«Это всего лишь секс, Макс»…«Он ничего не меняет, Макс»… Хрена с два! Он менял все! Он поменял его! У всегда спокойного, рассудительного, уравновешенного и трусливого Зяблика просто срывало крышу. По всем статьям. И это Максиму совершенно не нравилось. Он сам себя перестал узнавать и доверять себе перестал. Привыкший к постоянному самоконтролю, он теперь никак не мог обуздать ни свои чувства, ни мысли, ни эмоции, что порядком раздражало.
Он думал, проблемой станет, если ему не понравится, но как раз то, что ему понравилось, и превратилось в проблему. Он никогда не был озабоченным, не асексуалом, конечно, но и всей этой раздутой шумихи вокруг секса не понимал. Теперь же ему хотелось постоянно и обычно в неподходящий момент. Это мешало жить, отвлекая от учебы. А ещё стало причиной того, что он терял бдительность. Один раз Максим затащил Самира в кабинку университетского туалета. И в тот момент даже не думал, что их может кто-то застукать. Весьма неудачный был бы выбор для камингаута. Да и кроме таких поступков, он часто ловил себя на том, как он смотрит на Валиева, и только потому, что Зяблик был никому не интересен, никто из студентов ещё не догадался об их отношениях. Точнее, об ориентации Макса и его влюбленности в Самира. Потому что сам Мир вел себя как всегда. И это было второй проблемой.
Максу было мало. Любовь должна быть чиста и бескорыстна, и ты должен быть доволен самим фактом любви, не требуя ничего взамен. Только вот у Максима совсем не получалось так любить. Он хотел себе всего Валиева в единоличное пользование. Если бы только можно было повесить на него ярлык с надписью «мое», связать и оставить рядом с собой, приковать наручниками к батарее. То, с чем раньше вполне легко выходило мириться, теперь вызывало у Максима бешенство. Мир по прежнему иногда пропадал, мог и на пару дней, и Зяблик не был совсем уж наивным идиотом, чтобы не догадаться, зачем он исчезает. Он сам согласился на такие условия, ему совершенно некого было винить, кроме себя. Он честно пытался себя убедить, что у многих гей-пар свободные отношения (хотя они и парой-то не были), что это нормально — хотеть разнообразия, что это работает в обе стороны, и вдруг он сам захочет чего-то нового. Но если по поводу себя возражений не возникало, то при мысли, что Самир с кем-то другим, несуществующая шерсть на загривке вставала дыбом.
Стоило признаться себе, что он оказался диким собственником. Собственником, который не может заявить о своих правах, потому как никаких прав у него нет.
Нет, когда они были рядом, все было отлично. Макс будто парил. Даже в том, что он писал, появлялся какой-то особый теплый свет. И наоборот, когда Самира не было. Это было похоже на эмоциональные американские горки. То он на вершине блаженства и почти уверен, что счастлив, а вот уже несётся в пропасть, надеясь, что не расшибет себе голову.
Максим думал, что было бы легче, если бы он знал, что Самир к нему что-то чувствует. Тогда те, другие, кто бы они ни были, перестали бы что-то значить. Или если бы между ними происходило что-то такое, чего Самир больше не позволял никому. Однако все попытки Макса взять на себя в сексе главенствующую роль пресекались. И это тоже злило и обижало. Получалось, его имеют, а ему — нельзя? А где же равенство в отношениях? Нет, ему конечно нравилось, но этого было мало. Не физически, а скорее внутренне, ему надо было как-то самоутвердиться, доказать что-то самому себе.
Конечно, при Самире он держался, не показывая, что его что-то волнует или не устраивает, опасаясь, что Мир попросту пошлет его подальше с его загонами. Он не хотел бы, чтобы то, что у них было, развалилось, пусть это совсем не то, чего Макс на самом деле желал. Загнать куда подальше свои желания и поставить во главу угла чужие — это то, что Зяблик, пожалуй, умел лучше всего. Тем более, что все-таки во многом они пересекались.
Пожаловаться можно было только Лельке — там он получал свою дозу сочувствия и моральные пинки с пожеланием признаться и не изводить себя. Немного успокаивался, приходил к мысли, что все хорошо, а потом начиналось по новой.
Так и получалось, что днём Макс мучался сомнениями, вечером с удовольствием стонал под Валиевым, а ночью, во сне, втрахивал того в кровать, на силу, жёстко гася сопротивление и чувствуя от этого злое удовлетворение. Эти сны не были возбуждающими, наоборот, они пугали до чёртиков. От того, что он хотя бы в мыслях способен на такое, становилось жутко. Из-за этих снов он чувствовал вину. Получалось, будто он хотел отомстить Самиру, хотя мстить было не за что. Мир был честен с ним с самого начала, это Макс его обманывал. И теперь Зяблик был похож на маятник, который до этого времени находился в покое, а Мир его раскачал, пробудил в нем как светлые, так и темные стороны, о которых Максиму знать не хотелось.
