2 месяца и 21 день назад.
— Осторожнее на поворотах – он любит подсекать прямо на виражах, – мозолистые руки Чонгука настойчиво массируют чужие плечи в попытке расслабить и подготовить к последнему за этот вечер заезду.
Обычно Юнги не любит закрывать гонку, потому что это – куча потраченного времени, излишнее внимание к себе и зачастую абсолютно нудные заезды, которые по степени впечатляемости граничат разве что с посещением библиотеки. Но сегодня у него хорошее настроение, они поедут по любимой Шугой трассе в пятидесяти километрах от города, а его противник на этом заезде выглядит достаточно угрожающе, что только подстёгивает самолюбие Юнги.
— Перед тоннелем есть шпилька, — вальяжным движением Куки расправляет перед ним карту, держа ту на весу, — заходи быстро, иначе «поцелуешь стену». Сразу после выезда из тоннеля будут две эсски. Советую использовать маятниковое скольжение — успеешь набрать скорость до того, как войдёшь в поворот.
— Ты когда-нибудь слышал об айпадах? — Юнги щёлкает указательным и средним пальцами по плотной бумаге, оставляя на той вмятину.
— В тоннеле мы потеряем вас из виду, — Чонгук игнорирует вопрос, указывая пальцем в сторону трассы.
Сегодняшняя трасса опоясывает подножие горы, скрывая добрый отрезок трека, который частично проходит и вовсе под ней — почти полтора километра они проедут под землёй.
Когда звучит первый сигнал, обозначающий, что гонка начнётся через пять минут, Юнги уже сидит в машине, беспорядочно крутя в руках какую-то монетку, которую нашёл между сидениями. Чонгук упирается одной рукой в боковую панель, склоняясь и заглядывая в окно:
— Не люблю, когда ты не на виду, — деловито осведомляет он, просовывая в окно шлем.
Шуга усмехается, водружая тот на голову и опуская визор до характерного щелчка. Он складывает большой и указательный пальцы, показывая Куки ободряющее «окей», и выезжает на поле.
Стартовая черта встречает обе машины гулом аплодисментов и подбадривающим улюлюканьем со стороны трибун. Юнги коротко усмехается, пару раз мигая фарами в знак приветствия, как делает обычно перед заездом, чем заслуживает очередную волну одобрительных возгласов.
Руками, затянутыми в перчатки, он любовно наглаживает руль, бормоча себе под нос тихое:
— Давай покажем им сегодня, малышка.
Кайман — один из его лучших автомобилей, недооценённая классика спортивных лошадок, которую он прокачивал с особым трепетом: самолично красил в неоново-фиолетовый, перетянул сидения чёрной кожей, нафаршировал внутренности последними новинками и долго, очень долго откатывал тестовые заезды, прежде чем явить своё творение миру.
Он знает в ней каждую деталь и трепетно обожает то, как податливо она подчиняется агрессивному стилю вождения Шуги.
Первые два круга проходят сравнительно неплохо. Ему не удаётся установить первенство – его оппонент не собирается сдавать позиции, пытаясь пару раз подсечь Юнги на особо крутых поворотах, – но он чувствует небывалое вдохновение, когда, заходя на третий круг, ему таки удаётся нарастить достаточную скорость для того, чтобы вырваться вперёд.
До тоннеля остаются несчастные пятьсот метров, и он знает, что это — самое подходящее время для того, чтобы сбросить немного скорости, иначе рискует вписаться бочиной в бетонную арку. Он уверенно, но плавно жмёт на педаль тормоза, ожидая, когда цифры на спидометре поползут в обратную сторону, но этого не происходит.
Юнги растерянно смотрит на приборную панель, вжимая педаль в пол, но изменений никак — цифры продолжают ползти вверх, перевалив за 210.
— Не делай этого со мной, малышка, — умоляюще шепчет он, снова пару раз с силой вдавливая, но чуда не происходит — машина продолжает неуклонно наращивать скорость.
Впереди виднеется тоннель, и он знает, что времени хватает только для того, чтобы пару раз вильнуть задом, надеясь, что это поможет раскачать машину, и она уйдёт в занос самостоятельно, позволив зайти в поворот под нужным углом, и ему это почти удаётся — кайман дымит шинами, входя в вираж, и на высокой скорости счёсывает задний бампер о вход в тоннель.
Силы от столкновения оказывается недостаточно, чтобы сбросить нужную скорость, и машина на полном ходу устремляется по освещённому тоннелю, но и этой заминки хватает для того, чтобы второй гонщик пролетел мимо него, задорно мигнув фарами пару раз.
— Тварь, — шипит Юнги, судорожно размышляя о том, как он вообще собирается доехать до конца трассы. Там он хотя бы может запросить помощь пейс-кара, но до того ещё нужно как-то добраться, и в понимании Шуги это буквально невозможно. Впереди ещё одна шпилька, перед которой две эсски – прекрасная возможность набрать скорость, что в другой ситуации он посчитал бы ужасно удачным моментом, но сейчас это означает только то, что до последнего поворота он разовьёт такую скорость, что просто вылетит к хуям с трассы.
— Какого хера, сука, работай, — обречённо рычит он, не оставляя тщетных попыток разблокировать систему торможения, но её будто и нет в машине — педаль тормоза просто проваливается в пол. Перестраиваться ещё раз он не рискует, как и дёргать ручник на такой скорости – в закрытом пространстве его просто размотает по стенам.
Он благодарит всех богов за то, что вылетает из тоннеля пока ещё невредимым.
Когда он достигает эссок, то понимает — он живым из этой тачки больше не выйдет.
Тянется к ремню на шлеме одной рукой, чтобы затянуть потуже, пока второй крепко сжимает руль, упорно продолжая пытаться выровнять машину, но на такой скорости это всё равно, что пытаться остановить комету голыми руками.
Он нашаривает левой рукой дверную ручку, крепко цепляясь за неё, и когда до поворота остаются считанные секунды, резко дёргает руль влево, заставляя машину вильнуть хвостом, и на полной скорости выпрыгивает на колючий гравий.
***
Чонгук сверяется с секундомером. По его подсчётам, Юнги должен завершить заезд первым, но когда на горизонте появляется автомобиль соперника, он переводит недоумённый взгляд на Намджуна.
Не то чтобы Юнги никогда не проигрывал, но это их родная трасса, они катаются здесь часто и знают ту от и до.
Он дожидается, когда водитель доедет до пит-лейна, и первым подскакивает к тому, оставляя позади подходящего Намджуна.
— Где он?
Гонщик выходит из машины, снимая шлем и являя Чонгуку непонимающий взгляд. Толпа купает победителя в овациях, пока Куки удаётся сквозь гул различить:
— Я обогнал его в тоннеле и потерял из вида.
Три головы как по команде мгновенно оборачиваются в сторону горы, когда вдалеке слышится взрыв, а потом в воздухе начинает тянуться тонкая струйка чёрного дыма.
Чонгук отталкивает в сторону ничего не понимающего гонщика, прыгая в машину следом за Намджуном.
— Тебе нельзя! — рычит тот, пока Чонгук вдавливает газ в пол, вылетая на трек под сирену преследующего их пейс-кара.
— Он жив, он жив, — бормочет ему в ответ, нервно облизывая пересохшие губы и увереннее сжимая руль.
***
Юнги смотрит на абсолютно чистое небо.
Странно, он и не помнит уже, когда небо в Шанхае было таким чистым: голубым, глубоким, без единого облачка на этом бездонном полотне.
Он тянется дрожащей рукой, перепачканной в чём-то, к подбородку, чтобы кое-как стянуть с головы мешающий наслаждаться небом шлем — визор треснул от столкновения с землёй, — а ещё ему очень трудно дышать, и он надеется, что это поможет восстановить дыхание.
