Во время пути до приората Вейнон им обоим было не до разговоров. Мартин, сумевший пережить нападение на Кватч, упорно внушал себе, что обязан жизнью милости Девяти, и всячески ограждал разум от мысли, будто богам в тот страшный день вовсе не было дела до несчастного города и его жителей. Однако несмотря на то, что ему удалось вырваться из пылающего кошмара, он повсюду ощущал его отголоски. Останавливаясь на ночлег в городах, поселениях и одиноких придорожных трактирах, он невольно был вынужден слушать ужасные сплетни о случившемся, и эти разговоры неизменно пробуждали в нём только-только начавшие меркнуть воспоминания. Когда он слышал о трагедии в Кватче, перед глазами появлялся образ охваченного огнём города: обугленные дома, сгорающие заживо люди, страшные обезображенные лица дремор. Он слышал крики молящих о помощи, плач выживших, стенания раненых. Он чувствовал запах дыма и горелой плоти. И всё же через несколько минут у Мартина получалось выпутаться из страшной хватки воспоминаний, и он обнаруживал себя за обеденным столом так сильно сжимающим ложку или кружку, что костяшки на руке становились белыми.
Помимо Кватча, людей волновало ещё одно страшное событие, случившееся незадолго до вторжения даэдра. По всей Империи говорили об убийстве Уриэля Септима и его наследников. Все будто вдруг вспомнили о том, что их дом — это нечто большее, чем четыре стены под крышей, где горит очаг и играют дети. Для всех этих людей, для Мартина и для его странного спутника домом являлся весь Тамриэль, и каждый страшился грядущего. Те, кто был умнее, напрямую связывали появление чудовищ из Обливиона со смертью императора и были правы. В Империи зарождалась паника.
Мартину не было страшно перед будущим. Он всё ещё не до конца осознавал, что причина, по которой он согласился идти в далёкий приорат вместе с этим незнакомцем, могла быть истиной. Он думал о покойном императоре и слабо верил в то, что являлся его незаконорождённым сыном. Он всю жизнь считал себя сыном фермера — это было для него той правдой, от которой он не мог отречься ни при каких обстоятельствах, даже под угрозой вторжения даэдра. Мартин был уверен, что придёт в приорат, Грандмастер Клинков посмотрит на него, покачает головой и скажет: это не он. Тогда Мартин пожелает им удачи в поисках настоящего наследника, а сам вернётся в Кватч. Там был его дом, пусть ныне лежащий в руинах.
Когда Мартин погружался в подобные размышления, Аэрин сидел напротив и безусловно видел сомнения, отражающиеся на лице возможного наследника Рубинового Трона. Но бывший солдат Имперского Легиона предпочитал делать вид, что ничего не замечает, и ни о чём не спрашивал. Впрочем, Мартин за ним тоже молча наблюдал и обнаруживал некоторые детали. Например, когда они останавливались в тавернах, Аэрин предпочитал садиться спиной к стене, но так, чтобы видеть весь зал. Он хмуро осматривал собравшихся, будто стремился заранее распознать в них возможных нарушителей спокойствия, и неизменно отказывался от выпивки, если трактирщик предлагал налить ему эля или другого хмельного из своих запасов. Мартин делал вывод, что про прошлое в Легионе Аэрин ему не наврал. Сохранившиеся привычки выдавали его: вряд ли Аэрин осознанно вёл себя именно так.
Мартин по-прежнему не знал, как относиться к своему спутнику. Этот человек не побоялся шагнуть в бездну Обливиона, и весь город был обязан ему своим спасением. С другой стороны, он сам признавался, что ныне находится по другую сторону закона, но куда больше Мартина настораживало, что Аэрин нёс с собой магический артефакт, прихваченный из пустошей Мёртвых Земель. Сигильский камень покоился где-то на дне его походного мешка, но присутствие чужеродной энергии ощущалось сильной тёмной магией, которая стала настоящим испытанием для Мартина. Как-то раз, когда они ночевали в лесу, встав небольшим лагерем у дороги, он увидел, как Аэрин развернул тряпичный свёрток и задумчиво посмотрел на гладкую непрозрачную сферу цвета не то чёрного, не то непроглядно-красного. Камень из Обливиона излучал слабое огненное сияние, и Аэрин занёс над ним руку, но тут же отдёрнул её. Это не было движение чародея, нацеленного поглотить силу могущественного артефакта. Это был жест суеверного осторожного человека. Аэрин будто хотел исследовать камень с любопытством ребёнка, узнать, какова его температура, каков он на ощупь, но испугался в последний момент. Мартин, случайно подглядевший эту сцену, с трудом сдержал ухмылку. Аэрин понятия не имел, что попало ему в руки. Так зачем ему сигильский камень? Может, покажет его Клинкам? Как бы то ни было, с Мартином Аэрин ни разу об артефакте не заговорил.
