Звонит телефон. Я отключаю звук — надо бы вообще на беззвучный вернуть — и, малодушно надеясь, что скоро звонить перестанут, отвожу взгляд от экрана. Дима, однако, не теряет надежды и пробует ещё раз. Я сдаюсь, откладываю книгу и беру телефон с тумбочки.
— Ты уже прямо как моя ба, — шутит Дима, имея в виду, наверное, не ту бабушку, про которую я сперва подумал, а другую, по папиной линии. Или, наоборот, по маминой… Неважно. У меня с таким всегда плохо было. — Она дойти успевает только к пятому пропущенному. Надо было тебе не андроида подарить, а телефон на ножках, чтобы сам прибегал. К нам вот недавно такой попал… Забавное создание, но через неделю уже начинает надоедать.
Я мну в руках одеяло и смеюсь. Хорошо, что мы не по видеосвязи: улыбку из себя я выдавить уже не смог бы.
— Ты как там? — спрашивает Дима.
На фоне слышны голоса, кто-то весьма экспрессивно, но не очень внятно рассказывает какую-то историю. Обед у них в мастерской, наверное.
— Да нормально.
— Ты всегда так говоришь.
— А что ещё говорить, если у меня всегда всё нормально?
— Ой, да не… — Он проглатывает мат. — Лизавета мне сказала, что уже полтора месяца тебя не видела. Ты когда из дома в последний раз выходил?
— Я ведь болею. Заражу ещё.
— У тебя же не какой-нибудь ковид или нипах… Надо было мне самому тебе андроида доставить. Приехать, может?
— Ну зачем, Дим? Тис мне помогает, да и Миша иногда навещает. Мне здесь правда хорошо. Лучше, чем в городе. Или санатории.
— И когда ты успел сделаться таким затворником? — ворчит он, потом виновато замолкает. Знает ведь когда. — Прости. Волнуюсь просто…
— Прости, — повторяю я за ним. — Мне ведь и рассказывать особо нечего. Сколько там прошло всего с последнего нашего разговора, неделя? Ну, полторы. Что у меня могло за это время произойти? Живу так, потихоньку… Сплю, ем, читаю, отдыхаю. Лечусь вот… Я постараюсь почаще звонить, Дим.
Он шумно вздыхает. Мы оба знаем, что не постараюсь. Чуть помолчав, Дима прощается, шутливо просит передать привет Тису и отключается. Я собираюсь вернуться к книге, но, видимо, не только Дима обо мне вспомнил. Снова приходится взять в руки телефон. Но мама хотя бы не звонит, только пишет. Давно поняла, что так проще.
«Угадай, где мы сейчас с твоим отцом». На фотографии гранитная набережная с низким ограждением, за ней плещется синее море. Немного пасмурно. Вряд ли Турция, они там и так часто бывали. Какое-то время даже жили, рядом с Фетхие, в маленьком домике почти что у самых гор. Может, Кипр? Они там были всего раз и очень давно.
Всё равно не угадываю. Мама предлагает попробовать ещё раз, но после того, как я пишу «Геленджик», смеётся и говорит сама. Конечно, какой Геленджик. Родители не любят возвращаться, да и я… не очень хочу, чтобы они возвращались. Не сейчас. Но вдруг.
«Мальта! Такая красота, за архитектурой следят, чисто, да и роботов на улицах почти нет… Ну, на острове Гозо, по крайней мере. Думаем вот, может, перебраться сюда». Мама шлёт селфи со всë той же набережной — загорелые, совсем уже седые, но на вид посвежее меня. У папы появились очки. У мамы тоже какие-то новые, но солнцезащитные. Ей идёт.
Мы ещё какое-то время обсуждаем, стоит ли менять привычную уже Испанию на Мальту, или, может, лучше просто перебраться из шумной Барселоны в какую-нибудь рыбацкую деревушку, а то хоть и красиво, но мегаполис что-то надоел… Тут я их понимаю. Яблоко от яблони, всё-таки. Так ни к чему не придя, мама решает, что за едой ей думаться будет легче, и, пожелав мне хорошего дня, отправляется с папой на поиски кафе с индийской кухней — мама её очень полюбила после месяца в Керале.