Не помогает. Из груди вырываются хриплые вздохи, смешанные со стонами, когда он пытается перевернуться на бок, чтобы сплюнуть накопившуюся во рту кровь.
Подняться никак не получается, когда он пару раз пытается использовать руку в качестве опоры и приподняться хотя бы на пару сантиметров вверх, но неизменно терпит поражение, безвольной куклой раз за разом заваливаясь на бок.
У него горят щёки. Краем взгляда он замечает бушующее рядом пламя, недовольно цокая: совсем близко, нужно было прыгать раньше, чтобы машина не задела его ударной волной от столкновения. Но если рядом огонь, почему ему так холодно?
Упорный, он пытается вновь перевести себя в вертикальное положение, натыкаясь уже на другую преграду, и в этот раз это не его обессилевшее тело.
— Лежи уже, придурок, — рука на плече настойчиво тянет его вниз, заставляя перекатиться обратно на спину.
— Бэк-и, — он растягивает губы в кровавой улыбке, во все глаза пялясь на него. — Как тебе пируэт?
— На двоечку, — честно сообщают ему, а потом Бэк склоняется на колени в своём идеально белом костюме прямо на грязный асфальт. Он резко мотает головой пару раз, смахивая с лица непослушные волосы. Совсем как раньше.
— Ты всегда был ко мне слишком строг, — он прикрывает глаза, коротко облизывая влажные от крови губы в попытке поскорее избавиться от навязчивого металлического привкуса, но того становится с каждой секундой всё больше. — Идём?
— Нет, Юнги, не время, — Бэк качает головой, ласково поглаживая чужую щеку, и от этого жеста становится так нестерпимо грустно, что Юнги в панике распахивает глаза, боясь вновь потерять почти забытое ощущение его кожи на своей. — Ещё очень рано.
— Я хочу к тебе, — одними губами шепчет он, пытаясь нащупать руку своей, но терпит поражение, когда под пальцами находит только воздух.
Так нечестно. Он тоже хочет это почувствовать.
Бэк в ответ только кривит губы в ободряющей улыбке и склоняется ниже, подушечкой большого пальца смахивая с щеки Юнги влажную дорожку.
— Бэк… — сипит он умоляюще, но парень больше не смотрит на него, вместо этого упёршись взглядом куда-то вдаль. Шуга не знает, что там, да и не хочет. Ему важнее вернуть этот взгляд обратно на себя, и он повторяет совсем разбито: — Забери меня.
Парень опускает на него тёплый взгляд, улыбаясь уголками губ и отрицательно качая головой.
— Помнишь, что мы друг другу обещали?
Юнги крепко сжимает глаза, всхлипывая. Единственное обещание, которое он так и не смог сдержать, набатом звучит в голове. Они обещали это друг другу каждый раз, когда выходили на трек, каждый ёбаный раз, когда садились за руль тачки. И каждый раз, когда Юнги вылезал из машины живым и невредимым, то видел этот искрящийся восторгом и гордостью взгляд напротив, безошибочно находил его глаза будь на трибуне или на пит-стопе, и они смотрели только на него, улыбались только ему одному.
— Юнги, что мы друг другу обещали?
Он кривится, отчаянно мотая головой и не собираясь признавать, что он опять не сдержал своё обещание, снова проебался.
— Увидимся на финишной.
Бэк благосклонно улыбается, повторяя за ним:
— Увидимся на финишной, — а потом добавляет поспешное: — Передавай им привет.
Он вновь закашливается, жмурясь теперь от того, что в глаза бьёт слишком яркий свет, а лёгкие разрывает от удушливого запаха дыма. Открывать глаза не хочется, как и дышать, потому что неприятно и больно, но кто-то слишком настойчивый всё пытается достучаться до него, тормоша что есть мочи до той раздражающей степени, что он распахивает глаза только для того, чтобы пронзить испепеляющим взглядом нарушителя его покоя и вновь провалиться в беспамятство, но перед этим как сквозь толщу воды слышит обеспокоенный тон Чонгука:
— Юнги! Эй, слышишь меня? Оставайся со мной, не теряй сознание!
Он нащупывает рукой плечо Куки, коротко сжимая то для того, чтобы дать понять — он здесь, а потом говорит поспешно, пока не забыл:
— Бэк передавал привет.
— Если несёшь херню — значит жить будешь, — ультимативно сообщает Чонгук, а Юнги в ответ только заискивающе улыбается — он очень надеется, что это похоже на улыбку, — прежде чем дать усталости завладеть его телом.
***
Настоящее.
Это всё походит на игру в морской бой.
Если взять во внимание, что у его противника абсолютно точно есть карта всех его кораблей, а Юнги как слепой щенок тычется мордой по углам и не может понять, откуда прилетит тапком в следующий раз.
Он складывает руки на столе, сцепляя те в замок, и наблюдает за тем, как Намджун под надрывный скулёж человека, привязанного к стулу, рассматривает в свете одинокой лампы блеск скальпеля в руке.
Шуге скучно. Он укладывает голову на руку, второй выводя неизвестные узоры на пыльном столе. Здесь дурно пахнет гнилью и плесенью, слишком темно, по углам рассыпана известь, падающая с потрескавшихся от старости стен, а стол, за которым он сидит, неровен час треснет прямо под его весом.
Он вообще считал, что они уже давно избавились от этого склада, в котором ещё со времён отца хранились по мелочи наркотики и оружие, но Юнги в итоге отказался как от первого, так и от второго, сократив сбываемые запасы исключительно для нужд своих дорогих гостей в борделях и ночных клубах. А те легко помещаются в складе за городом, оставшееся хранится непосредственно в заведениях.
Видно, это местечко Намджун оставил себе как раз для подобных делишек.
Скулёж становится совсем нестерпимым, а у Шуги не на шутку разыгрывается мигрень — после того, как две недели назад Хосок дал отмашку снижать дозу обезболивающего, его организм встретил эту новость совсем безрадостно. И он до сих пор мучается от тянущей боли в плече, ёрзая на стуле сейчас и стремясь найти положение, в котором ему будет хотя бы не так больно.
Ни о каких пытках, разумеется, речи и быть не может.
Для этого у него есть Намджун, который своей широкой спиной закрывает обзор на происходящее. Юнги видит только струйки крови, одиноко стекающие на пол, да слышит задушенное бульканье со стороны стула.
На стол летят хлопья пепла, когда Шуга поджигает третью за этот час сигарету, безучастно глядя в изуродованное, заплывшее от порезов и синяков лицо Тао — мужчины, который ещё вчера работал на Юнги, а теперь сидит привязанный к стулу, пока Намджун с ювелирной точностью полосует его грудь острым скальпелем.
— А у тебя ведь есть семья, Тао, — замечает Юнги, дожидаясь, пока Тао здоровым глазом найдёт его фигуру в темноте. — Жена и две замечательные дочурки. В последний раз я видел твою жену, когда у вас родилась первая дочь. А это целых три года назад, представляешь? Может, самое время нанести визит? Твоя жена накормит меня вкусными рулетиками, пока я в красках буду рассказывать твоим дочерям о том, что сделал с их папой.
Мужчина повержено всхлипывает, вперившись в Шугу ненавидящим взглядом. Но Юнги не видит в нём раскаяния или страха, и это всерьёз беспокоит его — даже больше, чем пропавшие со складов наркотики.
Потому что ещё вчера Тао был одним из трёх людей, которые отвечали за распространение наркотиков в его районе, а также за безопасность и охрану этих неприкосновенных запасов. Ещё вчера Юнги считал Тао своим доверенным, проработав с тем больше пяти лет рука об руку. Ещё вчера он думал, что кем бы ни был тот человек, который охотится на него, он не посмеет сунуться к его людям.
