На поджаренный в тостере хлеб намазываю майонез, кладу сверху лист салата, кусочек помидора и куриное филе. Смазываю с обеих сторон другой кусок хлеба, кладу на филе, сверху сыр, бекон, помидор и ещё один смазанный майонезом кусок хлеба. Придавливаю и разрезаю по диагонали. Мою руки, вытираю кухонным полотенцем и подаю сэндвич на тарелке. Потом вспоминаю, что Берман ещë не встал.
Стучусь к нему в комнату. Ответа нет, и я стучусь снова. Затем открываю дверь и вхожу. На кровати его нет. Поворачиваю голову влево. Берман, укутавшись в одеяло, сидит в кресле и читает. «Легенды Невского проспекта». Михаил Веллер, переиздание две тысячи семнадцатого года, сборник юмористических рассказов… Берман медленно поднимает на меня взгляд и вынимает из уха маленький чёрный наушник. Весёлым он не кажется. Люди почему-то часто используют вещи не по назначению.
— Доброе утро. Завтрак готов.
— Уже? — Он зевает, возвращает наушники в кейс и достаёт из-под одеяла смартфон. — Вот это я зачитался… Прости, сам ведь сказал, что завтракаю около девяти. Отвык я уже от расписаний.
Берман встаёт. Оправляет пижамную рубашку, неаккуратно складывает плед и оставляет на подлокотнике. Книгу с торчащей из неё бумажной закладкой относит на полку шкафа.
— Можешь идти. Я умоюсь и подойду.
— Хорошо.
Закрываю за собой дверь и стою в коридоре. Идти, но куда? Он, кажется, переодевается. Люди обычно не любят, когда их беспокоят в такие моменты, поэтому я выбираю сам и иду на кухню. Мою посуду, вытираю, потом сажусь на один из стульев. В окне вижу своё отражение. Поправляю волосы. Баварец, значит? Поиск… Да нет, больше эстонец.
Берман приходит спустя четырнадцать минут и одиннадцать секунд. Вместо пижамы на нём джемпер, широкие брюки спортивного кроя и кардиган. Щетины нет.
— Как… идеально, — говорит он, садясь за стол.
— Это комплимент?
— Скорее констатация факта. Но можно и так сказать.
Он берёт сэндвич, кусает и, жмурясь, жуёт.
— Как же вкусно, господи! Ты не будешь? А, точно, что это я… Тебя от человека почти не отличить, вот я и забываюсь. Тогда спрашивать, хорошо ли тебе спалось, нет смысла, да?
— Верно. Спится мне всегда одинаково. Более того, спящий режим роботов не совсем корректно называть сном.
— Не так уж плохо не видеть сны, на самом-то деле.
— Об этом судить не могу. Мне поставить чайник?
— Да, пожалуйста.
Я встаю, подхожу к столешнице с отчётливо видимыми следами ножа, наполняю электрический чайник наполовину и, разместив на подставке с нагревательным элементом, включаю. Где-то начинает играть музыка. «Over and Over», американская рок-группа Goo Goo Dolls, альбом Boxes, две тысячи шестнадцатый год. Берман достаёт из кармана смартфон, немного медлит и отвечает, когда уже успевают начаться слова песни. Встаёт и выходит в гостиную. Закипающая вода частично заглушает голос, но что-то до меня всё же доносится: «да-да, получил…», «не стоило, конечно, но спасибо…», «отличный парень…», «ну а кто ещё…», «Тис…», «хватит смеяться…». Я снижаю уровень восприятия внешних звуков. Чайник тем временем отключается. Засыпаю заварку в другой чайник, заварочный — странно, что для него в языке не нашлось отдельного названия, — и заливаю кипятком. Спустя ровно две минуты Берман возвращается.
— Друг звонил, — говорит он, садясь на своё место. — Я ведь тебя, вообще-то, не сам купил… Звучит странновато, но ты понял, о чём я. У меня друг работает со списанными с производства андроидами, вот и решил подарить помощника, чтобы облегчить мне жизнь. Людей я боюсь заразить, так что ты прямо-таки находка для туберкулëзника. Почему тебя списали вообще? Отлично ведь со своей работой справляешься.
— Сокращение. Модель TI680 Pro устарела, поэтому при закупке андроидов нового поколения часть старых списывается. Насколько мне известно, выборка совершенно случайная.
Берман принимается за надкусанный сэндвич, потом замечает, что чайник закипел, и спрашивает:
— А кофе ты готовить умеешь?
— Пока нет, но моя модель отличается высоким уровнем обучаемости.
— Это хорошо. Я сам, за редким исключением, высоким уровнем обучаемости не отличаюсь, а люди так и не научились делать растворимый кофе, от которого не хочется потом рот промыть.
— Хотите, чтобы я сейчас приготовил вам кофе?
— Ты же там уже чай заварил? Тогда не надо. Может, завтра утром… Ах, как же быстро привыкаешь к хорошему.