Ещё одно наблюдение касающееся спутника только подогрело интерес Мартина к нему. Когда он встретил Аэрина в первый раз, пред ним предстал утомлённый сражениями воин, чьи волосы стали седыми от пепла, а кожа — красной от крови убитых противников. В дороге же Аэрин раскрылся с другой стороны. Теперь это был статный высокий мужчина, целеустремлённый и выносливый, привыкший стойко встречать удары судьбы и готовый к любым неожиданностям, которые могут поджидать за поворотом. Аэрину наверняка не раз приходилось путешествовать, он хорошо знал дорогу, таверны, с лёгкостью справлялся с походными трудностями и умело выбирал места для стоянки. Казалось, что это вынужденное путешествие даже приободрило его и вернуло к жизни после изнурительных сражений за Кватч. Но вот что странно, едва впереди показались стены столицы, как Аэрин словно вмиг лишился всех сил и стал выглядеть намного старше своих лет. Его плечи опустились, взгляд устремился в землю, морщины стали глубокими, а шаг вдруг замедлился, будто его ноги были скованы кандалами. Обычно люди иначе реагируют на Имперский Город — он вдохновляет и вселяет надежду. Но, видно, не в Аэрина.
Во время пути до приората Вейнон им обоим было не до разговоров. Аэрин понимал, что за последние дни на брата Мартина свалилось слишком многое. Он видел, как хмурится его лоб, когда рядом кто-то обсуждает события в Кватче, как он тяжело закрывает глаза, если впечатлительные женщины начинают причитать и взывать к божьей милости, как немеет, пронзая взором пустоту, когда слышит имя императора. Страшно даже представить, как в один день всё, что раньше было его жизнью, обернулось ложью и разочарованием. Мартин нашёл свой путь в скромном служении богам, но теперь его вера подвергалась суровому испытанию. Он сомневался. Это было видно по его блуждающему взгляду, слышно в редких словах обиды. Как он это назвал? Проблемы с пониманием божественного промысла. Наверное, такие значимые люди, как он, имели право на сомнения. У него, Драконорождённого, с богами были отношения иного рода, нежели у простого солдата. Рин был пешкой, крошечной шестерёнкой в огромном механизме. Имеет ли шестерёнка хоть какое-то представление о том, движителем чего является? Едва ли. Но сам механизм наверняка понимает своё предназначение. Так вот Мартин знал. Не верил, отрицал, но в глубине души знал, что он — больше простого священника.
Аэрин не сомневался ни в Мартине, ни в богах. Его задачей было доставить наследника к Клинкам живым и невредимым, и раз ему такое выпало, значит, он должен был справиться. Права на ошибку, сомнения, размышления у него не было. А дальше… Шестерёнку заменят, и механизм продолжит вращение. Но вряд ли Аэрин сможет стать очевидцем будущих событий. Не увидит, как Мартина коронуют, не узнает, какой путь ждёт Империю под его правлением. Как только Аэрин вернётся в столицу, его будет ждать давно предрешённая участь.
Однако из раза в раз Аэрина посещала другая мысль, от которой он упрямо старался отрекаться. Когда его бросили в темницу, он твёрдо стоял на своём и был готов к приговору. Теперь же, снова почувствовав вкус свободы, он думал о том, что все его проблемы решатся, если он назовёт генералу имя. Только одно имя могло избавить его от виселицы или топора. Как только эта идея появлялась в голове смутным намёком, Аэрин пресекал её на корню и старался переключиться на другие размышления. Это был его страшный грех — он выгораживал убийцу. Но отступать уже было поздно.
С другой стороны, даже если он назовёт это имя, сейчас ему вряд ли поверят. Прошло уже много времени, она успела замести следы, найти оправдание, а безупречная репутация её семьи не позволит силам закона усомниться в её невиновности. А вот его могут обвинить ещё и в клевете. Так что предначертанного избежать не удастся.
Когда Имперский Город остался далеко позади, а дорога запетляла по склонам холмов, уводя на запад, к Коловианскому нагорью, мрачные мысли о наказании отступили, и Аэрин с тоской наслаждался видами густого древнего леса, обступающего дорогу. Он всем сердцем любил эти места. Здесь прошло его детство, здесь же прошла юность и первые годы в патрулях. В трёх часах от того места, где он сейчас находился, располагалась его деревня, но искушение заглянуть туда почти его не терзало. Он знал, что не должен поддаваться соблазнам, и взамен грел у сердца тёплые воспоминания о былом. Что бы ни случилось дальше, он считал, что прожил интересную, яркую, насыщенную жизнь, в которой не было места сожалениям.
Созерцая мысленным взором времена своей юности, Аэрин не замечал, как быстро скользит дорога под ногами, стремительно приближая путников к приорату. Однако Мартин неожиданно спросил:
— Аэрин, у тебя бывают… предчувствия?
Рин заинтересованно посмотрел в ответ. Они не так часто говорили друг с другом и ещё ни разу не обсуждали нечто подобное, поэтому обращение Мартина его удивило.
— Нет, — признался он. — Я больше верю своим глазам, чем ожиданиям.
Мартин понимающе улыбнулся.
— Что ж, это довольно трезвый подход к пониманию мира.