Ему казалось, что хотя бы окружающим его метания и сомнения незаметны, но, видимо, произошедшие изменения от них не скрылись.
— Что пишешь? — Лена, девушка с первого курса, подсела рядом.
Макс присутствовал на репетициях, но не был занят в постановках, скучал и часто записывал идеи или просто интересные моменты, чтобы не забыть.
— Эм… так, наброски…
Зяблик привык, что к нему обращались только если чего-то хотели, например, списать, а уж девушки — тем более, поэтому заранее ждал подвоха.
— Понято… А я тоже пишу пьесы. Даже собираюсь в конкурсе участвовать. Слышал? Для молодых драматургов?
— Нет… — Максим все ещё не понимал, к чему она клонит.
— Ты что? Ты просто обязан отправить туда свою работу! Это всероссийский конкурс. Денег, правда, никаких не дадут, но по сценарию победителя потом снимут фильм. Какой-то жутко известный режиссер.
— Так это конкурс драматургов или сценаристов?
— А какая разница?
Макс пожал плечами. Он и сам в этом толком не разбирался, но разница определенно должна была быть. Лена рассмеялась.
— Вот видишь. В общем, сейчас скину тебе сайт, сам посмотришь. А взамен… — Максим напрягся, вот оно, всегда что-то нужно: — Может сводишь меня куда-нибудь поужинать?
Это было что-то новенькое. Настолько, что Макс бы даже поверил, что она просто очень голодная и оказывает небольшие услуги за еду, но это было уж слишком сюрреалистично.
— В смысле? — все же на всякий случай уточнил он.
— В смысле свидания, глупенький, — Лена снова засмеялась.
Ну, нифига ж себе! Его приглашали на свидание? Девушка? Сама? Причем нормальная девушка — не уродина какая-нибудь, не долбанутая на всю голову, хотя кто знает… То, что он в этом не был заинтересован, не отменяло того, что эта ситуация погладила его самолюбие. Может, не такой уж он и пропащий, как казалось?
— Прости, я уже встречаюсь кое с кем, — тщательно подбирая слова, ответил Макс.
— Правда? — казалось, она даже расстроилась. — Вечно мне не везёт… Ну, ты все равно прими участие в конкурсе, мне нравится, как ты пишешь.
— Спасибо, — сказал Макс ей уже в спину.
В произошедшее верилось с трудом. Нет, конечно, бывает, что девушки заигрывают сами и вообще берут все в свои руки, в конце концов сейчас не девятнадцатый век. С кем-то другим — не с ним! Его не приглашают ужинать, не хвалят его писанину, чтобы понравиться. Все это слишком походило на чью-то глупую шутку. Впечатление усугубилось, когда где-то через неделю к нему так же подсел капитан команды КВН Костя Смирнов.
— Пишешь? — Даже разговор начинался одинаково.
— Нет, занимаюсь художественной лепкой, — Макс огрызнулся, невольно уходя в глухую оборону.
Может, из-за его странного поведения в последнее время ребята просто поспорили, какой он ориентации и теперь пытаются выяснять на живца?
— Ого! Зубки показываем, мне нравится. Люблю диких и агрессивных.
— Что тебе надо?
— Спокойнее. Хочу пригласить тебя куда-нибудь. Посидим где-нибудь. Если захочешь, сможем продолжить потом у меня.
— Не заинтересован. — Ну, точно, какая-то подстава.
— Ой, только не надо заливать. Мой гей-радар никогда не подводит.
— Ты гей? — Что ж, в такой ситуации главное не давать о себе никакой информации.
— Би, если точнее. И ты в моем вкусе. Уверен, что я тоже в твоём.
Макс невольно окинул его оценивающим взглядом: хорош, сволочь, и прекрасно об этом осведомлен. Как такой может не быть хоть в чьем-то вкусе.
— У меня уже есть отношения. — В конце концов, если что, можно будет отмазаться, что ни слова не говорил о том, что эти отношения с парнем.
— Уж не с Валиевым ли случайно? — Именно то, чего Макс и опасался, наверное, по его поведению что-то заметили и…
Надо все отрицать. Но ложь всегда удавалась ему плохо. Поэтому он просто промолчал, всем своим видом демонстрируя, что это Смирнова не касается. Наверное, получилось не очень.
— Ха! Ну, надо же! Ладненько… — Не успел Зяблик охнуть, как его телефон оказался в руках Кости.
