Родители Сэм смотрели на меня, но я не смотрела на них. Пища, которая дымилась аппетитными ароматами, не вызывала у меня аппетита, кроме прилипшего к позвоночнику желудка и неощутимого ранее чувства голода.
Смотреть на еду не хотелось.
Казалось бы, острые бедра Саманты впивались в мягкую сидушку дивана, утопая в нём, как и стол, чуть ниже подбородка — всего полторы ладони — заставляли держать спину неестественно ровной, делая посадку неудобной.
Будто на семейном празднике, где детям нет места.
Кусок не лез в горло, а прямая кишка была готова выскочить из тела.
Я молчала, люди напротив тоже.
Молли… Или как её…
…Джуди…
Прерывисто дышала, наминая в руках хлопчатобумажный фартук. Рон громко вздохнул, ловя нервные взгляды жены, беря на себя святую из всех ролей, ведь кто, как не он, отец и глава семейства, справится с ребёнком, держа слово.
— Сэм, нам надо поговорить.
О чем же?
Склоняю голову набок, все также держа руки на коленях. Карие глаза девчонки смотрят в другой край стола, охватывая взглядом родителей.
Рон вздохнул, Джуди кусала губы, было такое чувство, будто он не знал, за что ко мне прикопаться, а она отдала решение на откуп мужу. Всё это попахивало абсурдом.
А я не знала, как мне всё-таки себя вести.
Ведь Сэм — не Саманта.
По крайней мере, тот, что был известен мне. И, если честно, он действительно для меня никогда не был больше, чем декорацией, персонажем, что не жил, будучи лишь вспомогательным элементом, связующим звеном для зрителя с проблемой истории, лицом, с кем происходили данные события, и как он на них реагировал, и как видел это всё, но как отдельная личность уже после.
Вернее...
Сэм Уитвики в той истории интересовал меня ровно столько же, как и люди вокруг него. То есть никак.
Он всего лишь незначительная деталь в агонии мира, одного из его отражений.
Пылинка мироздания.
Не больше, ни меньше.
В фильме о трансформерах меня интересовали именно трансформеры, а не человечество, обличенное в лице нескольких пубертатных подростков и парочки взрослых, говорящих из фразы в фразу грязными шуточками, которых по итогу интересовало одно лишь сношение.
В памяти резко пронеслась картинка лобызающихся парня и девушку лёжа на капоте жёлтого камаро...
И как ему... Им не было противно это наблюдать?
Чувствовать на себе.
Ощущать.
Видеть.
Для меня это было равносильно тому, если бы внезапно появилась ещё одна собака и те бы отрабатывали свои физические потребности на моей постели или же коленях, вызывая лишь одно желание — стряхнуть это поскорее и подальше.
Я скривилась, отгоняя от себя образы чужих взаимоотношений. Близких и...
Мерзких.
Со стороны послышался чей-то кашель, картонный, но напоминающий о реальности. Реальности, где никакого Сэмьюэла Уитвики, полирующего своим задом чужой капот, не было, но была Сэмюэль и ждущие её ответа предки.
Вроде окончание ничего не значит, но игра интонаций, пол, внешний вид и голос уже говорили о том, что у Джуди и Рона была дочь.
Которой мне так не хотелось быть.
Дочь, которую я замещаю в её, непосредственно, шкуре. И которая никак не желала сниматься.
Въелась, прилипла вместе с жирным блеском на коже лица, парочкой прыщиков на подбородке и запахом кожи. Её кожи. До тошноты, до кома в горле... И не содрать с себя, не вылезти из объятий оболочки мёртвого тела.
А то, что можно было помнить из каких-либо незначительных действий того парня с экрана, сугубо отличалось от того, как бы вела себя девушка, хотя на глаза ещё сущий ребёнок.
И я совершенно не знала, что я должна говорить, как дышать, сколько раз моргать и как смотреть на них.
Как контактировать.
При этом я явно долго смотрела на одну точку, зависнув в своих мыслях, ведь совершенно проморгала тот момент, когда предок этого тела разозлился...