На этом Мартин решил закончить разговор и не углубляться в подробности, но Аэрин не позволил ему уйти от объяснений. Он прямо спросил:
— Так что там с твоими предчувствиями? Часто они оказываются верными?
— Даже слишком. — Голос Мартина стал тише, в нём зазвучали нотки предостережения. — Ещё накануне нападения даэдра, я знал, что что-то произойдёт. Наверное, потому и спасся.
— Может, это драконья кровь, что течёт по твоим жилам, — предположил Аэрин. — Уриэль Септим тоже мог предсказывать будущее. Ему было ведомо и о своей гибели, и о вторжении даэдра, и о том, какая роль достанется мне.
Мартин, помрачнев, поджал губы.
— Ты и впрямь веришь, что я сын Уриэля Септима?
— У меня нет причин в этом сомневаться.
Аэрин улыбнулся ему, и с Мартина спало напряжение. Он поднял глаза к небу и прошептал:
— Подумать только…
Большего Мартин не сказал и сам не знал, почему не захотел открыться спутнику. Аэрин ни разу не показал себя с плохой стороны. Он создавал впечатление рассудительного и отважного человека, которому можно довериться, но по какой-то неведомой причине Мартин не желал откровенничать. Может, опасался, что его предчувствия примут за паранойю.
Тем временем, чем больше сокращалось расстояние до приората, тем тяжелее становилось на душе Мартина. Отвлечься на пение птиц, свежий ветер и чарующий лесной пейзаж не получалось. Мысли назойливо витали вокруг тёмных сил, что угрожали Тамриэлю. Люди ещё не понимали, какой масштаб может приобрести катастрофа, но Мартин знал, что убийство императора и нападение на Кватч — это только начало. Если не остановить противника, обуздать разрастающийся хаос уже не удастся.
Аэрин вдруг замер, заставив Мартина отбросить мрачные думы.
— Это ещё…
Заканчивать фразу он не стал. Когда за поворотом лесной дороги показались каменные строения приората, он выхватил из ножен меч и сорвался с места. Впереди, в уютном дворике с круглым колодцем, две высокие тёмные фигуры схватили безоружного эльфа-пастуха, что работал в здешней конюшне. Данмер попытался отбиться, каким-то чудом выскользнул из хватки и бросился наутёк. Аэрин подоспел вовремя. Он преградил убийцам путь и принял удар одного из них на сильную часть меча.
Рин уже видел их раньше. Странные люди в закрытых доспехах из отполированного металла, ужасные маски на шлемах, оружие из иного мира. Это они убили императора. Когда группа Клинков пыталась вывести Уриэля Септима из столицы подземным путём, именно эти неизвестные устроили западню. Теперь они поджидали здесь, в мирном приорате.
Аэрин предполагал, что на пути из Кватча могут подстерегать опасности, ведь враг знал о Мартине. Наследника удалось спасти из горящего города, но так просто эти тёмные силы не остановились бы. Аэрин проявлял особенную осторожность, следил за каждым встречным, держал оружие наготове и почти не спал, чтобы не дать врагу застигнуть их врасплох. Оказалось, что противник не собирался бросаться в погоню. Он снова устроил ловушку.
Латиус оттолкнул соперника от себя и следом ударил мечом. Сталь оружия скользнула по стали нагрудника, не причинив вреда, и в следующую секунду Аэрин был вынужден уклоняться от ответной атаки. Поднырнув под рукой таинственной фигуры, он быстро развернулся, пнул противника ногой, выбивая из равновесия, и устремил точную колющую атаку в поясницу. Это был сильный прямой удар, способный пробить сочленение дорогого имперского доспеха, но вот о прочности обливионского металла Аэрин ничего не знал и был вынужден действовать наугад. На долю секунды он пожалел, что при нём нет более привычного ему оружия. Он никогда особенно не умел управляться с мечом, чувствовал себя с ним беззащитным и беспомощным.
В этот раз ему повезло. Удар получился что надо, меч вошёл точно в место скрепления кирасы и латной юбки, и противник болезненно взвыл, когда острое прямое лезвие почти насквозь пронзило тело. Выхватив левой рукой кинжал, Аэрин нагнулся и поразил врага в незащищённую шею. Крик сразу же затих.
Второго нападавшего отвлёк на себя Мартин. Он осыпал противника магическими искрами и шаг за шагом отступал в лес, чтобы оставаться на расстоянии. Приспешник даэдра закрывал лицо руками, пыхтел и шёл вперёд почти вслепую, но его сплошная броня хорошо защищала от огненных атак волшебника. Аэрин не собирался ждать. Вытащив меч из тела поверженного врага, он поспешил на подмогу, и к счастью, Мартин вовремя его заметил, чтобы прервать разрушительный шквал пламени. Рин сделал подсечку, заставляя противника защищаться снизу, и едва его рука опустилась, ударил левой по маске закрытого шлема. Кулак сразу обожгло болью, но Аэрин стерпел и, не дав противнику опомниться, ударил ещё раз. Он всё ещё сжимал окровавленный кинжал. Отбросив жалость и сострадание, Аэрин перехватил рукоять и всадил широкий клинок второго оружия в шею еретика, точно в брешь между шлемом и нагрудником. Из жилы рьяно брызнула кровь, умирающий издал отвратительный хрип, но Аэрин им уже не интересовался и поспешил к Мартину.