Макс заледенел. Там же были фотки и переписка, и мало ли что ещё. Но вопреки опасениям, Смирнов всего лишь вбил свой номер.
— Держи. — Он протянул телефон обратно, и Максим вцепился в него, как будто от этого зависела его жизнь. — Набери меня, когда он тебя бросит. Так уж и быть, утешу, если буду свободен.
Зяблик долго крутил в руках телефон. Опасения, что над ним решили поиздеваться, утихли под гнетом новой информации. Почему Костя был уверен, что Самир его бросит? Может, они тоже были когда-то вместе? Или Смирнов знает что-то о Валиеве, чего не знает Макс? Хотя, что он вообще знает о Мире? Как ни странно, до сих пор почти ничего, кроме мелких деталей, которые и так всем вокруг известны. Хоть бы что-нибудь было только для него, хоть что-то с эксклюзивными правами, и он уже был бы счастлив.
Вечером Зяблик снова был у Валиева, тщетно пытаясь сосредоточиться на учебе. В голову вместо этого лезли совсем другие мысли. Наверное, нужно было что-то сделать. Или что-то сказать Самиру. Может, удалось бы изменить ситуацию в свою сторону, если бы Макс нормально объяснил. Но при всей непривычной буре внутри Максим все так же не мог действовать, все так же с трудом проявлял инициативу.
— Чем займемся на выходных? Есть предложения? — Мир перегнулся через спинку дивана, положив подбородок Максу на плечо и закрывая крышку его ноутбука.
— Я работаю! — возмутился Макс.
— Это самое интересное, что ты придумал, м? — мурлыкнул Самир и прикусил мочку уха Максима, заставив того прерывисто вздохнуть.
Зяблик поддался, откладывая ноут и снимая очки, как всегда поддавался на его игры. До кровати они добрались уже почти раздетые, сброшенная по пути одежда нестройными кучками указывала направление движения.
— Так что по поводу интересного? — усмехнулся Самир, и Макс уложил его на спину, оказавшись сверху.
— Интересно?
— Пока, вполне. — Мир расслабленно откинулся, ожидая продолжения.
— А так? — Он протиснулся между ног Мира и, поддянув того за бедра, прижал к себе.
— Нет. — Секунда, и на лопатках уже оказался Макс.
— Пожалуйста, хоть один раз… — Зяблик снова перевернулся, возвращая себе позиции.
Прелюдия, больше смахивающая на борьбу, случалась не впервые. Только вот сегодня Макс сдаваться не собирался. Возможно, потому что накипело, или последней каплей стали слова Смирнова. Он и сам толком не смог бы сказать, чего хотел добиться. Ну, трахнет он Самира, что это изменит? Просто он не знал, что ему сделать, чтобы присвоить его, а все внутри впервые за всю его жизнь требовало хоть какого-то действия. Страх был повергнут если не полностью, то хотя бы на время.
— Да что с тобой не так? — Валиев вывернулся и отодвинулся к краю кровати. — Я же сказал — нет!
— Блин, ну почему? — Зяблик уселся с другого краю, нахохлился.
Забавно они наверное сейчас смотрелись: голые, сердитые, каждый в своем углу. Только вот почему-то было не до смеха.
— Я тебе уже говорил.
— У тебя был неудачный опыт… — Послушно повторил Макс, — но это же не повод отказываться навсегда.
— Вполне.
Опять односложные ответы. Вот всегда он так, как будто слова были на исходе, или за каждое сто рублей надо было платить.
— Ну, хоть объясни нормально причину, обещаю, что отстану.
— Мне не нравится! Достаточная причина? Я же не делаю того, что не нравится тебе.
— Но ты ведь сначала пробуешь, а потом я говорю, если не нравится. Давай попробуем, не пойдет, я больше не буду настаивать.
— Я и так знаю
— Со мной будет по-другому, — не сдавался Макс.
— Правда? — Из-за этой насмешки в голосе стало обидно. — И откуда ты это взял? Так много довольных? Хочешь на ком-то потренироваться, иди и тренируйся на кошках.
— На кошках? — Мир явно издевался.
— Ты меня понял…
О да, он отлично понял. То есть ему будет насрать, если Макс пойдет куда-нибудь набираться опыта? Нет, это не сюрприз, конечно, он и так это знал, только вот одно дело знать, а другое — услышать.
— Отлично просто. И если я потренируюсь, ты мне дашь?
Разговор можно было не продолжать. Зачем только спросил? Как будто хотел на этот раз дослушать все до конца, чтобы потом не придумывать себе розовых единорогов и не строить воздушных замков.
— Нет. Это не со мной. Если тебе хочется быть сверху, найди для этого кого-нибудь другого.
