Он смотрит на непритязательные бутоны, валяющиеся в раковине, и мысленно ненавидит их, самого себя и причину их возникновения. Только такой неудачник, как он, мог вот так вот влюбиться в собственного мучителя.

У Влада трясутся колени, пальцы, да и все тело в целом. Влажные от пота руки соскальзывают с бортиков старой раковины и бестолково скребут ногтями по керамике. На глазах выступают предательские слезы, которые он слишком уж торопливо (для того, кто находится в полном одиночестве) вытирает вместе с соплями и слюнями. И крапинками брызнувшей крови.

Мысленные заметки о Владе и Стасе в двух главах

Из окна льется молочный, практически белый свет. Но если поднять взгляд на окно, то можно утонуть в утомляющей серости. “Слишком много серого,” - думается ему. Он пытается медленно моргнуть, но не слишком, иначе надсмотрщик напротив решит, что он вот-вот заснет или отключится. А ему новые вопросы не нужны. Вопросы здесь постоянно превращаются в проблемы. 

По радио крутят очередное инди - отчего-то владельцы приморской радиостанции испытывают особенную симпатию к нему. Приятный, бархатистый голос поет о звездах, лучшем городе и сложной любви. Алла криво улыбается, но все равно не выключает музыку. Пусть играет - сегодня у нее хорошее настроение, нервное покалывание у самых кончиков пальцев и трепет, растекающийся по всему телу вслед за ударами сердца.

Он поднимает крышку и удивленно вскидывает брови, обнаруживая целый склад маленьких вещиц. Первой он видит фотографию - на ней он, Тема и Костя, счастливые, улыбающиеся во все зубы. Берет ее в руки, аккуратно зажимая уголок между пальцами и переворачивает. Надпись, выведенная собственной рукой, гласит: “Лето 1996-го, лагерь «Совенок»”. Улыбка сама собой просится, Стас растягивает губы и поддается потоку вспыхнувших воспоминаний. 

Незадолго до Нового года на Коктебель обрушивается снежная буря. Дороги замело, и Стасу ничего не остаётся, кроме как провести ночь в гостинице. Игорь, работающий в этот день, тоже не может уехать домой.

Раздается залп, прямо над его головой - он ничего не видит, от ужаса зажмуривается и падает на подкосившихся ногах. Падает прямо в грязь, слякоть и дерьмо. “Будешь теперь мне ботинки лизать, сука,” - клокочет злобный, басистый голос над ним. У него нет сил спорить с этим. Да и в целом-то нет в этом никакого смысла.

Стас зажмуривается на долю секунды. Дышать становится тяжело - грудная клетка кажется неподъемной гранитной плитой, а легкие ощущаются проржавевшим старым механизмом. Он нервно сжимает руль и понимает, что не справляется. Приходится съехать на обочину, чтобы унять поднявшуюся панику. Пальцы начинают ощутимо дрожать, и это, конечно же, не уходит от внимания Влада.

Это плохая, отвратительная, ужасная идея.

— Страшнее всего становится в тот самый момент, когда понимаешь, что больше не осталось сил бороться. Ледяные волны отчаяния накрывают тебя с головой, но из них не выбраться. Тогда ты позволяешь себе наконец расслабиться, захлёбываешься и тонешь, — еле слышно шепчет Стас. — Именно этого я и боялся — утонуть.

Виски плещется в стакане, равномерно перетекает из стороны в сторону, ярким янтарем окрашивая тонкие хрустальные стенки. Хороший, крепкий, дерет горло. Пожаром проходится по языку, стекает дальше, проскальзывает по пищеводу, заставляет поморщиться и прикрыть на какое-то время глаза. Раньше Стас заливал этим свое горе, а сейчас смакует вкус, наслаждаясь приятным вечером в кругу друзей. Он сжимает стакан в руке, перекатывая на языке знакомый привкус, и поднимает взгляд на происходящую вакханалию.