тонику, а второй к сигаретам, Чимин без задней мысли закатывает обе штанины, являя взору Шуги ещё и сбитые колени.
Он видел травмы. Многие из них наносил самостоятельно, и те были похлеще просто разбитых губ или содранных коленок, но что-то в том, как хрупкий, болезненно худой суккуб сгорбился, внимательно обрабатывая пострадавшую кожу и морщась от неприятных ощущений, откликается в нём так, как никогда не откликался вид вывернутых наизнанку внутренностей или звук ломающихся костей.
Юнги устало трёт глаза, пытаясь не думать о том, какие травмы в действительности суккуб скрывает от него сейчас.
— Я могу предложить тебе место в своём борделе, — срывается прежде, чем он успевает обдумать свою супер-блестящую, нахер никому не сдавшуюся идею. — Если тебе нужны деньги, то зарабатывай их хотя бы там, где точно останешься в живых.
Суккуб отрывается от своего занятия, непонимающе глядя на Шугу.
— Премного благодарен, но мне не интересно.
— Интереснее терпеть издевательства над собой?
Чимин теряет интерес к беседе, возвращаясь к своему занятию. Юнги уже откровенно начинает подбешивать эта смиренная жертвенность, которую суккуб демонстрирует ему последние минут пятнадцать.
— Вы нечасто взаимодействуете со своими подчинёнными, ведь так? — говорит он спустя несколько минут, не отвлекаясь от обрабатывания ран.
— О чём ты?
— Суккубы в ваших борделях. Вы редко общаетесь с представителями нашего вида?
— Практически никогда.
Чимин кивает, будто подтверждая в голове какую-то свою теорию. Он откладывает в сторону медикаменты, взглядом спрашивая разрешения взять сигарету — Юнги кивает.
— Знаете, почему суккубы стоят так дорого? Кроме объективных внешних данных, мы способны воплощать в жизнь чужие фантазии. Вы ведь знаете, что фантазии бывают разные.
К сожалению, знает.
— Мы безотказны, если хотите. Поэтому фраза “против собственной воли” применима к нам за очень редким исключением, потому что наша воля — это желания другого человека.
Юнги молчит. Суккуб не выглядит слишком опечаленным тем, что говорит, и в другой ситуации он бы даже не заметил, если бы не смотрел слишком пристально — говоря о своей природе, Чимин не имеет в виду себя. Он как будто описывает кого-то другого, с кем не хочет иметь ничего общего.
— Владея борделями, вы обязаны знать, что люди готовы платить баснословные деньги для того, чтобы воплощать свои маленькие тёмные фантазии в жизнь. Так уж случилось, что этим кем-то могу быть я.
Юнги гипнотизирует взглядом фигуру суккуба, который теперь расслабленно откинулся на спинку дивана и с задумчивым видом докуривает сигарету.
— Я говорю о том, чтобы делать это в безопасных условиях.
— Я благодарю вас за предложение, но я ведь уже сказал, что у меня есть парень.
Стоп.
Он хочет сказать, что это сделал его парень? Херня собачья, Куки сразу сказал ему, что парень Чимина — человек, который не может оставить на нём метки.
— Парень, который подкладывает тебя под других? Классные у вас отношения, — едко вырывается из него прежде, чем он успевает дать себе команду просто закрыть рот.
Это не остаётся без внимания Чимина. Суккуб кидает на него предупреждающий взгляд, но Шугу уже не остановить:
— Это не выбор, Чимин. Ты мне тут втираешь о том, что тебе это всё по кайфу, но вряд ли ты выбирал ложиться под других, когда начал с ним отношения. Он у тебя хотя бы спрашивает об этом? Даёт тебе деньги, которые получает от твоих "клиентов"? Почему твои ссадины обрабатываю я, а не он?!
Последнее. Больше всего его интересует ответ на последний вопрос, но Чимин молчит и смотрит с упрёком, будто Шуга влез туда, куда ему строго-настрого запрещено было входить.
И, в целом, от правды это недалеко. Какая ему вообще разница?
Досада так и жжётся в груди, и он не придумывает ничего лучше, чем просто заткнуть себя остатками джин-тоника.
Когда суккуб смотрит на него в следующий раз, то взгляд у него абсолютно тусклый, будто внутри кто-то выключил свет, и теперь золотой оттенок его радужки не больше, чем просто грязно-жёлтый. Юнги жаль, что он заставляет его чувствовать себя именно так, но внутренне по-прежнему не может смириться с тем, что этот действительно красивый, молодой парень выбирает для себя такую историю. Он мог бы работать в “Утопии”, где каждый бы наслаждался его обществом, красотой и изяществом, а потом сам себя и осекает: Юнги предлагает ему ровно то же, просто за более приятное вознаграждение.
— Мы можем говорить на корейском, — говорит он спустя какое-то время удушающего молчания, просто чтобы не заканчивать разговор на такой угрюмой ноте.
— Вы знаете корейский? — суккуб удивлённо выдыхает.
— Я наполовину кореец, по матери. Когда она умерла, отец привёл в дом Чонгука, чтобы я не забывал язык. Мы иногда говорим на нём. Чонгук тебя подвозил в прошлый раз, — добавляет он, не зная, насколько близко они тогда успели познакомиться. Куки, на удивление, впервые не протрындел ему все уши по этому поводу.
— Кихирает, — задумчиво кивает суккуб, — необычные создания.
— Вряд ли больше, чем суккубы.
— Поэтичнее, — усмехаются ему в ответ, и Шуга тоже не сдерживает улыбку. Между демонами похоти и предвестниками смерти вторые, действительно, поэтичнее. — Мне жаль по поводу вашей матери.
Кажется, угрюмой ноте всё же быть.
— Это далеко в прошлом.
Чимин кивает, цепляясь взглядом за шею Юнги. Он не в первый раз замечает, что суккуб частенько поглядывает в сторону его татуировок, но не решается спросить самостоятельно. К тому же, из-за отросших волос часть лепестков теперь скрыта под волосами, не позволяя рассмотреть рисунок со всех сторон.
— Лотос — символ моей семьи, — он запрокидывает голову назад, позволяя суккубу даже на таком расстоянии рассмотреть лепестки цветка, раскинувшиеся на шее Юнги. — Мой отец почему-то посчитал прикольным выбрать именно символ чистоты для своей империи.
— Что значат эти символы? — суккуб внимательно очерчивает взглядом чёрные линии, нисколько не смущаясь такого пристального интереса со своей стороны, особенно, когда Шуга и не видит его любопытные взгляды.
— А это уже символы моей собственной семьи, — он по памяти указывает на четыре лепестка, концы которых увенчаны четырьмя изображениями, надеясь, что не перепутает, что очень вряд ли: в первое время Юнги часами мог рассматривать в зеркале татуировку, выжигая её изображение на подкорке сознания. — Луна, весы, часы и пуля.
Хосок, Сокджин, Чонгук и Намджун.
— Мне бы тоже хотелось тату, — тихо признаётся Чимин, когда Юнги опускает голову.
— В чём проблема?
— Не приветствуется.
Два слова, а Юнги чувствует, что разговоры с Чимином — это как ходьба по минному полю. Вот они беспечно болтают о всяких глупостях, а потом он непременно подрывается на каком-то очередном занимательном факте о личности суккуба.
— Иди спать, Чимин, — в итоге советует он, дожидаясь, пока суккуб моргнёт растерянно пару раз и с покорным видом покинет диван.
Наверное, его отец был прав ещё в одном – Юнги готов спасать даже тех, кто в спасении не нуждается.