Ну, вот и услышал. А чего собственно хотел? Даже обида схлынула. Противно только стало от самого себя. С самого начала не надо было соглашаться на такие отношения. Сам виноват. Чем только думал?
— Я, пожалуй, пойду…
Максим встал, прошёлся по комнате, собирая свои вещи, на ходу надевая боксеры, натягивая джинсы. Ему надо было остыть и подумать.
— Далеко собрался? — На вопрос Макс не ответил, что-то расхотелось разговаривать.
— Тебя что-то не устраивает? — снова не выдержал Мир.
— Да, не устраивает.
Что ж, не только Валиев умеет отвечать односложно. Макс тоже умел играть в эту игру.
— И что же? Тебе не нравится секс? Я с тобой груб? Я недостаточно хорош? Или ты, блядь, устроил все это только потому, что я не хочу делать то, что мне не нравится?
— Нет, не поэтому.
— Ну, просвети меня. — Чувствовалось, что Валиев не привык, что приходится вытягивать ответы, как Максим постоянно вытягивал из него.
Наверное, стоило ещё его помучить, но Макс так не умел.
— Бесит не то, что ты не хочешь, а то, что даже не считаешь нужным нормально объяснить причину. Она вообще есть, или это все просто для того, чтобы я отвязался? Неужели так трудно рассказать?
— А если я не хочу рассказывать?
— А что ты вообще хочешь рассказывать? Сколько мы знакомы? А что я о тебе знаю? Нет, это круто, что ты весь такой дохуя таинственный, но только это ни черта не… — Макс запнулся, чувствуя, что чуть не сболтнул лишнего. — Дружба. Нельзя дружить, когда ты обо мне все знаешь, а самому отмалчиваться. Получается, что я тебе доверяю, а ты все время держишь меня на расстоянии.
Самир молчал. Макс цыкнул сквозь зубы, надел свитер и направился к выходу. Уходить не хотелось, даже ноги подгибались, как будто он своими руками убивал единственную ценность в своей жизни, но он не мог так больше продолжать. Не мог — и все, чувствовал, что сойдет с ума от своей ревности, от неопределенности. Он ведь немного просил? Так почему даже в этом ему отказывали? Самир остановил его у двери, когда Зяблик уже и не надеялся на это.
— Хорошо, спрашивай. Что же ты так сильно хочешь обо мне узнать?
Мир поднялся с кровати, нашел на полу трусы, прошлепал босыми ногами к крану и налил себе воды. Разукрашенная спина выдавала напряжение, сейчас как никогда ему шла татуировка. Максу стало неловко. Откровенность должна быть добровольной, потому что человек сам хочет поделиться, а он, получается, чуть ли не силой заставил. С другой стороны, значит, Мир не хотел, чтобы Макс уходил, не хотел, чтобы он обижался. Это грело. Может, Зялик опять себе надумывал его не безразличие. Но, в любом случае, не отступать же теперь, второго шанса могло и не представиться. И он вернулся, уселся верхом на стул за кухонным островом, старательно пряча облегчение даже от себя самого.
— Что там была за ситуация, что ты категорически не хочешь быть снизу? — И сразу ощущение, что продешевил, он мог спросить что угодно, а спросил про секс.
— Тупая и стыдная… — По обыкновению односложно ответил Самир, но видимо, перехватив злой взгляд Зяблика, добавил: — Давай так, чтобы больше не было этих непоняток… Дело не только в опыте. Я реально никогда не хотел быть пассивом, мне не интересно, меня это скорее обижает, чем возбуждает, и я плохо представляю себя в этой роли.
— И почему же тогда решил попробовать? Из любопытства?
— Нет, не из любопытства… Я влюбился. Пиздец как. В натурала. И соблазнил его. По-другому он бы точно не согласился, и я решил — какая разница.
Теперь становилось немного понятнее. Там Мир влюбился, здесь — нет. Все просто. Зяблик сглотнул комок в горле и спросил:
— Соблазнил натурала? Звучит, как что-то из области фантастики. — Не говорить же теперь, что Максу не очень хочется слышать подробности после всего, что он здесь устроил.
— Ну, мы были в том возрасте, когда и на замочную скважину встаёт, а я был ну очень настойчивым.
— И по сколько вам было? — Максима терзали противоречивые чувства, несмотря на глупую ревность к прошлому, пробуждалось любопытство.
