В его волосах сверкали самоцветы, а полупрозрачные шелка одежд не были способны скрыть нежного перелива на коже. Замысловатые узоры, искусно выписанные золотой краской, оплетали его руки и плечи, ветвились по спине и животу, пышными соцветиями укладывались на шее; на его теле не было места, где его не коснулась бы кисть мастериц Каэнри’ах.

В этой краске – смертельный яд, капсулу с противоядием от которого Кэйа прятал под языком.

У выданной авансом любви может обнаружиться предел прочности. И придётся раскаяться в решении, которое казалось единственно правильным.

Но что-либо менять окажется слишком поздно.

Уязвимое место успеет окостенеть.

Сыро в ночи и темно в этом бедном и злачном квартале,

но не смущает ничто увлеченных беседой студентов.

Спор философский их греет да шиллингов тяжесть в карманах,

мненье ж по поводу спора можно у местных спросить.

В результате несчастного случая Кэйя остается без голоса на несколько дней.

Когда аль-Хайтам обнимает его, Кавех чувствует: он дышит. Впервые за много лет. Жизнь проникает ему под кожу — и там и остаётся.

...или минус один?

lost my halo, now I'm my own anti-christ || ау, где Кэйа учится в колледже и страдает депрессивными эпизодами, а Дилюк замечает все в последний момент.

Скарамуш хочет себе его сердце. В самом отвратительном смысле – не вырезать из груди и забрать себе, а увидеть, как Казуха сам отдаёт его Скарамушу.

— Давным-давно за долами, за морями стояло на земле Дивное княжество…

Развалины древнего замка до сих пор остались за Срединным хребтом, только давно уже в каменных стенах его не звучит смех.

— И жили там прекрасные люди-лебеди, чей смех был подобен перезвону серебряных колокольчиков, а кожа была белее снега…

Какой ещё должна быть кожа существ, которые превращаются в прекрасных лебедей? А обращаясь обратно в людей прикрывают молочную кожу волосами, что чернее ночи.

аякс немного странный, а хэйзо его любит.