Когда вместо любимого аниме ты сталкиваешься с суровой реальностью без денег и знания языка, становится как-то не по себе. Культурные различия, ежедневные опасности нового мира... Смогут ли обычные ребята преодолеть это удивительное приключение в борьбе за свои жизни, свободу и возможность вернуться домой? Читайте в фанфике!

Доставая розы из вазона и заворачивая их в бумагу, Грантер думал, почему люди вообще празднуют этот дурацкий Валентинов день: гуляют парочками, держатся за руки, целуются по всем углам, а то и прямо на проходе, как бы издеваясь над теми, кто остался один в разгар торжества.

«Монополизировать смерть!»

Теперь я пленяю руки напротив. И, чувствуя их электрический импульс, впервые в своей долгой, как извилистая лесная тропа, жизни, делаю глубоко самоотверженный выбор — обнажить свою демоническую душу. *** В своих самых храбрых и футуристических грёзах я не мог помыслить, что такие слова произнесут губы моего персонального демона. Либо это и впрямь иллюзия, ибо болен — душевно — я. И если психически нездоровым полагаются столь горячие объятия и тёплые, как августовское солнце, обожающие взгляды, я вовсе не прочь пройти терапию.

Всякий раз, когда мы пересекали границы определённой страны, Себастьян неизменно, почти моментально, заключал мистические и смертоносные договора. Его жизнь была переполнена, прямо-таки сочилась бесконечным числом краткосрочных контрактов и бессмысленным поглощением одной души за другой... Вереница контрактов, я устал вести счёт и опустил руки, пожалуй, на третьей сотне. Много чего в своём бытии я не понимал (крошечное уточнение: почти ничего), но был абсолютно уверен в одном: наконец-то мой демон сыт; и как же я рад за него, безмерно, правда-правда.

Сиэль всматривается в глаза Себастьяна и видит, как терракотовый в его радужках стремительно разливается поверх шоколадного и рвётся наружу. Он готов поспорить, что его малиновые глаза в данный момент с таким же успехом пленяют синие. Вот только в этот раз демоническую форму вовсе не хочется сдерживать.

— Поцелуй меня, — тихо просит юноша. — Сугубо исследовательский интерес в познании сути любви? — Да, — нетерпеливо отвечает Сиэль, — последний этап исследования.

В 8:19, глядя на крупный циферблат в метро, Сиэль в последний раз думает о том, что терзает его десятилетиями. И решает, что пора прекратить бессмысленное и невыносимое сосуществование.

А в 10:19, о чём сообщают чёрно-серебристые часы в стиле минимализма, мысль становится реальностью.

Чары искрились-трепыхались на кончиках пальцев синими и фиолетовыми всполохами, разрезанными золотистыми полупрозрачными спиралями.

И, когда он протянул ладонь с даром, вмещённым в ней, к мистическому гостю, из сгустка темноты очертилась и направилась к нему глянцевитая чёрная рука.

В момент их сопряжения в мозгу Сиэля затихающим эхом разлилось «Ты плоть от плоти моей».

— Ты решил проводить меня в последний путь, Себастьян? Высоко оцениваю твой порыв, но, честное слово, это излишняя мера.

Ты поднимаешь на меня стеклянные, потерянные глаза, будто последняя искра в твоём терракотово-коралловом пламени истлела, и глядишь так тоскливо, что мне становится больно от нанесённой твоим состоянием раны. Её, ноющую, тяжёлую и беспросветную, я тоже ощущаю отлично. А тоска твоя, не понимаю почему, но пронзает меня в солнечное сплетение насквозь.

На долю Ацуши выпадает заковыристое дело, которое они вместе с напарником должны разгадать…