— Мне пятнадцать, вроде, он — на год старше…
— Пятнадцать? — Максим едва не присвистнул. — Первый раз в пятнадцать — это сильно…
— Почему первый? Первый раз — снизу, да. — Пожал плечами Мир и, перехватив удивленный взгляд Максима, уточнил: — Ну, я рановато начал. Лет в двенадцать, наверное. Ничего серьезного, конечно, закрывались с пацанами в пустом классе, смотрели порнуху, пробовали разное. Это даже не было из-за ориентации, просто интерес. У половины и не стояло еще. Потом, когда немного повзрослели, и девчонки начали позволять чуть больше, все резко перестали лапать друг друга и начали лапать их. Тогда я понял, что женская грудь меня совсем не привлекает, как и все остальное, и я нашел другого знакомого по интересам, с которым мы уже зашли дальше.
Странно было это слушать, особенно, то что выходило, в каких-то шутках Самира была правда. Ну, хоть не про тренера.
— Как у тебя все легко выходит — взял и прям нашел, в школе…
— Ну я учился в частной элитной школе, там избалованные дети богатых родителей, и все немного по-другому. Когда тебя в школу возят на личном авто с охраной, дома камеры, гувернеры, прислуга и снова охрана, а родителей почти никогда нет дома, начинаешь тянуться к любому запретному. В старших классах вообще чего только не было, когда у тебя есть безлимитная платиновая кредитка, возраст перестает быть проблемой. Так что там, наверное, было легче. Никто бы надо мной не издевался в случае чего, скорее уважали бы: эпатаж, протест, иду против системы, бросаю вызов обществу, все дела.
— Ты тоже избалованный ребенок богатых родителей?
— Ещё какой. — Мир, кажется, наконец расслабился и улыбнулся.
Непривычно было слышать от него столько. Чувствовалось, что рассказ не дается ему легко. Но не от того, что эти воспоминания были неприятными. Скорее, он просто никому ничего такого не рассказывал. Это предположение Максу было приятно и бальзамом проливалось на израненное за время их общения самолюбие.
— Я думал богатенькие сынки учатся где-нибудь за границей.
— А я и учился. В Лондоне. Целый год. А потом среди верхушки стал моден показной патриотизм, и меня быстренько вернули обратно.
Макс пытался вспомнить, слышал ли он где-то ещё фамилию Валиев, но на ум ничего не приходило. Конечно, Мир мог и соврать, но Зяблик ему почему-то верил.
— Так и что с тем парнем в итоге? Ну, в которого ты влюбился?
— Ну, я напросился к нему в гости, и мы попробовали. Я ступил, а он, видимо, вообще был не в курсе особенностей, или ему было похер, в общем, по слюне и со всей дури он меня порвал.
Макс невольно содрогнулся:
— И что было потом?
— Ничего потом не было. Я так орал, что он перепугался насмерть и на всякий случай быстренько меня выставил, а после обходил меня десятой дорогой, решил, наверное, что я какой-то бракованный.
— Паршиво, когда любишь человека, а он…
— Вот об этом я меньше всего думал, поверь. Мне было так хреново, что не до любви. Пару дней я ещё терпел, потом сильно поднялась температура, и я испугался, что может быть заражение или другая какая хуйня. Отвязался от охраны и поперся в городскую больницу. Надеялся, что там примут без лишних вопросов. Бомжей же всяких принимают. Вернее, я думал, что отвязался. Они проследили. Естественно, сообщили отцу, а тот примчался лично, чего когда надо — не дождешься, и всех поставил на уши. Хотя я потом узнал, что о таких случаях все равно в обязательном порядке сообщают родителям и в полицию. Несовершеннолетний с травмами, которые наводят на мысли об изнасиловании. Так что все бы и так узнали. Мне еще повезло, что за меня не взялись соцслужбы, чтобы удостовериться, что это сделали не родители и не ближайшие родственники. Видимо, отец не допустил. Так, полиция допросила только. Пришлось объяснять, что все происходило добровольно и с таким же несовершеннолетним. Честно говоря, было желание изобразить жертву, по крайней мере не пришлось бы говорить об ориентации. Но из-за отчетов охраны, где я был, с кем и как долго — все равно бы не проканало. Так что вот такой вот камингаут получился.
Стало жутко. Мир просто рассказывал, без какой-то драмы, как будто пересказывал фильм, или перечислял, что ел вчера на ужин. Казалось, он даже увлекся. А Максим даже представлять не хотел себя на его месте. Одно дело, когда просто узнают, даже когда вдруг спалили тебя за просмотром порно — стыдно, конечно, но вот так — это пожалуй даже хуже, чем если бы родители застукали тебя в постели с парнем. Ну, может, не хуже, конечно, но все равно пиздец.
— Ты тогда с родителями поссорился?
— Я бы не назвал это так. Отец сказал, что позволит мне доучиться до конца школы, а потом не желает обо мне слышать.
— А мама?
