После ужина, во время которого он почти ничего не ел, король Санмир удалился в личные покои, сел за стол, взял книжку, прочел две-три страницы, кажется, совсем не понимая прочитанного, и отбросил это дело в сторону, развалившись на любимом кресле. Женщины изо всех сил пытались изображать мебель, ходили, плыли по комнате, не переговаривались и даже не обменивались улыбками, сидели в уголках или смотрели в окно, и только в мгновения, когда пылающий взгляд короля останавливался на одной из них, это комнатное растение начинало усиленно цвести и улыбаться. У каждой был шанс попасть в спальню Санмира. Но только он решал, кому этот шанс выпадет сегодня.
Он встал, прошелся взад-вперед по комнате, минуя самые прекрасные цветки Хрустальной, затянутые в корсеты; посмотрел в глаза одной, в декольте другой, на ножку третьей, страдальчески вздохнул и вернулся на кресло. Похоже, уже ничто не могло порадовать его, ни балы, ни ужины, ни даже секс; через его тело прошло уже столько дам, что он, казалось, начал понемногу забывать, зачем ему вообще этим заниматься.
— Кстати, — сказал он вдруг, и все цветки вздрогнули, будто не ожидали, что тишину личной комнаты может разорвать его голос, — кстати, по поводу юноши Кайшила.
Единственная, к кому это могло быть обращено, поднялась с маленького пуфика и незаметно пригладила кружева на груди.
— Да, мой король?
— Я кое о чем задумался намедни, и мне пришло в голову проверить отчеты из Намьяны, — спокойно, размеренно говорил король, глядя в глаза этой женщины. — В самом деле, похоже, там орудует банда; несколько крупных торговцев жаловались, что больше не могут посылать свой товар через Намьянские леса.
— Что ж, разбойников, к сожалению, много на дорогах Хрустальной, — улыбнулась женщина. — Однако я все-таки не могу в полной мере поверить в историю Кайшила о чисто женской банде.
— А я могу.
Она вздрогнула.
— В самом деле?
— Вот что я заметил, — произнес Санмир, пожирая взглядом ее красивое лицо, ища хоть крупицу правды за застывшей на нем кроткой улыбкой и прилипшей к щекам толстой пудрой, — каждый крупный торговец хотя бы раз информировал стражу о катастрофе в лесах Намьяны. Они все ездят по этому пути, потому что более короткой и простой дороги до Хрустальной и не придумать; а сейчас все они вынуждены идти в обход. Все они. Кроме одной. Кроме алмазной княгини Эрмеры.
Из-за этого имени прелестные цветы сморщились и склонили лепестки; Эрмера вызывала в завистливых душах одновременно и радость, ведь никто не могла сравниться с ее уродством, и ненависть, ведь и в богатстве ей тоже не было равных. А теперь на нее еще и разбойники не нападают — ну что за несправедливость!
— Алмазная княгиня возит свои камни через Намьяну? — удивилась прелестная женщина; Санмир никак не мог припомнить ее имя, хотя очень старался.
— Не слишком часто, очевидно, чтобы не всплыл факт удивительного равнодушия разбойников к ее делу, — король щелкнул пальцами по лежавшему на столе перу, отчего то скатилось на пол, и чернила забрызгали новенькие наряды присутствующих дам. — Конечно, само по себе это еще ничего не значит, это лишь выдумки; если все вокруг в чернилах, а ты одна осталась чистой, это еще не значит, что у тебя с чернилами договор.
Она приподняла подол своего платья — на кружевах темнели черные пятна. С этим пером она точно ни о чем не договаривалась.
— Но если Ианнари Кайшил не совсем сумасшедший, то в Намьяне происходит что-то любопытное.
— Жена Ианнари погибла как раз в том лесу.
— А он был женат?
Они взглянули друг на друга, волк на овечку, львица на антилопу, и цветочки печально вздохнули — сегодня им явно не увидеть потолка королевской спальни.
— Я займусь этим позже, но всенепременно займусь, можешь не сомневаться. Если понадобится, перекопаю собственноручно весь лес, и все-таки найду спрятанное сокровище, — решил Санмир, вставая. — А ты, красотка, поможешь мне сегодня надеть пижаму.