— Ты не пострадал?
Бывший священник спокойно помотал головой. Похоже, после событий в Кватче его мало что могло шокировать. В отличие от Аэрина, сердце которого билось быстро, а дыхание стало неровным, Мартин выглядел пугающе невозмутимо.
Он вдруг посмотрел за спину Латиуса и проговорил:
— Странно…
Аэрин тоже обернулся и понял, что так заинтересовало его спутника. Сектанты, которых он убил, теперь выглядели обычными людьми: их грозные доспехи развеялись, будто были только иллюзией. Рин знал, что это была магия. Он уже видел такое во время прошлой встречи с силами противника.
Не разделив удивления Мартина, он приказал:
— На это нет времени, нужно найти Джоффри.
Данмера-пастуха и след простыл, наверное, побежал в город за подмогой. Аэрин не стал за него беспокоиться. Обогнув дворик с колодцем, он вдруг заметил лежащего на земле мужчину. Это был здешний приор, Аэрин помнил его. Готовый к худшему, он присел возле тела и коснулся пальцами холодной шеи. Приор был мёртв.
Мартин вырвал Аэрина из тяжёлых мыслей:
— Там! — Он быстро указал на часовню и побежал, спеша вмешаться в схватку. Теперь Аэрин и сам слышал доносящиеся звуки битвы.
Опередив Мартина и не позволив ему столкнуться лицом к лицу с опасностью, Аэрин первым распахнул дверь и сразу же схватил ближайшего противника за грубую бордовую ткань платка, обрамляющего жуткую металлическую маску шлема. Он уже знал слабые места этих магических доспехов и без промаха ударил в низ живота. Меч с тошнотворным звуком вошёл в тело, человек закричал, и Аэрину пришлось выхватить клинок и ударить ещё раз, чтобы прекратить мучения раненого. Расправившись с первым, он устремился на помощь Джоффри, чьи молитвы были прерваны вероломным нападением. Однако пожилому бретону подмога не требовалась. Тихий и безропотный на вид, он вдруг откинул полог монашеской рясы, которая скрывала длинные изогнутые ножны, и отбился от захватчиков такими точными и грациозными движениями, какими мог владеть только истинный Грандмастер ордена Клинков. Джоффри понадобилось лишь несколько секунд, чтобы обезвредить противника. Опустив катану, он требовательно посмотрел на Аэрина, потом его взгляд переместился на Мартина и будто немного смягчился. Однако времени на разговоры у них пока не было. Не убирая оружия, Грандмастер кивнул, призывая следовать за ним, и направился к выходу из часовни.
— Идём, — приказал он.
Джоффри торопился вернуться в кельи приората. Аэрин догадывался, что стало причиной такого беспокойства.
Первый этаж был залит кровью. Монах, который встретил Аэрина, когда тот впервые прибыл в Вейнон, сидел на ступенях лестницы, сжимая рукой страшную рану на животе, у его ног лежали тела двух убитых. Аэрин подбежал к нему, быстро осмотрел. Он не позволит ему умереть.
Мужчина поднял помутневший взгляд на Джоффри, его губы слабо зашевелились.
— Грандмастер… прости, я не смог… не смог…
— Тихо-тихо, — успокоил его Аэрин. Джоффри сейчас было не до того, он уже спешил наверх, потому что мысли были заняты куда более важным. Аэрин с холодной рассудительностью признавал, что в той страшной ситуации, в которой оказалась Империя, действительно могло быть что-то важнее человеческой жизни.
Джоффри скрылся из виду, а Аэрин поднял раненого брата и повёл в жилые помещения, чтобы уложить на кровать.
— Сумеешь ему помочь? — спросил он Мартина. Служитель Акатоша уверенно кивнул, и Аэрин оставил раненого на его попечение. Сам же побежал следом за Джоффри.
Он нашёл Грандмастера в тайной комнате, вход куда скрывался за дверцами высокого ростового шкафа. Джоффри стоял подле развороченного сундука, с которого сбили замок, сломав деревянную крышку, рядом на полу валялась та шкатулка, что Рин доставил в приорат. У пожилого бретона был крайне растерянный вид.
— Это сражение вновь осталось за ними… — мрачно проговорил он. Аэрину не составило труда догадаться.
— Они похитили Амулет Королей?
Джоффри тяжело кивнул. Было заметно, как сильно он винит себя в том, что не смог сохранить реликвию. Но дело было не только в этом. Если бы враг не забрал Амулет Королей, то Джоффри прямо сейчас повёл бы Мартина в Храм Единого, чтобы зажечь Драконьи Огни, защищающие мир от угрозы вторжения Обливиона. Кватч на собственной шкуре узнал, какую цену придётся заплатить за промедление. Но теперь всё изменилось.
— Убийцы не могли уйти слишком далеко, — с надеждой сказал Аэрин. Он всем сердцем не хотел, чтобы то, что случилось в Кватче, снова повторилось. — Мы ещё можем их догнать.