— Поэтому я предлагаю тебе сделку, Тао. Ты начинаешь говорить — я оставляю твою очаровательную семью в покое, — а потом, пораскинув мозгами, великодушно объявляет: — Да что там в покое. Я обеспечу твою семью всем необходимым, чтобы им больше не пришлось полагаться на такой кусок дерьма как ты, Тао. Идёт?
— Лучше меня убьёте вы, чем он.
И с каждым пророненным словом по спине Шуги ползут мурашки, потому что он не славится мягкостью. У Юнги есть вполне чёткая установка относительно того, как его люди обязаны проявлять свою верность, и с какими последствиями предстоит столкнуться тем, кто подорвёт доверие Юнги к себе. Говорить о том, что Шуга уступает кому-то по уровню жестокости — всё равно, что признавать, что на шахматной доске появилась более сильная фигура.
Юнги считает, что это невозможно.
Намджун бьётся над этим загадочным «он» уже час, но дальше эфемерного «его» они так и не зашли. Тао оказывается на удивление крепким орешком, даже и не скажешь по его забитому, болезненно худому внешнему виду.
— Тогда помоги мне, Тао, — Юнги разводит руками, — и я обещаю, что дарую тебе почти безболезненную смерть.
В ответ молчание, которое начинает порядком надоедать.
— Столько лет вместе, — он цокает, — я помогал тебе деньгами, когда твоя жена заболела, помогал, когда дочка пошла в садик, когда понадобились деньги после рождения второй, а взамен ты мне что? Украл мою наркоту? Тао, разве так делаются дела между друзьями?
— Вы мне не друг! — агрессивно рычит мужчина в ответ, сплёвывая кровь на пол. — И когда он уничтожит всех, кто когда-то был вам дорог, я вылезу из земли и плюну вам на могилу!
— Очень жизнеутверждающе, — бормочет Шуга себе под нос, набирая номер телефона. После пары гудков из динамика слышится хриплое «Да» от Чонгука. Юнги внимательно смотрит на напрягшегося Тао, расплываясь в недоброй улыбке и: — Передай ей трубку.
— Князь Мин, — звучит неуверенный женский голос.
Тао выпучивает глаза от ужаса, собираясь заорать во всю глотку, но Намджун вовремя запихивает ему в рот грязную тряпку, не давая выплюнуть ту.
— Госпожа Ши, — отвечает, — давно не слышал ваш прелестный голос.
— Князь Мин, я очень хотела поблагодарить вас при встрече за ту помощь, которую вы нам оказали в своё время.
Голос женщины звучит по-прежнему растерянно, оно и неудивительно — стал бы Юнги звонить просто чтобы справиться о состоянии дел. Он уверен, что женщина на том конце провода прекрасно всё понимает, ожидая неотвратимого.
— Рад, рад. Очень рад, что в такой семье хотя бы вы имеете на плечах голову по достоинству оценить мои старания.
Тао натужно рычит, дёргаясь на стуле что есть мочи, но Намджун силой удерживает того на месте.
— Собственно, я звоню, потому что лично хотел вам сообщить, что будет происходить дальше, — на том конце напряжённое молчание, и Шуга расценивает это как знак продолжать, — Тао, ваш ненаглядный, сегодня подписал вам смертный приговор. Не хочу вдаваться в подробности, возможно, это будет тяжело слышать, но мой человек рядом сначала убьёт ваших дочерей, — в трубке слышится невнятный всхлип, — а потом и вас. А пока он будет это делать, мы все послушаем. Правда, Тао?
Мужчина активно мотает головой, что-то мыча, и Шуга даёт жест Намджуну вытащить тряпку.
— Я скажу, скажу… только… не трогайте семью.
— О! — Юнги наигранно удивляется, обращаясь к собеседнице. — Ошибочка вышла, госпожа Ши. Передавайте привет дочерям!
Он жмёт отбой прежде, чем женщина по ту сторону разразится рыданиями, и выжидательно смотрит на Тао.
— Он нашёл меня четыре месяца назад, — неуверенно начинает мужчина, опасливо косясь на стоящего рядом Намджуна, готового в любой момент по команде перерезать тому глотку, — сказал, что всё, что мне нужно сделать — вывезти контейнеры со склада и оставить на условленном месте, убедившись, что засвечусь на всех камерах.
— Что взамен?
Тао отводит пристыженный взгляд в сторону.
— Что взамен? — настойчивее повторяет Шуга.
— Он покроет мой долг перед вами, — тихо отвечают ему.
Юнги кидает вопросительный взгляд на Намджуна.
— Неделю назад вернул всё, что брал взаймы. 35 тысяч одной суммой.
— Вы всё равно меня убьёте! А потом спросите деньги с жены, — Тао зло хмурится, сверля Шугу тяжелым взглядом. — Я слышал, что вы сделали с тем парнем, который задолжал вам всего пару тысяч. Ваши коллекторы приходили ко мне уже трижды, последний срок был бы в следующую пятницу. У меня нет таких денег! Но я никогда не позволю вам тронуть мою семью!
Шуга поджимает губы. Тупые люди, которых заботят только деньги и спасение собственной шкуры. Брать взаймы, потому что спускаешь последние деньги на казино вопреки тому, что твоим детям не на что купить одежду — это пожалуйста, а нормально попросить закрыть долг — это нам совесть не позволяет. Проще ведь переметнуться на сторону врага.
— Я не заставлял тебя спускать все бабки в покере.
— Вы заставили меня взять займ под бешенные проценты! Видели моё отчаяние и всё равно предложили, зная, что через пару лет эта сумма увеличится в десять раз!
Тао не понимает, что человек, о котором он говорит, был всего лишь шестёркой, которая выполняла мелкие поручения и играла совершенно незначительную роль в его деле. И когда он приравнял себя, человека, который проработал с Юнги много лет и дослужился до своей позиции с кем-то, кого Шуга даже в лицо не знал, то сделал катастрофическую ошибку.
— Он просил вам кое-что передать.
Юнги вопросительно выгибает кровь, когда мужчина подбородком кивает на свой нагрудный карман, из которого Намджун в следующую секунду вытаскивает помятый запечатанный конверт.
Он знает, от кого этот конверт. Тао даже не нужно называть имён, потому что на данный момент только один человек в этой дыре имеет наглость передавать ему послания таким образом, вместо того чтобы взять яйца в кулак и появиться для беседы лично.
С одной стороны Юнги греет тот факт, что кем бы ни был этот Ло Зихао, он боится его, потому что ни разу ещё не попытался встретиться с Шугой лицом к лицу, а это говорит хотя бы о том, что весь этот спектакль с похищенным оружием и теперь наркотиками — не более, чем дешёвый фарс.
С другой стороны, он по-прежнему не выдвинул свои требования, пытаясь ударить по, казалось бы, абсолютно рандомным точкам. Во всяком случае даже находчивому Сокджину не удалось пока провести логическую цепочку в его действиях.
Он отворачивается спиной к Тао, вчитываясь в корявый текст на пожелтевшей от чужого пота бумаге, и с каждой прочитанной строчкой ком в горле становится только ощутимее, а слова въедливыми буквами оседают в сознании. Тяжело сглатывает, кидая за спину Намджуну безразличное «Заканчивай», и злобно комкает бумагу в кулаке.
За спиной раздаётся выстрел, а после глухой звук, будто на пол уронили что-то тяжёлое.
Намджун материализуется рядом, тыльной, чистой стороной ладони касаясь плеча Юнги, и тот вздрагивает, невольно углубившись в собственные мысли, вопросительно косится на мужчину.
— Что в письме?
— Сокджин что-то узнал по поводу Зихао? — вопросом на вопрос. Намджун хмурится, но дважды не спрашивает.
— Нет.
— Я блять не понимаю, Джун, так сложно найти одного-единственного человека? Вы две недели ебётесь с именем, пока мне как ёбаному школьнику подбрасывают записки, — он зло машет бумажкой прямо перед носом Намджуна, и тот показательно морщится в ответ. — Сколько блять Ло Зихао в Шанхае?