Самир рассмеялся. Не грустно, а будто Макс удачно пошутил:
— Не так уж я ей был дорог, чтобы идти против отца. Представляешь, как трудно девушке из простой семьи приехать в Москву и отхватить такой джек-пот в виде богатого, не старого и не урода мужа? Она бы не стала возражать, даже если бы он меня прямо тогда выгнал.
— И что? Ты просто доучился и ушел?
— Вообще-то я не поверил. Сейчас думаю, что мне ещё повезло, что он меня просто где-то не прикопал, возможности позволяли. Он, конечно, не особо религиозный, но все равно Ислам такое не поощряет. Да и в Туркмении до сих пор за мужеложство срок, так что… Но тогда я подумал, что он остынет. Пусть мы с родителями и в лучшие времена не были близки, но одно дело теплые отношения, а другое — совсем отказаться. Всё-таки я не какой-то левый человек, а родной сын, наследник империи, все дела. Даже, когда мать вдруг забеременела — решил, что это случайность. Со мной не разговаривали, но мы и до этого, не сказать, чтоб сильно общались, охрану с меня сняли, но личный водитель был в моем распоряжении, кредитки не отобрали. В общем не было похоже, что меня собираются выставить. Игнор бесил, конечно. Пытался хоть на какие-то эмоции вывести, мелькал все время, вляпывался в истории разные, тату набил — мой любовник тогда работал в тату-салоне, сделал несмотря на несовершеннолетие. Безрезультатно в общем.
— А с парнем из салона у тебя было серьезно? Ты его тоже любил? — осторожно уточнил Макс.
— Нет уж! Мне хватило одного раза. — Фыркнул Самир. — В жопу чувства. Они отключают мозг и инстинкт самосохранения и приносят сплошные неприятности.
По мнению Макса одна неудачная попытка не стоила такой уж категоричности. Он посмотрел на свою не слишком удачную попытку, вздохнул и уточнил:
— Я так понял, что отец все-таки не остыл?
— Нет. Два года прошли в сплошных тусовках. За мной никто больше не следил, и я пошел в отрыв. Школу, правда, не бросил. А потом утром вернулся с выпускного, и оказалось, что меня приказано не пускать на порог. Отличный из меня бомж получился: в классической тройке от Бриони, в туфлях за полтора косаря баксов, кредитка заблокирована, в кармане тысяч десять рублей — я в день больше тратил, телефон садится, зарядки нет, из документов только аттестат. Мне даже вещи собрать не дали. Был бы умнее, за два года бы все необходимое вывез и денег подсобрал, но я же думал, что все само рассосется.
— И как ты выкрутился? — История была похожа на сюжет какого-то бразильского сериала, но почему-то вызывала доверие.
— Мать сжалилась. Она, видимо, сразу поняла, что отец не шутит, потому и быстренько решила ему другого сына подарить, нормального. Ну и меня не совсем уж на произвол судьбы бросить. Принесла мне ноут и паспорт, а еще документы на квартиру и машину и ключи от моего нового имущества. Оказывается, за два года прикупила это все и на меня оформила, пока я время проебывал. Дала немного налички на первое время и сказала, что бы больше домой не совался и не звонил, здоровее буду. И что я теперь — сам по себе.
Макс не знал, что сказать. Это была не самая плохая история. Многие оказывались в положении гораздо хуже, чем Самир. Им не дарили квартиры с машинами, не давали денег на первое время. Да что там, даже сам Макс жил, между прочим, в общаге, а он с родителями не ссорился. И тем не менее это все было ужасно. Зяблик не знал, как бы все пережил, если бы подобное случилось с ним. Он не представлял, каково это жить, когда у тебя есть все, а потом начать довольствоваться малым, учиться жить на копейки, не отчаяться, поступить в университет. Повинуясь внутреннему порыву, Макс подошел ближе и обнял Мира за холодные плечи.
— Жалеть только меня не надо, у меня все отлично, лучше, чем у многих, — проворчал Самир.
— Не собирался даже, — соврал Максим.
— А что тогда?
— Не знаю, захотелось. — Пожал плечами Зяблик и потянул Мира со стула обратно в сторону кровати.
— О как. А что, больше ничего обо мне узнать не хочешь? Я могу рассказать, как я в школе учился, как в универ поступал. — Привычная язвительность снова засквозила в его словах.
— Ой, заткнись, а? — Макс продолжал двигаться в том же направлении.
— А как же фотографии детские? Не хочешь посмотреть?
— Я их в твоей инсте посмотрел.
— И что? — Мир позволил себя уронить на кровать. — Просто займемся сексом без всяких истерик? И даже не будешь снова пытаться меня нагнуть?