— Но мы не можем так рисковать, — вдруг холодно ответил Джоффри и понизил голос. — Этот мужчина, которого ты привёл…
Аэрин подтвердил догадки Грандмастера:
— Это он.
— Тогда мы должны доставить его в безопасное место. Здесь оставаться нельзя.
Аэрина терзали сомнения. Он замолчал, опустил взгляд и поджал губы. Джоффри был прав, жизнь наследника необходимо ставить превыше всего, но Рин боялся, что кватчские события повторятся где-то ещё. Пожилой бретон видел его смятение и догадался:
— Ты хочешь сообщить мне что-то, чего я не знаю?
Аэрин тяжело вздохнул. Голос прозвучал твёрдо.
— Ещё не слышал о Кватче?
Джоффри недобро прищурился.
— Боюсь, что новости до меня не доходили.
— Кватч пал, — сухо сказал ему Рин. — Весь город лежит в руинах. Поэтому ни Мартин, ни простые люди не могут быть в безопасности, если в ближайшее время не зажечь Драконьи Огни. Я своими глазами видел, чем это грозит.
Джоффри обо всём догадался.
— Ни одна армия мира не смогла бы подойти так близко к стенам Кватча. Только если…
Он замолчал, и Аэрин закончил за него:
— Только если это не даэдра. Они открыли врата Обливиона прямо перед городом.
— Значит, Уриэль Септим был прав. Принц Разрушения уже начал воплощать свой страшный план. — Джоффри неожиданно мягко улыбнулся и добавил: — Но и даэдра не всесильны. Пусть они забрали Амулет Королей, наследник по-прежнему у нас, потому не всё потеряно. Врагу понадобится время, чтобы решиться на новые действия, и мы распорядимся этим временем с умом. Мы укроем Мартина в Храме Повелителя Облаков, это древняя горная крепость на севере от Брумы. Даже небольшой гарнизон может оборонять её от целой армии. Так мы не только защитим наследника, но и не подставим под удар мирных жителей. Но выдвигаться нужно немедленно. Сможешь снарядить лошадей, пока я объясню всё Мартину?
— Грандмастер… я снаряжу для вас лошадей, но сам не смогу поехать. Я и так задержался намного дольше, чем следовало. Ты ведь не забыл, кто я?
А Джоффри, кажется, в самом деле забыл, что человек, который принёс ему Амулет Королей и страшную весть о гибели императора, которого он отправил на поиски единственного наследника и который вырвал бастарда из лап даэдра, был осуждённым на смерть заключённым. Аэрин должен был доставить Амулет в приорат Вейнон, причём с сопровождением, и сразу же возвращаться. Возможно, его уже объявили в розыск. Джоффри, чьи мысли были заняты куда более серьёзными проблемами, было не до этого. На мгновение он растерялся.
— Глядя на тебя, об этом как-то не думаешь, — признался Джоффри, и Аэрин усмехнулся. Большего Грандмастер не сказал. Он не знал, за что осудили Аэрина, потому опасался за него вступаться, да и вряд ли имел такое право. Или же, вспомнив, что перед ним преступник, Джоффри решил быть осторожнее с тем, что говорит. В любом случае Аэрин отнёсся к нему с пониманием. Но прежде чем Грандмастер ушёл, Аэрин достал из сумки тряпичной свёрток.
— Есть ещё кое-что, о чём тебе следует знать.
— Что это?
Рин осторожно приподнял край материи, и на его руках слабо засветилась тёмной энергией непроглядно-чёрная сфера. Джоффри нахмурился.
— Сигильский камень. Он питал портал в Обливион, который открыли даэдра в Кватче. Что-то вроде магического якоря, наверное. Я собирался отнести его тому, кто разбирается в магии, но если ты знаешь, что с этим делать…
Джоффри волновало иное.
— Откуда он у тебя?
— Из Обливиона.
— Ты кому-то ещё его показывал?
— Только одному стражнику. Но это хороший человек.
— Ладно, спрячь, — приказал Грандмастер. — Кому именно ты собрался его отнести?
— Иветте. Она капитан боевых магов в Имперском Легионе.
Джоффри удовлетворённо кивнул, такой ответ его устроил.
— Так и сделай. Позже Клинки с ней свяжутся.
Аэрин поспешно убрал артефакт обратно в сумку. Было решено больше не тратить времени, и он вышел на улицу, чтобы заняться лошадьми, оставив Джоффри переговорить с Мартином наедине. Тот как раз закончил с помощью раненому монаху.
В конюшнях приората содержались три крепкие пегие лошади. В них чувствовалась сила и молодость, и сразу становилось понятно, что они привычны к дальним путешествиям, а вовсе не к работе в поле. Эти скакуны принадлежали ордену Клинков. Аэрин без труда нашёл амуницию и занялся подготовкой лошадей в путь. Вскоре он услышал во дворе мужские голоса, грохот железных сапог и звон кольчуг. Сердце встрепенулось от мимолётного испуга. Аэрин поспешил выйти из конюшен, обнажив оружие, но увидел, что это спасшийся данмер привёл из города стражников. На душе сразу стало спокойно. С этим мирным тихим местом впредь всё будет хорошо.
