Когда они превратились в это?

Ей бы хотелось верить, что в этом кто-то виноват, но это не так. Просто они никогда и не были настоящими - всегда оставались лишь фикцией, картонкой с напечатанные изображением счастливой семьи. Все встало наконец на свои места. Болезненная жестокая правда, которую они всю жизнь так старательно прятали по углам и закоулкам, вырвалась наружу и им остается пожинать плоды собственных стараний.

Аристарх оказывается удивительно педантичным в вопросе приведения себя в порядок. Ковалев знает, что это наименьшая из его проблем. Как минимум достаточно того, что он трахается в собственной машине с самым настоящим маньяком-серийником, наркоманом и просто мерзким и неприятным человеком. Хотя Ковалев и сам такой. Не маньяк и наркоман - в этом плане мозги у него на месте. Он ужасный человек, так решили бы многие. Сам Ковалев считает, что цель оправдывает средства почти всегда.

- Как ты меня бесишь... - выдыхает сквозь зубы Ковалев, глаза прикрывая. 

- Ты проебался, а виноват я? - хмыкает самодовольно, окончательно обнажая ряд белоснежных зубов.

- Тварь… Ненавижу тебя, говно! Говно! И вся твоя семья такая, блять!

Ковалев не сдерживается, кричит уже откровенно. Его слова тут же эхом от бетонных стен отражаются. Видит чужую самодовольную ухмылку и так сильно хочет ее с чужого лица стереть, что не выдерживает: прикладывает тупорылую голову Мажора о приборную панель.

Саша действительно похож на мальчишку. Он совсем еще пацан, если так подумать. Трогательный ребенок, запертый с самого своего рождения в переломанном теле. И до сих пор не вырос, не очерствел и не испортился, несмотря на жестокую и несправедливую жизнь. Лизе с самого начала было жаль его: такого хорошего, доброго и непосредственного, лишенного простых радостей жизни, прикованного к машине, как к инвалидной коляске. А потом оказалось, что в нем столько чистого, искреннего и светлого, что Лиза просто не смогла не влюбиться.

Однажды столкнувшись с небесной синевой чужих глаз, он уже не в силах забыть о ней. Даже если ее стыдливо прячут за толстыми линзами очков - он все равно уже погряз в ней по самую макушку. Нырнул без сопротивления, войдя в вязкое болото солдатиком. Стас тонет в этом чувстве впервые за двадцать лет. И не спасают его ни взвешенные мысли, ни попытки вразумить самого себя. 

Оля ревнивая, чрезмерно даже. Иногда это перерастает в какие-то абсолютные нелепости. Но Карин привык, ну или почти привык. Хотя казалось бы к кому ревновать и кого. Как будто бы Оля не знает, что никто ему кроме нее никогда не будет нужен, потому что ни с кем не будет… так. Везде в конечном итоге станет пресно, тоскливо, даже если в первые мгновения будет ярко, до звезд под сомкнутыми веками, потом все это перерастет в унылую банальщину. Только Оля знает к нему подход, только она сводит с ума каждый день. Да и что говорить, если он ее любит, прям по-настоящему любит, и готов ради нее чуть ли не на все.

Бушующее синее море так и тянет к себе, заманивает своей необузданной красотой. Поет для нее, исполняя только им двоим понятные песни. Оксане невольно думается, что это проделки какой-нибудь сирены, которая ее хочет в свои сети загнать, да утопить. Честно? Она и не против будет.

Всю жизнь ему говорили: "Карин, ты такой хороший". Только обычно это заканчивалось легким прощальным поцелуем в щеку, оставляющим за собой чувство полнейшего опустошения. С ним все всегда расставались под этим предлогом. Даже с работы его уволили с такими же словами. "Святослав, вы отличный человек, но сотрудник…" И дальше целый список почему он не подходит именно им. А сам Карин что? Он только и мог держать на лице легкую улыбку, как распоследний дурачок. Все думали он улыбается из-за своего позитивного взгляда на жизнь, а это просто его защитная реакция: улыбка.

В последнее время Влад словно намеренно пытается избегать его. Не позволяет лишний раз дотронуться, коснуться, увиливает от прикосновений, как только может. А стоит Стасу стянуть с него рубашку, как тот моментально находит причину, чтобы ускользнуть. При этом Влад упорно отмалчивается, а если и отвечает на робкие вопросы, то все переводит в нелепое: “Ты что? Конечно, все в порядке, просто сейчас не до этого.”. Он усердно прячется в защитный панцирь, хотя, казалось бы, не от кого защищаться, ведь здесь только Стас.

Старые часы неприятно тикают, бьют с каждым новым ударом все сильнее по вискам. Раздражающее тик-так стучит у Мела в голове все громче. Оно напоминает ему отсчет во время дуэли. Тик-так, раз, тик-так два, тик-так три. А затем оглушающий выстрел и цвет собственной крови на земле припорошенной снегом.