Берман смеётся и продолжает есть. Я ставлю кружку с налитым чаем рядом с тарелкой. Останавливаюсь у стола. С одной стороны, нельзя заставлять людей говорить во время приёма пищи. С другой стороны, мне нужны инструкции.
— Что вы бы хотели к чаю? — всё же спрашиваю я.
Он дожёвывает, сглатывает, облизывает обветренные — чем? — губы и отвечает:
— Там вроде печенье было в верхнем шкафчике. Надо бы, кстати, ещё купить… Можешь сегодня сходить на рынок? У нас мало кто доставщиками пользуется, деревня ведь небольшая. Иногда я сам доставку организовываю, но некоторые из принципа не хотят отдавать свой товар роботу. Я тебе распишу всё…
Прежде чем он успевает встать из-за стола и пойти искать бумагу, говорю:
— Можете просто сказать. Я запомню.
Кивает. Опускается на стул. Внимательно меня осматривает и почему-то хмурится.
— У тебя есть какая-нибудь одежда помимо униформы? Повседневное что-нибудь, желательно.
— Нет.
— Хм-хм-хм…
Он доедает в задумчивости, относит тарелку в раковину и, так и не притронувшись к чаю, ведёт меня в свою комнату. Из нижнего ящика комода достаёт несколько футболок. Останавливается на коричневой с белой надписью на английском и протягивает мне. Возвращает остальные в ящик и достаёт спортивные штаны.
— Они, конечно, не новые, но более-менее молодёжные. Хотя молодёжь сейчас что только не носит. Как и всегда, в общем-то. Обувь… Твоего размера у меня, наверное, нет. Ну ладно, твои кроссовки тоже сойдут. Как вернёшься — переобуешься в тапочки, там на входе несколько пар есть.
От одежды слабо пахнет зелёным чаем и мятой. Саше, видимо. Берман задвигает нижний ящик, начинает что-то искать в верхнем и одновременно объясняет, что нужно купить и у кого. Я кладу полученную одежду на кресло и начинаю расстёгивать кнопки на полиэстеровой куртке. Берман расправляет скрученный белый шопер и оборачивается. Роняет шопер, открывает рот, но так ничего и не говорит. Опускается на корточки. Не вижу лица.
— Переодеться можешь и в своей комнате.
— Хорошо.
Я забираю одежду и выхожу. Стою у двери. Лучше всё же спросить, хорошо ли он себя чувствует. Берусь за ручку. Отпускаю. Вряд ли дело в самочувствии. Захожу в выделенную мне комнату и переодеваюсь. Но в чём тогда? Я ведь не человек, и тело у меня даже не женское. Насколько мне известно, для мужчин вполне нормально видеть друг друга полуобнажёнными.
Берман сидит на кресле в гостиной. Выглядит здорово. По крайней мере, лучше, чем вчера.
— Тебе идёт, — говорит он и делает глоток из кружки. — Лучше никому не говори, что ты андроид, люди здесь очень уж любопытные. В лучшем случае.
Я киваю, беру с журнального столика шопер и деньги и иду к выходу. Почему хозяин даёт мне такие сложные задания? Что бы он ни говорил, люди тут же поймут, что я не человек. Я открываю дверь, и меня обдаёт струями воздуха из встроенного в проём рециркулятора. Может, выборка не была случайной?
Снаружи солнечно, много зелени. Дорожку к низкой деревянной калитке почти не видно из-за высокой травы. За калиткой тоже заросли до самой обочины. Встаю у дороги со старым асфальтом и осматриваюсь. Домов мало, стоят друг от друга на большом расстоянии. Кажется, Берман живёт на краю деревни — дальше начинается сосновый лес. Иду налево. За седьмым по счёту домом сворачиваю. Здесь асфальта нет. В широкой канаве лежит перевёрнутый робот-доставщик. Небольшой совсем, у нас в центре таких не было. Я поднимаю его и опускаю колёсами на дорогу.
— Спасибо, добрый человек, — механическим голосом благодарит доставщик. На дисплее у него рядом с чëрточками глаз появляется красное пиксельное сердце.
— Какой я тебе человек?..
Он не отвечает и выезжает на главную дорогу. Наверное, это была запись. Не у всех доставщиков есть развитый интеллект.
Иду дальше. Спустя четыре минуты до меня начинают доноситься женские голоса. Останавливаюсь перед большой выцветшей вывеской с надписью «РЫНОК». Сперва нужно подойти к Елене и купить у неё овощей. Обхожу склёвывающую что-то в песке курицу и направляюсь к женщине за ближайшим прилавком. Осматриваю товары. Женщина осматривает меня.
— Приехал к бабушке на каникулы, парень?
— Нет.
Она вытягивает пухлые накрашенные губы и приподнимает брови.
— Тогда к дедушке?
— Нет. Можно мне, пожалуйста, килограмм огурцов, шесть крупных помидоров и три моркови?
— Можно.