Джоффри и Мартин выдвинулись в путь уже ближе к вечеру. Они обменялись с Аэрином сухими прощаниями и направили лошадей на восток, по дороге к Бруме. Грандмастер позволил Рину взять третью лошадь, чтобы быстрее добраться до столицы, и он не стал отказаться от такого предложения. Он был на ногах с самого рассвета. Идя сюда, он надеялся впервые за много дней получить хотя бы недолгий отдых, но у судьбы были иные планы. Так что Аэрин не стал откладывать. Он поднялся в седло и повернул обратно, туда, где за стеной древнего зелёного леса белели башни Имперского Города.
* * *
Он всегда считал сочувствие наивысшим проявлением человеческой добродетели и сам учился ему, понимая, что иначе служба в Легионе сделает из него жестокого хладнокровного солдата, умеющего только подчиняться чужим приказам. Но он никогда прежде не думал, что ненавидит сочувствие по отношению к себе. Чужой сострадательный взгляд вызывал в нём вспышку гнева, и эту растущую ярость с трудом удавалось контролировать. Если ему сопереживали, он расценивал это как что-то унизительное, будто его считали беспомощным и слабым, не способным противостоять трудностям, не умеющим преодолеть препятствия. Он с грустью понимал, что бессмысленно закрывать глаза от правды, всё так и было: он ничего не мог противопоставить своим невзгодам. Именно это его и злило.
Когда Аэрин подошёл к воротам столицы, молодой караульный встретил его нерешительной улыбкой — недопустимым на службе проявлением чувств — и грустным взглядом. О, значит, возвращения Латиуса здесь ждали с нетерпением. Всех солдат о нём оповестили.
— Сэр, — просто поздоровался с ним караульный, но Аэрин бросил в ответ косой взгляд и прошёл мимо молча. Парень виновато вжал голову в плечи.
Рин не спешил возвращаться к генералу. Оказавшись на Площади Талоса, в главном квартале города, он свернул налево и медленно побрёл к дому подруги, по пути осматривая неизменные и нерушимые, но такие живые и подвижные лики столицы. Он любил этот город сильнее прочих. Несмотря на многолюдность, шум, суету, было в нём что-то тёплое.
Оставив за спиной величественную площадь с её монументами и роскошными палаццо, Аэрин очутился в жилом районе, застроенном аккуратными двухэтажными домами, имеющими более скромный облик. По обеим сторонам от улицы зеленели подстриженные деревья и кустики, усыпанные чёрными ягодами. Под окнами благоухали цветы, над которыми с самого утра трудились пчёлы, кое-где на стенах извивались вьюны и лозы ипомеи. То, что Иветта жила именно в таком месте, казалось правильным и гармоничным. В ней тоже всегда было много жизни и радости.
Аэрин добрался до её дома, постучал и потянул ручку, благодаря Девять за то, что дверь оказалась не заперта. Иветта сидела за обеденным столом, выстроив на нём баррикаду из книг и бумаг, читала и делала заметки, то хмурясь, то улыбаясь. Остриё пера легко скользило по листу, а кончик мелко дрожал в её руке. Но едва Рин зашёл, она оторвалась от работы, узнала его и вскочила с места так резко, что чуть не разлила чернила и не испортила свой многочасовой труд. Она бросилась через всю комнату и повисла у него на шее. Рин даже через одежду чувствовал, как учащённо бьётся её сердце.
Но первым, что решила сказать непредсказуемая Иветта, стало обвинение:
— Зачем ты вернулся?
Аэрин отпустил её, внимательно посмотрел в большие строгие глаза и непонимающе усмехнулся. Он уже столько лет знал эту бретонку, а она всё не переставала его удивлять.
— Помнится, именно ты настаивала на том, чтобы я сразу же вернулся в столицу.
— Да, но… — Она не смогла закончить, однако Аэрину удалось понять её смятения. Если бы он не вернулся, её могли обвинить в сотрудничестве с преступником. А вернувшись, он упустил единственный шанс и сам себя приговорил. Аэрин же считал, что никаких шансов у него не было. Если бы он предпочёл броситься в бега и скрываться где-то, скрываться пришлось бы всю жизнь. Какая же это свобода? Да и не мог он так. Скроен был по-другому.
— Ну сбежал бы я, — предположил Аэрин. — И как бы жил с этим?
Иветта всё понимала. Она грустно вздохнула, прошла в глубь дома и разожгла очаг, чтобы приготовить что-нибудь поесть, даже не спрашивая об этом Аэрина. Он снял оружие, верхнюю одежду, оставил сумку у двери и пока что решил не показывать сигильский камень. Не хотелось рушить редкую идиллию. Пройдя следом за хозяйкой, он сел за стол с другого края, беглым взглядом окинул записи в книгах. Это были какие-то исследования в области мистики, в которых он ничего не смыслил.
