Крейг жил спокойной жизнью и служил в церкви лишь потому, что его заставили. Но жизнь подкинула ему очень интересный подарок.

Венти точно находится в черном списке, на него скорее всего есть огромное досье с множеством пунктов. Наверное поэтому при его появлении Барбара доставала метлу и убирала вино. Но Барбатос упрям и добьется своего, будь то красивый бармен, или право молиться самому себе.

Венти не пускают в церковь.

Деревенский рассказ из Ленинградской области про закопанную под кустом малины кикимору, печального священника с невеселым прошлым, старую церковь с прорехами на крыше, приходских пестрых котов, русалии, пробуждающие к жизни то, о чем люди забыли, хмурого мента с двустволкой и мертвых богов.

Звонят свадебные колокола.

Разве любить, пускай и страстно, пускай и неприлично, но искренне и честно — не правильно? Так почему...? Почему же Джинн ощущает стыд?

Щелчок колесика зажигалки и он закуривает, с наслаждением затягиваясь сизым дымом, так, чтоб по самую гортань, и откидывает голову назад. Что не говори, а людской воздух куда более приятен… А вот свои собратья, появляющиеся из тени — нет.

— Чего тебе здесь надобно, Айтиса? Неужто поприветствовать приперся?

— Да, жаль, что не подох! Но раз тебя выпустили, то приступай немедля! Срок — до третьего полнолуния. И не приведи Асмодеус, ты не разоблачишь эту белокрылую тварь, живущую здесь, Блэк!  

‒ Мы попадем в ад... ‒ выругался он, когда Йен вошел глубже.

‒ Хм? ‒ ответил тот и замедлил свой мучительный ритм, наполовину потеряв рассудок. Неужели это происходит на самом деле? Неужели Микки позволяет ему трахать себя прямо сейчас?

‒ Трахаться в церкви, ‒ Микки покачал головой, задыхаясь и почти теряя рассудок от желания. ‒ Трахаться в красивой церкви... богохульство.

— Простите святой отец, ибо я согрешил

— Как ты будешь вымаливать прощение?

Достоевский, высокий и сутулый, походил на одну из высоких сосен, стоящих за его спиной и имеющих ветви только у самого верха. Всегда болезненный сейчас он практически сливался с пейзажем – серый, мрачный, непоколебимый в своих стремлениях. Он стоял боком, придерживая плащ, то и дело вырываемый ветром, ушанка на его голове и меховая оторочка у шеи подчеркивали неестественную бледность и острые черты его лица.

Под покровом ночи, оставленный у алтаря в окружении растаявших свечей, он молится громко и отчаянно, до боли сжимая крест в ладонях. Названный проклятым той, кого горячо и искренне полюбил, той, кому отдал свое сердце, теперь безжалостно растоптанное. В темной церкви, окутанный, словно прозрачной вуалью, светом луны из витражных стекол, он просит прощения снова и снова, за то, что есть, за то, что родился. || — Как же вкусно пахнет твое отчаяние. Страшно, святой отец?