— Не буду, — вздохнул Макс и наконец-то закрыл рот Мира поцелуем.
Ночью Зяблик долго не мог уснуть. То, что тревожило его в их с Самиром отношениях — отпустило. Все-таки он не дал ему уйти и даже рассказал наконец-то о себе. Значит не совсем уж Зяблик ему безразличен. Пусть это не было панацеей, но хоть что-то. Зато появилось новое.
Они оказались похожи. Он и Валиев. Когда Мир рассказывал о тотальном контроле, Макс узнавал себя. Только вот Самиру хватило смелости бунтовать, а Максу — нет. Единственное сильное отличие, кроме финансового положения, при всем давлении, строгости и запретах — Макс ни разу не чувствовал, что его не любили. Да, эту любовь легче переносить на расстоянии, да, порой она выжимала все соки, но родителям не было на него наплевать.
И все же Максим не знал, как бы они поступили, окажись их семья в похожей ситуации. Выгнали бы его из дому? Перестали помогать финансово? Ругались бы? Или, может, приняли бы его? Впервые Зяблик подумал, что хотел бы это узнать. Не только ради себя. Он тоже любил папу с мамой, пусть и злился на них часто. И сейчас, после рассказа Самира, подумал, что поступает нечестно по отношению к ним. У них есть право знать правду и сделать выбор: продолжать общаться с ним или нет. Может, родительская любовь всего лишь иллюзия, построенная на его лжи? Если так, то Максим больше этого не хотел. На зимних каникулах он поедет домой и тогда расскажет. Сам. А не они как-нибудь случайно узнают.
Однако, чем ближе подходило время сессии, тем больше Макс боялся принятого решения. Единственное, что спасало — времени на размышления у него практически не было. Он готовился к экзаменам, досдавал хвосты, помогал Миру с его провисшими предметами, писал пьесу на конкурс и все еще ходил на репетиции. С подозрительными предложениями к нему больше не подходили, хотя заинтересованные взгляды, в основном женские, он на себе с удивлением ловил. С Самиром после разговора как-то все наладилось. Не изменилось, но, видимо, Максим привык и смирился. Однако, Зяблик бы не был Зябликом, если бы сам не придумал себе проблему. Он никому не говорил, что собирается сделать, ни Самиру, ни Лельке. Оставил себе пути для отступления в случае чего. В принципе, на этой возможности передумать только и держалось его расшатавшееся самообладание.
Даже когда Макс сел в самолёт, он ещё не был до конца уверен, что всё-таки осуществит задуманное. Родной город встретил его морозом. Дешёвая, но модная куртка, вполне приемлемая для Московской зимы, моментально выпустила все тепло и продемонстрировала всю свою бесполезность в сибирском климате. Хорошо, хоть отец приехал за ним в аэропорт, окинув взглядом его одежду и посиневшие губы, высказался по поводу умственных способностей сына и врубил печку в машине на полную. Но даже грубое ворчание, по поводу того, что Макс в Москве все мозги растерял в студенческих гулянках, настроения не портило. Он был рад. Только теперь понял, как соскучился по родителям.
— Принимай, мать, я тебе франта московского привез! — с порога крикнул отец.
Максим глупо улыбался. Он был дома. Конечно, через неделю он захочет отсюда сбежать, но пока вполне наслаждался папиным ворчанием, маминым оханьем, запахами домашней еды с кухни, даже «детская» приводила в восторг, вызывая ностальгию. И он хочет от всего этого отказаться только из-за истории Валиева? Максим сам себе покачал головой — не только, просто она стала неким катализатором. Он расскажет не из-за Валиева, а ради себя и ради них, потому что так будет правильно. Но не сегодня…
«Не сегодня» вполне ожидаемо превратилось в «не завтра», перетекло в «не портить же новый год» и в «вот отметим рождество». В общем, дотянул Максим до предпоследнего дня перед отлетом. И даже так он колебался, ждал какого-то подходящего момента, знака, или хотя бы схожей темы, чтобы заявить мимоходом «кстати, давно хотел сказать… ». Ничего такого не было, судьба не собиралась подбрасывать ему никакой помощи.
Это было как перед прыжком в пропасть. После нельзя будет сказать, что передумал, и вернуться на стартовую площадку. Кому-то нравилось так щекотать себе нервы, но Макс бы с радостью всего этого избежал. А главное, ведь можно. Он никому ничего не обязан, никому не должен. Ещё вполне возможно отказаться от безумной идеи, как он раз за разом отказывался в своей жизни от всего, что требовало решительных шагов. Но что-то в нем изменилось с недавнего времени. То ли сломалось, то ли наоборот — окрепло. Страх никуда не делся, но кажется, Макс с ним свыкся. Видимо, когда постоянно чего-то боишься, то в какой-то момент это перестает быть острой проблемой.