— Ни одного.
— Так не бывает. Ищи во всём Китае, если потребуется — свяжись с аэропортами, пограничными постами, портами. Мне блять ещё и учить вас, как делать свою работу?
— Ты не понял, Шуга, — Намджун остаётся спокойным как удав в противовес Юнги, который с каждой секундой заводится всё больше, — никакого Ло Зихао нет. Мы ищем призрака.
Прекрасно. Только несуществующих людей ему не хватало.
Юнги нервно теребит в руках зажигалку, пару раз бесцельно дёргая кремень — обычно успокаивает, но сейчас раздражает только больше. Как и этот склад, запах крови в воздухе и спокойный вид Намджуна.
— Я не знаю, что нам делать, — в итоге произносит Намджун, и лицо Юнги на секунду кривится от осознания, что он понимает это чувство гораздо больше, чем ему бы сейчас хотелось, — Мы с тобой побывали в разных ситуациях, но эта… Я просыпаюсь каждый день с мыслью о том, какой ещё пиздец свалится на нас сегодня.
Шуга прекрасно его понимает. Не прошло и дня без того, чтобы он не задавался этим вопросом сам, будто они сидят на одной большой пороховой бочке и каждый день играют в русскую рулетку, надеясь, что в этот раз пронесёт.
— Он может быть не человеком.
— Тогда мы в заднице, потому что кроме подставного имени и описания, под которое подходит каждый китаец, у нас больше ничего нет, — резонно заявляет Намджун, — Ещё немного, и пойдут слухи о том, что Князь Мин не в состоянии даже устранить угрозу своей империи.
Ещё бы. Он не сомневается, что каждая крыса в городе устроит из этого представление небывалых масштабов, потому что как так-то — Юнги и не может найти одного человека?
Он чертыхается про себя и тянет Намджуна за локоть на выход. Они останавливаются в тёмном, тесном коридоре, подпирая спинами стену по обе стороны. Одинокая пыльная лампа на потолке едва спасает их от кромешной темноты, но даже так Юнги видит, каким уставшим выглядит Намджун сейчас.
Он и правда погнался за призраком, сломя голову и не посмотрев, что его люди работают на износ уже какую неделю.
— Я готов был простить ему этот долг, — невесело замечает он, кивая в сторону трупа за дверью.
— Не очень дорогая жизнь вышла, да? — Намджун безразлично пожимает плечами.
— А свою ты во сколько оцениваешь?
Намджун смотрит на него снисходительно и будто бы сквозь, когда говорит:
— Ты прекрасно знаешь цену моей жизни, Шуга.
— Это для меня, — замечает он, — но если бы мы на секунду представили, что ты не обязан мне жизнью, во сколько бы ты себя оценил?
— Что было в том письме, Юнги?
Его худшие страхи.
Когда его отец учил Юнги основам того, как ведутся дела в криминальном мире, из раза в раз он повторял одну непреклонную истину: «Ты всегда будешь сам по себе. Ты никогда не сможешь доверять ни одному живому существу в полной мере, потому что рано или поздно тебе попытаются воткнуть нож в спину. Вопрос только в том, будет ли это заслуженно, или из-за какой-то мелочи, о которой ты даже не в состоянии подумать, что именно это привело человека к идее предать тебя».
Юнги вёл свои дела так, чтобы получить нож в спину заслуженно. Он отвечал за свои слова и действия, и устранял угрозы быстрее, чем те способны нанести ему непоправимый урон.
Оказалось, что этого всё равно было мало.
Намджун очень долгое время был его тылом, каменной стеной, за которой Шуга мог спрятаться при необходимости, незримым куполом, который защищал Юнги на деловых встречах, неофициальных сделках и просто в обычной жизни, потому что у него нет офиса, в котором он сидит с девяти до пяти, а потом бодро шагает домой, оставив все дела на потом. Его дела — это непрекращающийся конвейер без конца и края, а Намджун – верная тень, следующая по пятам.
И ему интересно вот что: есть ли в этом мире вообще такая ситуация, при которой он сможет удержать их доверие?
— Пожелание присмотреться к окружению.
— О, — многозначительно протягивает мужчина, — ты поэтому спросил?
— А ты бы не спросил?
Намджун протягивает Юнги открытую пачку сигарет, которую тот с благодарностью принимает.
— Я первое время думал на Джина.
— Честно? Я тоже, — предельно честно сообщает ему Намджун. — До сих пор так думаю иногда.
— Высокие отношения, — Юнги окидывает его задумчивым взглядом.
— Согласись, из нас всех только он способен провернуть нечто такое.
Нет.
Что-то такое способен провернуть именно Намджун. Сокджин до пизды находчивый и сообразительный — это факт. Он как змея может тихо пролезть в любую дыру, сильными мускулами окольцевать жертву и долго и мучительно душить, пока та не испустит последний дух. Кто из них по-настоящему умный — это Намджун, хоть сам он признаёт этот факт с трудом, но Юнги знает, что тот — великолепный стратег, умеющий действовать на опережение. Охотник, который будет расставлять ловушки в самых неожиданных местах, путая жертву, пока та, наконец, не выбьется из сил и просто останется на месте, ожидая неминуемой кончины.
И то, что Намджун обязан ему жизнью нисколько не умаляет того факта, что практически всё время именно он держит жизнь Юнги в своих руках, а не наоборот. И это какое-то абсолютно сложное устройство вещей, которое вопреки многим событиям работало по сей день.
— Я не видел его дня четыре, — в итоге говорит Намджун, смачно затягиваясь и выпуская дым куда-то в потолок, — закрывается в своём кабинете с утра и сидит там до поздней ночи. Приходится оставлять ему под дверью завтраки, чтобы совсем не откинулся там. Типа, я не знал, что в нашей квартире вообще возможно не пересекаться пару дней кряду.
— Я хуёвый друг, да? Даже не поинтересовался, как у вас дела.
Всё валится. С Куки он не разговаривал с прошлой недели после того, как младший единожды навестил его после выписки, попытавшись объяснить, что устроенная облава не имеет никакого отношения к Тэхёну. Юнги не поверил, и их общение естественным способом свелось исключительно к выполнению отданных приказов.
Хосок пропадает с Фэй и Дарой, и его это по-прежнему непомерно злит.
Джин закапывается в работе, пытаясь установить связь, которой нет, а Намджун… наверное, он просто очень сильно скучает по своему парню в эти дни.
— Есть такое.
— Разве ты не должен сказать мне в ответ что-то жизнеутверждающее? Мол, мы понимаем тебя, Юнги, мы здесь, если тебе нужна помощь.
— Я здесь, если тебе нужна помощь, но часика через полтора мне нужно будет свалить домой.
Юнги притворно ахает, сражённый наповал таким лицемерным сочувствием в свою сторону.
— Он беспокоится о тебе, — добавляет Намджун, имея в виду адвоката, и Юнги не решается его прервать, потому что Джуна очевидно гнетут изменения в поведении Сокджина, — спрашивает о тебе каждый вечер.
— Ты начинаешь меня пугать.
— Что бы ты ни думал, он правда беспокоится о тебе.
— Сейчас расплачусь.
Намджун склоняет голову набок, выжидающе глядя на Шуга.
— Если у тебя кинк на слёзы, то это не ко мне.
— Я о том, что если тебе понадобится порыдать в плечо, то я… — он лихорадочно шарит по карманам, наконец, доставая оттуда какую-то очень сильно потасканную жизнью салфетку, —вот. В плечо всё же не надо, я тут заляпался кровью.
Юнги сжимает губы в тонкую полоску, глядя на Намджуна, который глядит на него в ответ, так и замерев с протянутой салфеткой в руке, а потом оба как по команде взрываются едкими смешками.