Он вдруг услышал тоненькие голоски на внутреннем дворике и посмотрел в окно, которое было открыто нараспашку — благо, погода стояла тёплая. На улице играли две малышки в серых рубахах до пят. Одна, постарше, бегала кругами, не выпуская из рук тряпичного зайца, и заливисто хохотала. Вторая, совсем крошечная, сидела в высокой траве и, вытягивая ручки, рвала её, а потом с необычайным любопытством разглядывала в сжатых кулачках. Аэрин засмеялся.
— У обеих твой характер. Одна исследует всё вокруг, а вторая такая же неугомонная.
Иветта посмотрела в окно и с нежностью улыбнулась. Аэрин вдруг почувствовал себя виноватым за то, что принёс в этот светлый, наполненный любовью дом, тёмный артефакт из самого Обливиона. Мысль об этом вернула его к насущным проблемам.
— Какова ситуация в городе? — спросил он уже твёрдым голосом. — Хочу понимать, чего мне ожидать, прежде чем пойду к генералу.
Иветта принялась освобождать стол от книг и стрельнула в ответ острым взглядом.
— Я думала, что это ты расскажешь мне о произошедшем, капитан Латиус.
— Та-а-ак… — Аэрин откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, неотрывно смотря на Иветту. Её ядовитый, пропитавшийся обидой голос и это уничижительное обращение сразу дали понять, что он в чём-то провинился. Знать бы ещё в чём. — Капитан Латиус, значит?
Она нервно пожала плечами, но очень быстро остыла. Её взвинченность сменилась робостью.
— Про тебя на каждом углу говорят, — тихо сказала она, и Аэрин удивлённо приподнял брови. Неужели всё ещё хуже, чем он предполагал? Иветта продолжила: — Несколько дней назад в крепость прибыли патрульные и рассказали о Кватче. Рин, это правда? Город захватили даэдра?
— Правда. Но мы его освободили.
— Вот об этом они и рассказали. — Теперь Иветта говорила устало и осторожно. Её голос был пропитан печалью. — Рассказали, как увидели пожары, поспешили на помощь и встретили тебя, командующего обороной.
Аэрин хмыкнул и поспешил опровергнуть слухи:
— Я не командовал обороной. Командование взял один из стражников, я лишь помогал по мере сил.
— А они говорят, что капитан Латиус освободил Кватч.
— Не в одиночку же! — Он всё ещё пытался отбиться от этой лжи. — Мало ли, что они говорят? Просто так получилось, что меня они знали и думали, что я всё ещё капитан. А мне было не до объяснений.
Иветта медленно подошла, и Аэрин напрягся. Так дикая кошка подкрадывается к своей жертве и замирает, готовясь совершить решающий рывок. Иви положила руки на стол, склонилась, отчего копна её вьющихся каштановых волос запрыглала непослушными пружинками, и прищурилась.
— Знаешь, что ещё про тебя говорят? — Аэрин молчал и думал, что лучше бы сразу пошёл к Транквиллу. Там бы отрубили голову — и дело с концом. Иветта не была так милосердна. — Что ты в одиночку полез в Обливион.
Должно быть, она ожидала, что он снова начнёт оправдываться и объяснит ей, что всё было не так. Но Аэрин подумал, что так всё и было. Он правда полез в Обливион в одиночку, Меньена встретил уже позже. Поэтому он промолчал. Не услышав ответа, чародейка взмахнула руками.
— Боги, чем ты думал, Рин?! Зачем ты так безрассудно рисковал собой?
— Это не было безрассудством, — объяснил он спокойно. — Врата Обливиона нужно было закрыть, чтобы вызволить наследника из города.
Иветта остыла, убрала со стола последнюю стопку книг и вернулась к готовке. Девочки во дворе теперь вместе над чем-то хохотали. Аэрин взглянул на них, но не увидел причины их веселья.
— Так ты нашёл его? — спросила Иветта.
— Нашёл и доставил в приорат, как и требовалось. Только…
Она взмолилась:
— Боги, что ещё?..
— На приорат напали. Это были те же люди, которые убили императора.
— С ним что-то случилось?
— Нет, Мартин в порядке. Но вот Амулет пропал.
— Амулет Королей? — Её голос стал громким и удивлённым, Аэрину пришлось осадить её.
— Прошу тебя, об этом не должны знать. Пока Клинки не выяснят, кем были убийцы и как здесь замешаны даэдра, существование наследника и ситуацию с Амулетом Королей лучше держать в тайне. Ты ведь никому не говорила?
Иветта строго покачала головой.
— Конечно, нет. Когда мы с Тео вернулись без тебя, генерал был озадачен, но и только. Похоже, он доверяет тебе. Мы сказали, что у Грандмастера Клинков нашлось для тебя срочное задание, показали письмо от него. Как выяснилось, Транквилл безоговорочно признаёт влияние Клинков на Легион.
Аэрин вспомнил, с какой готовностью генерал сотрудничал с Баурусом, выжившим телохранителем императора, и как безропотно исполнял его распоряжения. Возможно, его путешествие в Кватч не будет иметь таких уж страшных последствий, какие Рин себе напридумывал.