Мне удаётся прочесть ещё страницы три книги — купленной в прошлом году, причём совершенно зря, повёлся в очередной раз на красивую обложку, — когда в комнату стучится Тис.
— Обед? — спрашиваю я. — Рановато ещё вроде.
— Верно, — кивает он, — обедать рано. Хотел убраться в вашей комнате.
Тис, войдя, всегда так забавно застывает у двери. Словно готов к тому, что его сейчас отсюда погонят. Неужели я ему таким строгим кажусь? Когда я преподавал, то дети, наоборот, меня мягкотелым считали: ноты можно не заучивать, дома не заниматься, сольфеджио и вовсе в туалете прогуливать…
Хотя и я бы на его месте, скорее всего, себя так вёл. Поначалу всегда неловко с кем-то другим жить. Я тоже первое время шугался. Боялся что-то не то сделать, помешать как-то, испортить всë… Ох, боже. Ну и зачем мне вспомнилось?
— Может, вместе тогда? Давно хотел книги разобрать, да и бумажки все на столе поперемешались.
Он сперва смотрит, думает, наверное, как бы выгнать меня из собственной комнаты, чтобы не мешался лишний раз, но в конце концов с беспристрастным выражением лица соглашается. Ему как будто бы немножко на меня всё равно. Тис, конечно, делает — почти — всё так, как я скажу, всегда готов помочь, всегда спрашивает, как я себя чувствую, всегда проявляет заботу, иногда даже излишнюю, но так… на дистанции. Может, поэтому с ним так спокойно.
Или, может, потому, что он не человек. Хотя на человека Тис очень похож. На какого-нибудь выпускника консерватории, не познавшего ещё все тяготы музыкального поприща и вместо концертного фрака почему-то оказавшегося вдруг в синей рабочей форме. Хорошо, что я ему свою одежду дал. Он в ней выглядит как-то правильней.
— Тогда давайте начнём с книг.
Он отходит за тряпкой, и я освобождаю первую полку, складируя книги на кровати. Лучше бы на столе, но там и места толком нет. Когда я в последний раз за ним сидел?.. Именно сидел, а не ёрзал пару минут и потом вскакивал, будто бы мне кто-то задницу подпалил.
Вернувшийся Тис протирает полку, потом другой, сухой, тряпочкой проходится по книгам. Я же и правда мешаюсь только: думаю отсортировать по цветам, потом всё же по размеру, как было до этого. Затем в голову приходит мысль, что неплохо бы вперёд выставить любимые — поприятнее на полку смотреть будет. Чтобы вспомнить, какие у меня любимые, приходится каждую повертеть в руках и пролистнуть хотя бы несколько первых страниц, потому что я в большинстве случаев ни черта не помню. Тис сперва стоит рядом, ждёт, потом тоже берёт в руки какую-то книгу. Я кошусь на мягкую обложку с потрёпанными уголками. «Автостопом по галактике».
— Там есть очень забавный саркастичный персонаж, робот, — решаю не упоминать, что у Марвина была ещё депрессия и, кажется, паранойя, — так что это точно в любимое.
— Вам нравятся роботы?
С Тисом интересно вести диалог. Потому что говорит он всегда то, чего услышать не ждёшь. Если, конечно, речь не о моём здоровье или питании. Там всё предсказуемо. Не забудьте, пожалуйста, через полчаса принять это лекарство, нет, раньше нельзя; вы уже три раза пили чай, давайте я лучше нарежу вам яблок…
— Мне нравятся саркастичные персонажи, — пожимаю я плечами, — а уж робот он или человек, мне без разницы.
Тис немного озадаченно смотрит на книгу. Может, не понимает, как робот может быть саркастичным. Может, думает, что ему самому стоит поучиться, раз саркастичные почему-то в почёте. Он откладывает книгу в стопку к остальным вроде как любимым и берёт из кучи другую. «Карельская кухня». Мама ещё как-то давно привезла, но так ничего оттуда и не приготовила. Обложка красивая, розовая, с виду будто бархатистая… Но всё-таки лучше в гостиную убрать.