Родители смотрели по телевизору новости. Мать что-то вязала, поглядывая на экран поверх очков. Макс всегда считал это странным хобби для ещё нестарой женщины и ненавидел ее самодельные свитера, которые его заставляли носить в школу, а сейчас сам с удовольствием надел один такой и смотрел с умилением на мельтешащие спицы в уверенных руках. Отец сквозь зубы тихо комментировал происходящее в стране и в мире:
— Не, ну ты только посмотри — одни пидорасы в думе! — возмущенно указывал он ладонью на телевизор.
«А вот и то самое «кстати»: с ноткой истерики подумал про себя Макс. А что, самое время встрять в разговор со словами: «А знаешь, кто ещё пидорас? Твой сын! Бадум-тссссс!». Зяблик вдруг понял, что подходящий момент никогда не наступит, он никогда не будет готов, и с каждым годом будет все сложнее признаться и объяснить, почему он молчал все это время и лгал.
— Можно с вами поговорить? — привлек Макс с себе внимание и отлип от дверного косяка, подойдя ближе.
Сто раз отрепетированные слова застревали в глотке. И все же он выдавил из себя их все, до последней капли и замолчал, ожидая реакции. Ответом была тишина, только диктор на заднем фоне рассказывала о погоде на завтра.
Молчание затянулось, и Макс решился поднять на родителей глаза. Они как-то странно переглядывались друг с другом. Может, не поняли?
— Я говорю… — решился повторить Макс.
— Да слышали мы, не глухие, — перебил его отец ворчливо, но ни злобы, ни даже удивления в голосе не было.
Не такой реакции ожидал Макс на самый свой большой секрет, если честно. Стало даже обидно. Может, это просто шок?
— А я тебе говорил, надо было здесь его оставлять! — переключился на мать отец, как будто продолжая давний спор. — Пошел бы в МВД, там все строго, глядишь, перебесился бы! Так нет! Пусть в Москву едет! Доездился!
— Вот это ты хорошо придумал! Только и осталось его в окружение одних парней отправить! Сам-то думаешь, что городишь? — не осталась мама в долгу. — На филфаке вон сколько девочек красивых, и то…
Она осеклась, не договорив, а отец махнул рукой и ушел на кухню, судя по звукам, наливал себе рюмку. А до Макса постепенно доходило:
— Вы что, знали?
Мама отвела глаза и кивнула. Максим чувствовал себя идиотом. Он так переживал, столько думал, так боялся, что его раскроют.
— И как давно?
— Со школы твоей ещё. Нам психолог рассказала.
— Но… Как же конфиденциальность?
Он был в шоке. А ещё чувствовал себя преданным. Он столько рассказывал психологу, так доверял, и оказывается — зря. И родители… Уж они-то могли ему сказать, что знают. Макс не рассказывал по понятным причинам, но они. Он столько лет мучился, а они просто знали и молчали…
— Ты был несовершеннолетним, который пытался покончить с собой. В этих случаях конфеденциальность не работает. Мы имели право знать, что с тобой происходит.
— А я? — Макс вспылил. — Я имел право знать хотя бы, что вы в курсе?
— А ну не повышай на меня голос! Откуда мы знали, вдруг с моста прыгать пойдешь? Мы чуть второго ребенка не потеряли! Думаешь, сильно хотелось рисковать? Врач твой посоветовала дать тебе время, чтобы ты сам рассказал. Ей виднее.
— И… Как вы это приняли?
Мать пожала плечами и снова взялась за отложенное вязание.
— Сначала как-то не до этого было, главное, что живой. А потом уже смирились. У нас один сын, другого уже не будет. Папа только все надеялся, что перерастешь, ну, ты его знаешь — поворчит и перестанет.
Макс не знал, как реагировать. Он настраивался на бой, на упрёки, ругань, ультиматумы, и теперь все настройки сбились. Было стыдно, что он думал о них хуже, чем есть. Всё-таки он эгоист, что тогда, что теперь. Думает только о своих страданиях, и даже мысли не возникло, что почувствуют родители, когда он им расскажет, что они чувствовали, когда нашли его в ванной, когда узнали о его ориентации и все равно оберегали, как умели. В глазах защипало.
— Спасибо.
— За что это? — Мать подозрительно сощурилась.
— Что принимаете меня…
— Ой, прекрати. Куда бы мы от тебя делись? Иди чайник лучше поставь, и отцу там скажи, пусть не налегает, а то я завтра его от похмелья лечить не собираюсь
Зяблик кивнул, шморгнул носом и ушел делать чай.