Она достаёт пакет, накладывает огурцы, взвешивает, завязывает пакет и проделывает то же самое с помидорами и морковью. Я отдаю деньги, складываю овощи в шопер и принимаю сдачу.
— Спасибо.
— Приходи ещё, — говорит она не очень искренне. Кажется, я ей не понравился.
Я иду к следующей женщине, более пожилой. Она встаёт с пластмассового стула и улыбается.
— Чего желаешь, милок? Смородину с малиной только вот утром собрала, свеженькие, слива просто мёд, кожица тонкая, ни у кого больше в Сосновке такой нет…
— Мне два лотка малины, пожалуйста.
— Может, ещё чего-нибудь?
Я отказываюсь и, получив малину, иду к Татьяне Викторовне, расположившейся ровно посередине ряда. Именно она продаёт то песочное печенье, с которым Берман пьёт чай. Татьяна Викторовна немного похожа на начальника центра — крупная и много хмурится. Шутит, наверное, тоже редко, но любит, когда над шутками смеются. А потом злится, что смех недостаточно громкий и напоминает скрип несмазанных петель. Очень субъективное сравнение, на мой взгляд.
— Не видела тебя здесь раньше. Из соседней деревни пришёл, что ли? В Берёзовке же своего рынка нет…
— Нет, я не из соседней деревни.
— А чейный ж ты тогда? — не понимает женщина.
— Я помогаю господину Берману по дому.
— А-а, вот оно что… — Она опирается рукой на стол, застеленный клеёнкой и уставленный корзинками с выпечкой. — Вот лентяй. Нет бы самому прийти, а он всё глупости какие-то выдумывает. Туберкулёз, как же. Вылечился уже, поди, давно. Хорошо, что бабка его этого срама не видит… Чего ему там? Печенья песочного?
Киваю. И почему он продолжает что-то у неё покупать? Это нелогично. Я бы на месте хозяина не захотел давать ей свои деньги. Неужели настолько вкусное печенье?
— Получилось кило двести. На девятьсот рублей.
Я протягиваю ей купюры. Она вдруг роняет пакет с печеньем обратно на весы и громко возмущается:
— Это что такое?! Что это у тебя на руке? Ты из этих, что ли, этих… роботов-гуманоидов?
Опускаю взгляд на собственное запястье. Не учёл, что без униформы видно штрихкод. Слишком жарко. Плата нагревается. Забываю имитировать дыхание.
— Дурить меня вздумали? Я уже Илье говорила, что не собираюсь роботам ничего продавать! Не для того я сама рецепты придумываю, сама тесто замешиваю, сама всë пеку, чтобы потом отдавать человеческому подобию с железякой вместо сердца. Совсем уже на роботах помешались… Не нужны мне твои деньги. Иди отсюда! Давай-давай!
Я бы мог объяснить ей, что роботы помогают облегчить человеческую жизнь, выполняя рутинную и тяжёлую работу, и заметить, что печенье за неё, скорее всего, пекла духовка или, может, печка; но вместо этого убираю деньги в карман. Вероятность достижения взаимопонимания ниже пятнадцати процентов. Судя по выражению лица, даже ниже десяти. Мне машет какая-то девушка в футболке и джинсах. Подхожу к ней.
— Привет, — мы достаточно далеко, но она всё равно говорит тихо, — ты же от Ильи, да? Как он себя чувствует?
— Не могу сказать точно, как он себя чувствует в данный момент, но в целом состояние стабильное. По крайней мере, сегодня. Иногда кашляет, но… Не знаю, имею ли я право сообщать вам подробности.
— Тогда и не надо, ладно.
Она наматывает на палец прядь светлых волос. Потом поднимает большую клетчатую сумку и достаёт из неё пакет с печеньем.
— Держи вот, я утром сегодня купила у Татьяны Викторовны. Как знала. И ещё… — она берёт со своего прилавка небольшую банку, — варенье из сосновых шишек. Илья давно не брал, у него закончилось уже, наверное.
— Сколько я вам должен?
— Да ничего ты мне не должен, что за глупости. Это ж так, чаю пару раз попить. Передавай Илье, чтобы он поправлялся. И что я очень жду новых композиций! Хотя вот это лучше не надо, а то подумает, что я на него давлю… Позаботься о нём, в общем, хорошо? Не представляю, как он всё это время один жил.
С интересом смотрит на моё запястье.
— Татьяна Викторовна иногда перегибает палку. Мягко говоря… Не принимай близко к сердцу. Если будут какие трудности — обращайся, я на углу живу, в доме с синим забором. На крыше ещё флюгер в виде зайца, погнутый немного.
— Но у меня нет… Хорошо, я о нём позабочусь. Спасибо.
Я складываю всё в шопер и под взгляды продавщиц иду обратно. Снова огибаю рыжую курицу и останавливаюсь. Опускаю взгляд на запястье. С задачей я не справился. Но зато больше пытаться с ней справиться и не нужно.