Первым на свежий воздух вываливается Намджун, волоча под руку продолжающего улыбаться Юнги.
— Если тебе грустно, можешь остаться у нас.
— Сокджин откусит мне голову как только я переступлю через порог.
— Но потом обязательно раскается и пришьёт её обратно.
— Юнги, какого хера ты шляешься по паркету в носках, когда я дал тебе эти экологически чистые, сшитые из натуральной овечьей шерсти, собранной пинцетом у подножия Альп, тапки? — скрипуче пародирует он Сокджина, вспоминая все те разы, когда против своей воли оказывался в их квартире. — Юнги, я в двадцать пятый раз повторяю, что у нас есть восемнадцать мусорных вёдер под каждый тип мусора, какого хуя ты сваливаешь всё в одну кучу? Да потому что по итогу это всё свалят в одну кучу уже на свалке.
Намджун посмеивается в ответ, забираясь на водительское место.
— С мусором он и правда перебарщивает.
— Как ты вообще с ним живёшь?
— Я умею быть убедительным когда надо, — Намджун намекающе поигрывает бровями, чем вызывает у Юнги только резкий приступ отвращения.
— Фу.
— Сам спросил.
Эти их отношения для Юнги всегда были за гранью понимания. Намджун появился в жизни Юнги три года назад, в жизни Сокджина – немногим ранее, и даже спустя столько времени ему непонятна эта связь, которая каким-то волшебным образом является постулатом всего бизнеса Шуги.
Без Намджуна он бы не смог посадить на цепь Джина, при этом без второго Намджун уже бы давно слетел с катушек, не сдерживаемый уверенной рукой Сокджина, который периодически даёт понять и Шуге, и своему парню, что в их мире не всё ограничивается жестокостью и непрерывной войной за власть.
— Думаешь, мне стоит ему позвонить? — в итоге говорит Юнги уже когда они подъезжают к его дому.
— Нет, — Намджун в ответ задумчиво качает головой, — если он сложит руки — вот тогда и будем переживать. Пока что всё идёт сравнительно нормально.
***
— Не делай такое лицо.
Юнги обиженно поджимает губы, отворачиваясь от этого изверга с выражением вселенской скорби на лице.
Уличные гонки — его любимые, потому что это прекрасный способ показать свои скиллы в условиях городских джунглей, когда перед тобой нет заведомо знакомой трассы, а маршрут выстроен таким образом, что приходится ориентироваться уже только по факту указателей, встречающихся по пути.
Он и приехал сюда только потому, что надеялся тихонько прошмыгнуть в какую-то тачку и под шумок затесаться среди других соревнующихся, но его конспирация пала усилиями собравшейся толпы, которая, завидев Юнги шатающегося между рядами машин, мгновенно взяла того в плотное кольцо жаждущих урвать частичку его внимания себе.
И теперь вот, Чонгук притащил его в бокс и строго-настрого запретил садиться за руль.
— Я аккуратно… — не оставляет попыток Юнги, но Куки и слышать не хочет.
— Мне не следовало выпускать тебя и в прошлый раз. А сейчас об этом и вовсе не может быть речи.
— У меня ничего уже не болит.
— Хосок сказал не вестись на твои провокации.
— А если Хосок скажет прыгнуть с девятиэтажки?
Чонгук смотрит на него как на самое тупое существо в мире.
— Если скажет тебе — я не против.
— Бесчувственный сухарь, — обиженно бросает Юнги, складывая руки на груди и гипнотизируя собравшуюся у барьеров толпу.
Минус быть сексуальным и богатым красавчиком — градус внимания к твоей персоне повышается до того предела, когда делать что-то втихаря становится практически невозможным. А ведь Юнги не модель, не актёр и не певец, сияющий своим фейсом с обложек журналов. Он — криминальный авторитет, которому, по идее, не стоило бы иметь собственный фан-клуб, покорно снующий вокруг машин в ожидании появления Юнги.
И среди них он видит его.
Сколько они не виделись с суккубом? После феерического побега из больницы он отхватил знатных люлей от Хосока, к которому с удовольствием присоединился Сокджин, и потом они на пару насиловали мозг Шуги наставлениями о том, почему реабилитация под присмотром — лучшая возможность сохранить подвижность плечевого сустава. И взяли с Юнги честное обещание появляться в больнице на ежедневные осмотры, которые он абсолютно случайно проигнорировал парочку раз.
С Чимином они не виделись с тех самых пор. Он больше не появлялся ни в больнице, ни в мастерской, ни на других гонках. Этого Юнги не может знать наверняка, потому что сам на них не был, но хочется верить в то, что Чимин сдержал своё обещание, появившись только на той, куда пришёл он сам.
Он наблюдает за тем, как суккуб сложил руки на металлическом барьере, слегка подавшись вперёд, и теперь с незаинтересованным видом скользит взглядом по разношёрстной толпе. Юнги дожидается, пока очередь дойдёт и до него, и когда взгляд медовых глаз наконец останавливается на нём, то только неопределённо хмыкает.
Ничего не происходит. В груди не ёкает, сердце не начинает биться чаще, а дыхание не спирает. Тогда, две недели назад на набережной Юнги словил себя на мысли, что между ними определённо что-то происходит, но теперь готов списать всё на реакцию уязвлённой психики и недавно перенесённую травму. И на колёса, куда же без них.
Все эти дни он периодически вспоминал о суккубе, размышляя о том, куда в теории могут привести их эти спонтанные встречи, но сейчас это кажется всего лишь последствием разыгравшегося воображения.
— Нравится тебе? — подаёт голос Чонгук, присаживаясь рядом на пластиковый стул. — Давно не видел у тебя такого взгляда.
— Какого?
— Будто у тебя в руках уверенность всего мира.
Чонгуку посчастливилось застать их отношения с Бэком. Младший всегда приходил к нему после очередной любовной трагедии, чтобы поныть о том, что хочет иметь такие же отношения, как у Юнги с Бэком, а потом непременно говорил: «Ты смотришь на него так, будто он — единственный в этом мире, в ком ты уверен беспрекословно».
Куки мечтал об отношениях, в которых не нужно будет задаваться тупыми вопросами, а Юнги больше ни на кого так не смотрел, потому что даже эта уверенность испарилась однажды без следа, заставив его в который раз убедиться в том, что абсолютная уверенность — это самое худшее, что человек может с собой сотворить.
— Это его парень, — зачем-то сообщает Куки, глядя на то, как к Чимину подходит какой-то парень ростом чуть выше него самого и в гоночной экипировке. Они о чём-то бегло переговариваются, а после парень кивает куда-то в сторону, и они вместе скрываются среди толпы.
Юнги это не нравится. Ему в целом претит эта история с тем, что суккубу приходится переживать в этих отношениях, и даже заученная отмазка «не моё дело» в какой-то момент перестала работать. Наверное, в тот самый, когда Чимин наглым образом вторгся в его жизнь, особо даже не поинтересовавшись, рады ли ему там. Юнги просто надеялся, что их двухнедельный перерыв значит то, что Чимину больше не нужно место, где бы он мог поспать и зализать раны. Он также знает о том, что такие вот временные затишья не несут в себе ничего хорошего, а чаще заканчиваются только более плачевными последствиями.
Они с Куки — прямое тому доказательство.
— Что знаешь о нём?
— Ты интересуешься потому, что нам больше не о чём поговорить, или…
Юнги закатывает глаза.
— Не припомню, чтобы учил тебя совать нос не в своё дело.
— Ты научил меня огромному количеству бесполезных вещей, но забыл о важных, — в тон отвечает Чонгук, поглядывая на время.
Первый заезд должен начаться через полчаса, а пока публика веселит себя непринуждёнными беседами у импровизированной барной стойки, вместо которой бармен мешает напитки прямо на крыше чьей-то тачки.