— Те книги, что стоят впереди, — вдруг говорит Тис, — подвергаются большему воздействию солнечных лучей. Как следствие, выгорают и желтеют.
— Любовь жестока, — усмехаюсь я.
Забираю у него из рук книгу и несу в гостиную. В этом шкафу, конечно, тоже прибраться бы, но как-нибудь потом. Когда возвращаюсь, Тис держит уже две книги. Я едва не смеюсь в голос и стараюсь побыстрее с ними разобраться. Но если с первой всё проходит гладко, то вспомнить, о чём вторая, я категорически не могу. Наверное, она из тех, что я накупил особо не глядя и привёз с собой, чтобы запоем прочесть. Ужасная привычка, жутко неуважительная по отношению к самим книгам и их авторам, но избавиться от неё труднее, чем бросить курить. Курить я как раз таки бросил довольно легко, нужна была только достаточно сильная мотивация… Ой, боже. Опять.
Мы кое-как разбираемся с первой полкой — часть нелюбимых попадает вперёд, потому что места сзади не хватает — и переходим ко второй. Дышать пылью мне уже немного надоело, поэтому дело начинает идти куда быстрее. Тис быстро протирает книги, мимолётно задерживая на них взгляд — на моих любимых чуть дольше, хотя не исключено, что это лишь моё воображение, в последнее время работающее не там, где надо, — расставляет их и ждёт, поглаживая пальцами край футболки. И всё-таки у него совсем не руки рабочего. Понимаю, что он просто таким создан, что мышцы нарастить никак не может и что мозолей на искусственной коже не бывает, а если и бывает, то кожу наверняка можно как-то заменить, но вот всё-таки. И зачем их такими делают?..
Как же по голове его потрепать хочется. Но слишком уж фамильярно будет.
— Мы, вероятно, не успеем закончить до обеда, — замечает Тис.
Похоже на упрёк. Слишком долго я сидел, разглядывая витиеватые узоры на обложке «Мастера и Маргариты». Подарочное издание, это точно. А кто дарил-то?.. Может, я сам себе. А, нет, не сам. Ой, боже, опять…
— А должны?
— Нет, — на удивление быстро отвечает он, забирая у меня книгу и задвигая вглубь полки. И почему я не сам её купил? Поставил бы тогда вперёд. Аж виноватым себя перед Михаилом Афанасьевичем чувствую. — Не должны. Закончим после.
Мы на самом деле почти успеваем, остаётся одна нижняя полка, на которой в основном не книги, а вещи, которым больше нигде не нашлось места, но я вспоминаю, что на столе книги тоже есть и что их хорошо бы убрать. Тис почти насмешливо смотрит, как я роюсь в бардаке. Я не сдерживаюсь и треплю-таки его по голове. Ну могу же я себе позволить, как его хозяин? Мыслю, наверное, как рабовладелец. Робовладелец. Ужас.
Тис смотрит теперь непонятливо, но ничего против не говорит.
— Вам помочь? — спрашивает, когда я случайно смахиваю со стола стопку бумаги, и она валится на пол.
— Было бы хорошо.
Он поднимает листы, вчитывается. Хмыкаю. Там уже и я мало что пойму. Какие-то краткие заметки, ноты, наработки… Тис ровно складывает и протягивает мне.
— Думаю, вам и их стоит разобрать.
— Стоит…
И правда, ничего не понятно. Хотя вот тут… неплохо. И из этого, может, что-то получится. А тут ерунда какая-то… И здесь. Это вообще список расходов за март и немножко апрель. Прошлого года. И чего я так, собственно, боялся? Давно надо было разобраться с этой кучей. Стыд и срам, как говорила — я с ней давно не общался, но, наверное, и сейчас говорит — Викторовна, стыд и срам… Хотя как-то мне и не стыдно.
Я кладу несколько листков на освободившееся на столе место, остальное протягиваю, чтоб выкинул, Тису, как раз собравшемуся идти на кухню.
Никакого стыда, никакого срама. Чисто так на душе.