Целое море звëзд вокруг, звезда внутри – угасающая. Рахиль – одна из этих сгорающих заживо легенд, она тоже однажды исчезнет. Столько лет стремясь к вершине, она выгорала. Вот она, наконец, получает овации, много-много восхищëнного внимания, сияет среди остальных, но это не радует так, как ожидалось, а сама Рахиль так устала, что уже ничего и не хочет. || Две зарисовки о Рахиль в разном таймлайне – постканон и пост-экспресс.

— Баам, — так тихо, словно и не было, — останови меня. Пожалуйста, останови.

И Баам уже через мгновение был рядом, перехватил аккуратно ножницы и отложил подальше, держал руки Агеро в своих. Ему будто хотелось сделать что-то ещё, но он сковывал себя, чтобы не сломать что-то и так теперь хрупкое между ними. || Баам случайно видит Агеро полуобнажённым. Но важнее оказывается не то, как тот прекрасен, а то, сколько кровавых полос было на его теле в тот момент.

Руки тянутся через стол, перехватывают чужие, переплетая пальцы, Агеро касается очень нежно, подносит ладони Баама к лицу и целует их, вкладывая всего себя, всю свою любовь в эти поцелуи. Он готов встретить отказ, страх и ненависть, но даже если малейший шанс влюблëнности в него Баама существует – он отдаст всего себя, лишь бы показать ему свои чувства, свои верность и преданность, свои нежность и многолетнюю тоску, свою возродившуюся из мëртвых надежду.

Только представьте, что было бы, если бы король неожиданно влюбился в вашу мать, а вас и отца решил уничтожить, как потенциальную помеху? Куну Агеро Агнису это и представлять не нужно, он на собственном опыте знает, каково это. Потеряв не слишком любимого отца, лишившись шанса занять место в семье, юноша решил взобраться на самую вершину Башни, получить власть и наконец отомстить Захарду и матери, что так легко отказалась от него. Вот только кто знал, что подъём на вершину может изменить его?

На поле всё — колосья пустоцветов,

Красивые снаружи, да полые внутри.

Они не обсуждали это. Они вообще ничего не обсуждали: каждая встреча – это рваные вздохи, шуршание одежды, стук капель пота об пол. Поначалу это действительно беспокоило Агниса, но потом и ему стало плевать. Разговоры, даже самые пустые, нужны состоящим в нормальных отношениях людям. В таких, как с Баамом.

– Господин Кун... Вы голодны?

Упав сейчас – сломался поперёк себя.

Под покровом ночи, оставленный у алтаря в окружении растаявших свечей, он молится громко и отчаянно, до боли сжимая крест в ладонях. Названный проклятым той, кого горячо и искренне полюбил, той, кому отдал свое сердце, теперь безжалостно растоптанное. В темной церкви, окутанный, словно прозрачной вуалью, светом луны из витражных стекол, он просит прощения снова и снова, за то, что есть, за то, что родился. || — Как же вкусно пахнет твое отчаяние. Страшно, святой отец?

Перед глазами, во сне, в мыслях – только Баам. Он один в понимании Агеро – настоящее произведение искусства. С большими золотыми глазами и ворохом торчащих волос. Только Баам знал все его слабости, знал, куда надавить и как заставить Агеро буквально лишиться способности здраво мыслить. Он наизусть знал каждый сантиметр его тела, знал, как Агеро любит: не мягко, но и не слишком жестко. На грани, когда вот-вот переступишь черту, но, нет, ни за что не сорвешься.