— Это каким же бесполезным вещам я тебя учил?
— Дай подумать… — Куки задумчиво толкается языком в щеку, о чём-то усиленно размышляя. — Ты сказал мне обращаться к Джину как «мой господин».
Юнги прыскает со смеху, вспоминая, что однажды действительно рассказал доверчивому Куки по секрету, как легче всего завоевать расположение Сокджина — это правильно к нему обращаться. Адвокат тогда находился на третьем году службы у его отца, а сострадательный Куки желал быть другом каждому встречному и воспринимал все слова своего хёна за чистую монету. Орал Сокджин на Шугу тогда так громко и долго, что тот действительно начал беспокоиться о том, не хватит ли адвоката инфаркт.
— Это стоило того, — отсмеявшись, сообщает он.
Чонгук в ответ только беззлобно фыркает.
— Обычный гонщик. Берёт наши тачки в аренду, катается скорее для души, чем ради признания. Звёзд с неба не хватает, но на трассах держится уверенно. Хочешь кинуть ему вызов?
— Смысл? Мне ему доказывать нечего.
— Уверен?
Юнги кидает на младшего выразительный взгляд, оставляя вопрос без комментариев.
— Пойду пройдусь, — в итоге говорит он, поднимаясь со стула, и тут же натыкается на внимательный взгляд Чонгука. — В машины к незнакомым дяденькам садиться не буду.
— Обещай.
— Господи… Даю честное слово, что не буду участвовать в сегодняшней гонке. Доволен?
— И… — выжидающе протягивает Куки.
— И… что?
— И не будешь нарываться. Намджуна сегодня здесь нет, чтобы спасать твою однорукую тушу от неприятностей, а я впрягаться не буду.
Юнги возмущённо хлопает глазами, в следующую секунду больно тыкая Чонгуку пальцем под ребро.
— Молоко на губах не обсохло, чтобы брать с меня такие обещания, — уязвлённый таким недоверием рычит он в ответ. — Займись делом. Я пошёл.
Он поднимается на небольшую горку, с которой открывается вид на трассу. Тут обустроили подобие лаундж-зоны, поставив для удобства пару жестяных бочонков вместо столов и накидав рядом огромных шин, в которые при желании можно провалиться и там и остаться.
Они никогда не стремились облагородить площадку для стрит-рейсинга, предоставляя по минимуму удобств, чтобы богатым дядям было максимально неудобно ютить жирные задницы на покрышках. Достаточно было и того, что они привлекали общественное внимание тем, что среди ночи разъезжали по городу, интерес спонсоров им здесь был не к месту.
Он ловко запрыгивает на один из бочонков и тут же прикуривает. Взглядом обводит толпу, которая в предчувствии начала заезда начинает заводиться всё больше: отовсюду слышится смех, неразборчивые возгласы, которые изредка утопают в рычании моторов первых гонщиков. И ему бы продолжать наблюдать за этим беспорядком, но взгляд упорно цепляется за две фигуры, стоящие поодаль.
Юнги стреляет взглядом раз, потом второй и третий, убеждая себя, что это не его дело. Чимин со своим парнем стоят не так далеко, и среди всеобщего гама он быстро понимает, что разговор ведётся на повышенных тонах.
В какой-то момент он даже перестаёт скрывать то, что теперь в открытую пялится на Чимина, который скрестил руки на груди и опирается спиной о чью-то машину, пока его парень что-то активно жестикулирует перед его лицом.
— Просто заткни его, — тихо шепчет он сам себе под нос, наблюдая за тем, как с каждой секундой суккуб только сильнее вжимается спиной в бочину машины.
По встревоженному виду суккуба сразу понятно, что этот разговор ему не нравится. Он даже порывается отойти пару раз, но парень ловит его за руку и заставляет стоять на месте. Юнги в секунде от того, чтобы вмешаться, но намеренно себя останавливает, убеждая, что Чимин способен разобраться в собственных отношениях и без посторонних.
Пока он не слышит звук пощёчины.
Ему хватает не больше тридцати секунд, чтобы слететь из своего укрытия вниз, грубо толкая незнакомца ладонью в плечо.
— Какого хуя… — возмущённо лепечет тот, оборачиваясь в сторону Шуги.
— Ещё раз так сделаешь — будешь собирать зубы по асфальту.
— Нахера ты вообще встряёшь сюда, Шуга, — рычит парень в ответ, поглаживая ушибленное плечо, — иди куда шёл. Мы с Чимином сами разберёмся.
— Юнги, перестань, — моляще просит суккуб, продолжая стоять у машины и наблюдать за назревающим конфликтом, но Юнги только кидает ему в ответ строгий взгляд, безмолвно советуя заткнуться, и свободной рукой оттесняет суккуба себе за спину.
— Если я ещё раз увижу, что ты распускаешь руки на моих гонках, будь уверен, что в следующий раз тебе нечем будет крутить руль.
Незнакомец на секунду стопорится, обдумывая что-то, и Юнги очень бы хотелось верить в то, что он сейчас подбирает наилучшие для извинений слова, но вместо этого парень говорит:
— Я сам решу, как мне вести себя со своей шлюхой. Тебе мало своих, ты решил теперь ходить и у других отбирать?
Он не удивлён, что этот парень знает кто он. Его больше удивляет то, что у него хватает смелости сейчас так с ним разговаривать.
— Господи, и как земля носит таких уродов как ты, — морщится он в ответ. — Мне похуй, какие там у тебя отношения с твоим парнем, я сказал — никакого распускания рук на моих мероприятиях. Это понятно?
— Парень?! — на него смотрят насмешливо. — С каких пор ты называешь шлюх парнями? Этот… — он тыкает пальцем в сторону суккуба, — взял с меня бабки за ночь и слился. Не в первый раз, кстати говоря. Так что, Чимин-а? — незнакомец делает шаг в сторону, чтобы лучше видеть спрятавшегося за чужой спиной суккуба. — Как отдавать будешь? Или сообразишь нам с Шугой на троих?
— Заткнись… — Юнги слышит слабый голос у себя за спиной и в удивлении поворачивается к Чимину. По его внешнему виду, тому как тот сжался, пытаясь уменьшиться в размере, Шуга понимает, что всё сказанное — правда, но всё равно спрашивает:
— Он сейчас врёт?
Чимин поднимает на него растерянный взгляд, но с ответом его опережают:
— Чимин — мастер своего дела, — Юнги поворачивает голову в сторону голоса, с удивлением узнавая в его обладателе того самого парня, с которым провёл ночь ещё в свою первую после выписки гонку.
Ками. Теперь он вспомнил это имя.
Парень устроился на капоте, болтая ногами и явно наслаждаясь разворачивающейся сценой.
— Знаете «Золотую обезьяну» в Чунмине? Ну, тот бордель, где задёшево можно купить себе любую игрушку. А цены у них там такие, что весь городской сброд ползёт именно туда, — деловито сообщает Ками, указывая в сторону суккуба, — их главная звёздочка.
Чимин горько всхлипывает, понимая, что это конец. Он нервно оглядывается по сторонам, видя, что всё больше людей стали подтягиваться на эту сцену, и все теперь смотрят на него: кто-то с любопытством, кто-то с плохо скрываемым отвращением, но самое главное — на него смотрит Юнги, даже не пытаясь скрыть разочарования в глазах.
— Мне очень жаль… — тихо шепчет он в ответ, мигом кидаясь к первой попавшейся машине, и ударяет по газам.
Юнги отмирает спустя долгих десять секунд, наблюдая за тем, как машина в руках неумелого водителя сносит задом пару бочек, стараясь объехать скопившуюся толпу, и устремляется по трассе вдаль.
Он бросается к своей супреToyota Supra, на ходу срывая с руки бондаж, потому что вести одной рукой на такой скорости — полное сумасшествие, особенно, когда ему придётся преследовать невменяемого суккуба, и выезжает следом.