Обед был готов. Иветта поставила перед ним миску с едой, налила в кружку разбавленного вина.
— Ты расскажешь ему? — выразительно спросила она. Аэрин так и замер с ложкой в руке.
— О чём?
— О том, что враг похитил Амулет.
Латиус задумался.
— Расскажу о Кватче. Остальное пусть решает с Клинками.
Он оторвал взгляд от её круглых глаз, в которых поселилась тревога, опустил голову и взялся за еду. Иветта не стала продолжать этот разговор. Она составила ему компанию за столом, и они молча отобедали. Однако эти минуты тишины не пошли ей на пользу: мысли наверняка увели её куда-то далеко, и она стала грустной. Аэрин вовремя заметил это, и от его внимания не ускользнуло и то, что её глаза вдруг наполнились слезами. Она посмотрела на своих девочек, играющих во дворе, чтобы скрыть это. Но от него разве скроешь?
— Иви, всё будет хорошо, — осмелился пообещать он.
Её голос прозвучал в ответ совсем неслышно:
— Вот бы ты никуда не уходил и навсегда остался здесь…
Она тоже думала о том, что ждёт Аэрина, когда он объявится в крепости Имперского Легиона, так что вряд ли поверила его словам о том, что всё будет хорошо. Он не позволил ей расплакаться и пошутил:
— Велдон выгонит меня взашей, едва увидит. Он у тебя ревнивый.
Она усмехнулась и вытерла слёзы длинными пальцами, украшенными простыми медными кольцами. Иветта даже когда плакала была очень красивой. Так что ревность её мужа любому мужчине была понятна.
— К тебе не ревнует, — заверила Иви. — Он знает, что мы с детства дружим.
— Угу, — буркнул в ответ Рин, а сам подумал, что это один из главных поводов для ревности.
Он опять вспомнил о доме, затерявшемся в маленькой деревушке в гуще Великого леса. Иветта была подругой его сестры и часто заглядывала к ним в гости. Вдвоём они любили пошутить над ним, но он не злился. Он никогда не умел злиться на сестру, а потом выяснилось, что и на Иветту не может злиться. Эта темноволосая девочка с вздёрнутым носиком и заносчивым характером почему-то всегда ему нравилась. Потом они выросли, он уехал в столицу, поступил на службу и как-то встретил её в рядах боевых магов. Они оба стали капитанами. Но Иветта подходила к своим обязанностям с большей ответственностью, нежели он.
Аэрин отпил немного вина и почувствовал, что на душе становится легче. Он посмотрел на подругу. Пришло время признаться.
— Иви, я должен кое о чём попросить тебя.
— О чём?
— Когда я был в Обливионе, узнал, как именно работают врата. Портал оставался открытым благодаря магическому артефакту, он называется сигильский камень. Когда я забрал его, портал закрылся. Ты знаешь, я совершенно в этом не разбираюсь, но мне показалось, что это важно. Я не смог просто выбросить даэдрический предмет такой силы.
Она кивнула с пониманием и согласием. Выражение её лица снова переменилось. В её глазах больше не было грусти, только неподдельный интерес и строгость учёного.
— Ты забрал его с собой?
— Да. Я показал его Джоффри, и он согласился с тем, что лучше отнести его кому-то, кто разбирается в магии.
— Покажи.
Аэрин встал из-за стола, вернулся за своей сумкой, оставленной у двери, и извлёк завёрнутый в ткань сигильский камень. Когда он показал его Иветте, она долго рассматривала его со всех сторон, хотя сфера везде была одинакова, но не касалась руками. Аэрин тоже опасался его трогать.
— Впервые вижу что-то подобное, — наконец заключила она. — Он опасен?
— Наверняка, но за всё то время, что я нёс его из Кватча, ничего не случилось.
— Тогда оставь его. Вечером я покажу его Велдону, попробуем вместе понять, что это.
Аэрин снова спрятал артефакт от глаз. Он предупредил:
— На днях к тебе могут наведаться Клинки, чтобы узнать, удастся ли что-нибудь выяснить об этом.
— Знать бы ещё, что именно искать! — недовольно проворчала она, но тем не менее отнеслась очень серьёзно. Она подыскала для сигильского камня подходящий по размеру сундучок и заперла крышку на замок. Аэрин вернулся на кухню, медленно допил вино, глядя на девочек, беззаботно возящихся в саду. Он должен был идти.
— Спасибо за всё, Иви, — сказал он, но она тут же замотала головой.
— Не смей говорить со мной так, будто прощаешься!
— Но мне пора. — Он поймал её руку, крепко сжал и с улыбкой напомнил: — Всё будет хорошо.
Поскольку прощаться она запретила, он, сохраняя показное приподнятое настроение, покинул её дом, захватив вещи, и пошёл прямиком к форту Легиона. Было страшно. Но Аэрин однажды приучил себя никогда, ни при каких условиях не поддаваться страху и не убегать. Если ему было страшно, он знал, что должен идти навстречу тому, чего боится. Таково было одно из важнейших его правил.