чаеголик (она/её/ты)

девушка, в очередной раз осторожно ступив на хрустящую корку серого льда, вскинула руки в стороны. она боялась раньше времени потревожить лечебный сон морской глади, что угрожающе мрачно колыхалась под твёрдой зимней кожей, поэтому наступала на ледяную скорлупу с опаской. ей не хотелось, чтобы это случилось раньше положенного. только когда любой признак жизни скрылся из вида, ускользнув вместе с далёким заснеженным побережьем за равнодушный горизонт, она наконец остановилась, прикрыв глаза.

лёд. 

он облизывал её красные голые ступни, и только это ощущение ещё держало её здесь, тонкой занавеской отгораживая её от того, за чем она пришла. ветер струился между растопыренными...

если после десяти часов вечера выйти в спальный район на юго-западе города, под фонарём можно встретить девушку, чьи кроссовки мажут по мокрому асфальту, оставляя круглые следы. она ходит в чёрной толстовке, пряча ладони в рукавах, натягивая их до самых пальцев. если бы вы вышли на улицу немного раньше, где-то месяцев одиннадцать назад, вы бы её ни за что не встретили. она появилась тут не так давно и примерзла к этому месту, словно привязавшийся к месту смерти призрак. на одиннадцать месяцев раньше вы бы не увидели уставший блеск ярко сереющих глаз, не увидели бы их тяжёлый взгляд исподлобья, не увидели излом нежной шеи.

если вы подождёте какое-то время, то увидите её зеркальное о...

жаркая, далёкая, чужая-родная моя москва. ты кипишь своим душным летом в каменных стенах и плавящемся асфальте. я люблю тебя до безумия. гудение твоих поездов под землёй, тарахтение зелёной ветки метро, переходы бесконечно спутанных линий. люблю вену твоей набережной, горящую множеством огней. люблю дождь на твоей-моей гладкой коже. люблю занятых людей, дорогие костюмы, тромбы машин на разливах твоих широких дорог. твою железную стать, твою гордость и душевыворачивающую холодность. люблю твой пыл и гной, шум и стыд, секс и страх. люблю тебя всем сердцем и до дрожи в коленях боюсь. отворачиваюсь от затёртых душной пылью золотых куполов, от затерянных в небе шпилей сестёр-высоток, от полужи...

сероволк, 14.09.21

//

[жить в твоей голове — земфира]

когда серёжа впервые слышит эту песню (ему, кажется, было лет двадцать пять), она его не особо цепляет. но внезапно, в тридцать два года, зацепила — олега.

серёжа молчит, слушает. на повторе, пока олега дома нет. 

пытается его по строчкам понять.

[и слушали тихий океан…]

серый нашёл на чердаке старое, допотопное совсем радио, и вот уже третий день корячится над ним, пытаясь выдавить из него хоть какие-то, отдалённо мелодичные, звуки. выходит только плюющееся шипение, от которого он морщится и острые брови сердито сводит. 

на себя сердится.

— ...

когда они познакомились, она уже была другой.

она была раскурочена другими людьми: забыта её дурацкая улыбка и вправлен визгливый голос, чужеродна элегантная поступь и загадочный наклон головы при разговоре. теперь она красива и временами даже эффектна, оголяет всё больше тела вне зависимости от погоды, смотрит исподлобья и ненавязчиво приоткрывает рот. по-детски непосредственная и всё такая же громкая, но напуская весёлость режет не хуже остро заточенного ножа — сквозит ненастоящим смехом в отсутствующем блеске тёмных глаз.

ей не мешало. ей нравилось — когда нет другого варианта, остаётся лишь пожать плечами и решить, что нынешнее «ты» — лучшее, что ...

— ай!

ты дурачишься с подругой, кусаешь её за щёку, будто съесть хочешь, а потом целуешь туда же, весело хихикая. вы жмётесь друг к другу, будто всё ваше спокойствие заключено в этих укусах-касаниях, и смеётесь. ты отрываешься, кладёшь голову на её круглое плечо, взглядом уставшим ведёшь по классу. на меня натыкаешься, улыбка ещё не сползла — так и застывает.

я отворачиваюсь: не понимаю.

ни тебя, ни твоих… кусаний.

…

я никогда не чувствовал твоих духов, а сейчас… почувствовал. очень сладкие. ты лежишь на кровати, смотришь что-то в своём телефоне и кусаешь тонкие губы. откладываешь его, тяжело вздыхая, смотришь на меня. мы смотрим.

— я хочу научиться курить.

она заявляет это с твёрдой уверенностью, он сбит с толку. и остаётся только, что хорошо. хорошо, научишься, научимся вместе, если хочешь. для тебя — хорошо.

стреляет ей сигарету в следующий раз, крадёт зажигалку из ларька. она закашливается страшно, на глазах слёзы стоят жемчужные, корчится вся. он тоже пробует, совсем скрючивается.

— фу! будто перца в глотку насыпали. мерзость.

— ещё будешь? — спрашивает он и вкручивает начатую сигарету в асфальт.

она сверкает холодными глазами.

— буду.

он таскает ей сигареты из папиной пачки. каждую прогулку — две штуки. одну выкуривают оба, в самом начале, вторую под самый вечер она ...

твоя рука находится совсем близко, но мне не приходится об этом думать. я слышу дыхание, чувствую даже твой аромат — духи, которыми ты пользуешься так много лет, будто никаких других не существует. все мои вещи пахнут твоими духами и моим лосьоном для тела. твой подарок, кстати.

я закрываю глаза и откидываю голову назад. мой затылок должен вот-вот упереться в холодную стену. светло-голубые обои с мелкими цветочками. мы выбирали их вместе, очень, кажется, давно. вчера я купила платье в магазине в до жути похожий цветочный рисунок, потому что знала, что ты непременно обрадуешься. ты рисуешь их на полях своих тетрадок, на салфетках в кафе, на моей коже, на своей. светло-голубой — мой ц...