Плечо нещадно ноет от такого грубого обращения с собой, но Юнги задвигает эту боль на самую дальнюю полку, крепче цепляясь больной рукой за руль, пока правой нащупывает шнур рации.
— Дай мне зелёный на всём отрезке, — сообщает он Чонгуку по рации, высматривая впереди машину.
— Какого хуя вы так сорвались. Кто за рулём, Юнги?
— Чимин.
— Блять… — шипит Чонгук в ответ. — Мне перекрыть дорогу?
— Нет. Я… — у него нет плана. Он вообще не понимает нахера погнался за суккубом, но теперь он не бросит эту ситуацию, пока не добьётся внятных ответов. В голове только ком из мыслей, что очень мешает сосредоточиться на дороге, поэтому он кидает Куки бесцветное: — Я сообщу. Конец связи.
И полностью погружается в преследование.
Настигнуть чужую машину становится не так сложно, учитывая, что Юнги со всех сил давит педаль газа, и уже спустя несколько минут едва не влетает бампером в зад преследуемой тачки.
— Что ты блять творишь… — чертыхается себе под нос, видя, что вторую машину несёт по трассе кое-как: та то опасно виляет задом, грозясь уйти в занос, то беспорядочно перестраивается с полосы на полосу, то вовсе без видимой на то причины сбавляет скорость, а потом рывками уносится вперёд.
Чимин, может, и знает как водить обычную машину, но со спорткарами у него явно опыта нет. И это значит только то, что он либо убьётся сам, либо в попытке убежать угробит их обоих.
У Юнги сегодня не было в планах умирать.
Он идёт на обгон, равняясь со второй машиной, и сигналит. Видит, как Чимин вздрагивает, переводя ошарашенный взгляд на него и тут же отворачивается. Юнги даже не успевает жестом показать ему сбавить скорость.
— Я блять тебе такое устрою как только доберусь… — раздражённо рычит себе под нос, вновь хватая рацию в руки.
Его бесит, что Чимин невесть зачем заварил эту кашу, а теперь Шуге ещё и приходится рисковать своей жизнью, чтобы этот идиот ненароком не обнаружил себя впечатавшимся в дерево, или, чего хуже, залетевшим в какой-то магазин на полной скорости. Где, блять, могут быть люди.
Он вновь равняется со второй машиной, чтобы видеть водителя, одним глазом переключая станцию на нужную, и покрепче перехватывает рацию в руке.
— Чимин, останови машину.
Ноль реакции. Суккуб даже больше не смотрит на него, уставившись взглядом в одну точку.
— Остановись и мы спокойно всё обсудим.
Опять ничего. Они совсем скоро должны въехать в черту города, и у него нет гарантии в том, что суккуб не устроил это всё только для того, чтобы красиво свести счёты с жизнью.
— Перестань ехать за мной, — наконец, в рации раздаётся заплаканный голос.
Юнги уже собирается ответить, но его отвлекают внезапно вспыхнувшие в зеркале заднего вида красно-голубые огни мигалок. Полицейская сирена догоняет его слух в следующую секунду.
— Да вы блять все издеваетесь надо мной! — он в изумлении наблюдает за тем, как на горизонте появляется отряд из семи машин, припоминая, когда в последний раз за ним увязывалась полиция на гонке.
Никогда.
Никогда, блять, такого не было, и вот сейчас им обязательно нужно было объявиться, когда у него тут и без того форс-мажор.
— Золотце… — он собирает в кулак всё своё терпение, стараясь звучать спокойно и уверенно. — Такими темпами ты убьёшь нас обоих. Я обещаю, что мы просто поговорим, тебе только нужно остановить машину.
Он видит, что Чимин бросает на него обеспокоенный взгляд, и даже отсюда ему заметно, в каком стрессе находится суккуб. Тот пару раз мотает головой, смотря то перед собой, то вновь на Шугу, а потом говорит:
— Юнги… Не превышай отметку в двести.
Шуга поражённо задерживает воздух. Слова, сказанные таким убитым и отрешённым голосом, резонируют в сознании как два больших колокола, ударяющиеся друг о друга и звуковой волной сметающие всё на своём пути.
Первый порыв — немедленно убрать руки с руля, и только на остатках логики он заставляет себя не отпустить управление, опасливо косясь на стрелку спидометра.
Сто восемьдесят.
Суккуб, воспользовавшись чужим замешательством, вырывается вперёд, на полной скорости влетая в черту города. Теперь их окружает пригород, и в пределах города становится сложнее маневрировать из-за частых поворотов.
Он разберётся с этим позже. Уверяет себя, что разберётся с этим позже, а пока нужно доставать их обоих отсюда. Полицейские сирены своим воем мешают сосредоточиться на дороге, виляющая впереди тачка говорит о том, что суккуб явно не понимает, что творит, а Юнги только и может, что наблюдать за тем, как неотвратимо стрелка спидометра приближается к ста девяноста.
— Почему ты не останавливаешься? — салон разрывает испуганный голос суккуба. — Что тебе непонятно? Нельзя превышать скорость в двести километров в час.
— Сто девяносто два, — просто говорит Юнги, держась позади Чимина. Он прерывисто выдыхает и расслабленно откидывается спиной на сиденье, сообщая: — Сто девяносто четыре.
Он видит, что Чимин немного притормаживает, видно, о чём-то размышляя, потому что скорость не меняется какое-то время, прежде чем вновь поползти вверх.
— Сто девяносто шесть, — услужливо сообщает Юнги в рацию, полностью смирившись, что ему не миновать того, что суккуб задумывал ещё пару месяцев назад. Теперь понятно, почему он так часто ошивался у гаражей, а Юнги, наивный идиот, считал, что суккубу просто нужна была его помощь. Сам блять привёл к себе врага, а потом ещё и беспокоился, всё ли у него хорошо.
Еблан.
Может, он и заслуживает такого конца за то, что был непроходимым слепым придурком.
— Сбавь скорость!
Юнги только цокает в ответ, прибавляя скорости, но не успевает он сказать новую цифру, как слышит в сердцах брошенное чиминово:
— Я остановлюсь! — а в следующую секунду: — Остановлюсь, только сбрось скорость.
Шуга облегчённо выдыхает, внутри уже почти смирившись с тем, что домой он сегодня поедет в гробу, и покорно сбавляет скорость, равняясь со второй машиной прежде, чем Юнги жестом приказывает суккубу свернуть на обочину.
Как только обе машины останавливаются, он пулей вылетает из салона, бесцеремонно доставая Чимина с водительского сидения.
— На пассажирское, немедленно! — рявкает тому не глядя, краем глаза видя, что полицейский хвост уже в несчастных двухста метрах от них и только сокращает дистанцию. — Эта не порченная?
Дожидается от суккуба короткого «нет» и только тогда кладёт руки на руль.
— Гук-и, — зовёт по рации, склоняясь к бардачку, чтобы в лобовом стекле рассмотреть приблизительное местонахождение, — Сунцзянь, зона экспортной переработки. Проведи меня до ближайшего укрытия, за нами хвост.
— Понял, босс, — без лишних вопросов осведомляется младший. — В полутора километрах трасса Шэньян — Хайкоу. Двигайтесь прямо до упора, а потом выезжай на трассу. Я пошлю к вам пару малышек, чтобы отвлечь хвост. По трассе двигайся сразу в город, на кольце сверни на Шанхай — Куньмин и съезжай под мост.
— Принял, — Юнги заводит мотор, нетерпеливо трогаясь с места.
Оторваться от полицейских не составляет труда, особенно когда на половине пути к мосту к ним присоединяются три другие машины, основательно тормозя хвост и позволяя Юнги увеличить разрыв, а после и вовсе скрыться от преследования. До моста они доезжают в полной тишине и, честно говоря, Шуга за это очень сильно благодарен, потому что если бы Чимин открыл рот, то непременно бы попал под горячую руку. И тогда Бог ему судья.
Останавливая машину под магистралью он не может не думать о том, что такими темпами разовьёт в себе новую фобию боязни тачек, а это уже ни в какие ворота. Достаточно и того, что теперь в каждом встречном он видит потенциальную угрозу, хотя присматриваться нужно было к тем, кто оказался ближе всего. А потом он некстати вспоминает то само письмо от Ли Зихао с пожеланием смотреть в оба, и неприятный ком тревоги застревает где-то в груди.
Когда мотор глохнет, Шуга кидает Чимину нетерпеливое:
— Выходи, — и суккуб без слов выбирается из машины, замирая на месте.
Юнги полагал, что тот сразу рванёт прочь, но парень не предпринимает никаких попыток к бегству, равнодушно глядя в одну точку перед собой.
Шуга вдыхает полной грудью ночной воздух, а потом делает такой же полный вздох, набирая в лёгкие побольше никотина пока, зажав сигарету губами, достаёт из-за пояса пистолет, проверяя наличие патронов в магазине.
Ему хватит.
Он обходит машину, дёргая суккуба на себя, и бесцеремонно отшвыривает того в сторону так, что Чимин не удерживается на ногах, тяжело оседая на пыльную землю, но попыток подняться не предпринимает.
— Говори.
В ответ тишина. Где-то над ними гудят автомобильные гудки, в кустах шумит слабый ветер, но всё, что слышит Юнги — это тяжелая тишина, которая висит сейчас между ними. Он так желает услышать правду, но в то же время отдал бы всё на свете, чтобы не знать, что суккуб перед ним — именно тот, кто двумя месяцами ранее едва не свёл его в могилу. А потом как ни в чём не бывало заявился в его жизнь, в его постель, в больницу, когда Шуга находился в наиболее уязвимом состоянии. Сегодня, видно, решил закончить начатое.
— Я пристрелю тебя здесь, если ты не начнёшь говорить.
— Лучше ты, чем он, — подаёт слабый голос Чимин, и эта фраза заставляет Юнги оторопело замереть.
Он слышал её совсем недавно, буквально пару дней назад.
— Ладно, — беспечно пожимает плечами, — он так он.
Но как только он открывает дверь машины, суккуб мгновенно спохватывается, до этого сидевший на земле каменным изваянием.
— Подожди! — он обеспокоенно смотрит на Шугу, нервно оглядываясь по сторонам. — Ты не можешь меня здесь оставить!
— Разве? Я уже это делаю.
— Но ты… ты должен меня убить! Я подстроил твою аварию! Это я, я заменил тормозные шланги и жидкость. Все машины, на которых ты обычно катаешься, испорченные.
Пять малышек, за которые он никому не разрешает садиться. У Чимина был стопроцентный шанс убить его.
Юнги поднимает глаза к небу, устало вздыхая.
— Начинай говорить, и я сделаю так, как ты хочешь.
Чимин недоверчиво смотрит на него, так и продолжая сидеть на холодной земле, но выбора у него не то чтобы много, поэтому он неуверенно говорит:
— Он нанял меня, чтобы подстроить аварию.
— Что ему нужно?
— Это месть, — Юнги вскидывает на суккуба удивлённый взгляд. — Ты убил его брата.
О. Так в этом всё дело?
Проблема вот в чём: он убил столько людей, что нет даже шанса понять, о каком таком брате идёт речь.
— Ло Зихао?
Суккуб утвердительно кивает, чем вызывает у Юнги насмешливую улыбку.
— Как бы не так. Ло Зихао не существует.
— Что? — непонимающе хмурится суккуб. — Нет! Конечно, существует, я лично видел его!
— Тогда нас обоих наебали, золотце, — Шуга разводит руками. — Дальше.
Он видит, что этот комментарий смутил суккуба, но тот быстро берёт себя в руки, продолжая:
— Мы уже знакомы. Мы были знакомы до аварии, но когда я встретил тебя тогда в ангаре, то понял, что ты меня не помнишь. Ну и… решил, что это поможет мне вновь втереться к тебе в доверие.
— Чтобы закончить начатое, — подсказывает Мин.
Он подозревал, что знакомство с Чимином в ангаре не было их первым, особенно, когда суккуб первым делом попёрся в ванную в его берлоге. Тогда он списал это на то, что одна единственная дверь в помещении выдаёт местоположение душевой, но осознание того, что они с суккубом уже знакомы всегда ворочалось где-то в его подсознании, просто Юнги решил его игнорировать.
— Я думал, что смогу, — вздыхает суккуб, переводя взгляд куда-то вдаль, — но когда увидел тебя живым и невредимым, то понял, что совершил ошибку. Я бы сделал всё возможное, чтобы вернуться обратно и отказаться от этой сделки. И тогда в больнице… я правда хотел быть рядом, потому что думал, что это всё моя вина.
— Твоя вина?
— Он не остановится, пока не убьёт тебя.
Суккуб звучит разбито, надломанно. У Юнги сердце сжимается от этого тона, потому что это всё ещё Чимин — тот, кто проводил время у его постели, пока Шуга лежал без сознания, кто учил его тому, как суккубы различают эмоции, кому Юнги показал то место на горе потому, что ему просто не с кем было поделиться красотой ночного города, а теперь это всё просто можно выкинуть в мусорку, потому что ничего из этого не было настоящим.
— Ты мне врал, — шипит Юнги, осознавая, что последний месяц жил в каком-то шоу Трумана, где ему, как обезьянке, просто показывали те картинки, которые он хотел видеть.
— Я никогда тебе не врал.
— Да?! Не ты мне рассказывал про своего парня, который тебя подкладывает под других? Не ты жаловался, что тебя насилуют за деньги?
— Я никогда тебе этого не говорил! — выкрикивает Чимин, добавляя уже тише: — Ты сам сделал такие выводы, я просто их не отрицал.
— Спасибо, Чимин, это блять здорово помогло, — ядовито бросает в ответ. — Хоть что-то из всего этого цирка было правдой?
— Юнги…
— Вали.
— Что? — суккуб испуганно выпучивает глаза. — Нет! Ты же обещал, что убьёшь меня!
— Я тебе ничего не обещал, — выплёвывает Шуга, круто разворачиваясь на пятках, чтобы сесть в машину, но в последний момент останавливается. — Ты думаешь, это так просто? Достаточно попросить меня, и я снесу тебе голову? — он подходит к суккубу, присаживаясь рядом и внимательно глядя в расширившиеся от ужаса зрачки. — Даже смерть нужно заслужить, Чимин.
— Нет, подожди… — в панике суккуб хватается руками за чужие штаны, но мужчина только грубо отталкивает его от себя. Чимин валится на спину, поднимая вокруг себя клуб пыли. — Ты не можешь меня тут оставить. Он убьёт меня!
— Разве ты не этого хочешь?
От осознания безысходности у суккуба на глазах выступают слёзы, когда он понимает, что лёгкой смерти не получит. Юнги смотрит на тихую истерику парня и сожалеет только о том, что больше не сможет утешить.
— Я не… только не он… когда он найдёт меня, то… — захлёбывается слезами суккуб, вытирая мокрые дорожки пыльными руками и разводя только больше грязи на лице.
Прекрасен даже сейчас. Юнги сейчас стошнит, и ему нужно убираться отсюда, поэтому он перебивает стенания суккуба:
— Ты уже должен был понять. Не всё в этой жизни идёт так, как мы хотим, — и он вкладывает в свои слова как можно больше ненависти, пытаясь смаковать разбитый вид парня на коленях, но у него получается с таким трудом, будто негативные эмоции нужно доставать из себя клещами. Внутри вообще ничего, когда он говорит короткое: — Удачи.
И хлопает дверью машины.