Она заулыбалась — дождалась, добралась! — и присела в реверансе, но в глаза бросились черные чернильные пятна на кружевном подоле, и женщина сказала сладким, мягким голосом:
— Позволите мне сперва отлучиться в ванную, чтобы отмыть подол?
— Тебе там не понадобится твое платье, — возразил король, однако, подумав, все-таки согласился. — Позволяю.
Прекраснейшие цветы Хрустальной поднялись и печально разошлись по своим оранжереям.
***
Лагерь исчез так легко и быстро, словно это какая-то сказочная волшебница явилась, взмахнула своей палочкой и стерла с лица земли Площадь, хижины и кострище. Не все вещи имело смысл брать с собой в далекий путь, поэтому многое оказалось закопано в землю, и особенно от такой жестокой судьбы страдала Сорока, оплакивавшая каждую мелочь, которую не успела продать и не смогла припрятать; но в остальном среди птичек царило приподнятое настроение. Покидая кровавую землю Хрустальной, они надеялись встретить там, за горизонтом, новые, щедрые места, уютное небо над головой и непуганых торговцев, готовых посылать свои повозки прямо им в руки.
Специально для Буревестницы из лояльной деревни доставили телегу, чтобы женщине с младенцем не пришлось тащиться в седле. Новенькие лошадки урчали и печально покачивали головами, пока Синица крепила к их бокам поклажу; стоявшая на одной ноге Цапля следила, чтобы ее любимое платье ни в коем случае не забыли в лагере, а то вероятность была, и немаленькая; Буревестница кормила грудью, а Ворона прохаживалась по поляне, так долго дарившей им кров, и мысленно благодарила каждую местную елку за все те победы, что мудрые деревья пережили рядом с птицами.
Ласточка, в новеньком брючном костюме, румяная и повеселевшая, нагнала ее сзади и зашагала рядом.
— Куда мы поедем, Воронушка? — спросила она, пытаясь на ходу заглянуть в глаза. — В твои родные края?
— О нет, тебе бы там не понравилось — жарко.
— Тогда на север!
— Тоже вряд ли — у тебя ведь мерзнут ноги.
— Ты подшучиваешь надо мной, — заметила Ласточка. — А зря, зря-зря! Синица начала обучать меня стрельбе, так что я теперь штучка опасная.
"Штучка!"
— Видела я ваше обучение, ты скорее себе ногу прострелишь, чем в живую женщину попадешь, — Ворона ласково погладила Ласточку по волосам. — На самом деле, наверное, я бы лучше попробовала дать тебе меч. Займусь тобой лично, только сперва уговорю Сороку расщедриться на еще один клинок.
— Разве у тебя нет тридцати трех мечей в коллекции? — Ласточка указала на тюки, которыми Сорока заполняла телегу.
— Есть, — признала Ворона. — Только тебе до них еще долго не дотянуться.
— Так нечестно! Я ведь все могу. Раньше я думала, что ни на что не гожусь, только ноги раздвигать и плакать; но теперь понимаю, что все то было ложью Богера, и что я — первоклассная разбойница.
"Первоклассная!"
— Обучу тебя мечу, — рассудила Ворона, — но только ты взамен обучишь меня вот такой самооценке.
— Договорились! Первый урок: просто берешь и смотришь в зеркало, и замечаешь про себя, какая ты со всех сторон красоточка, а потом берешь и говоришь Ласточке, куда же мы поедем...
Кормление уже завершилось, и когда Ворона подошла к телеге, Буревестница качала на руках беззаботно спящую, пахнущую молоком и любовью младеницу, а рядом с ними сидела старая кукла, готовая нырнуть в новую главу разбойнической жизни и стать верной спутницей для новой Эльзинор. Нагнувшись, Ворона поцеловала ребенка в щеку, а затем чмокнула и мать.
— Все же странно отправляться без Выпи, — сказала Буревестница, наблюдая за лошадьми. — Вы же так давно вместе.
— Она нашла дом, в котором она счастлива, и это единственное, что меня волнует, — спокойно сказала Ворона. — Если однажды в наших путешествиях тебе, Абрис, встретится место, где бы ты захотела остаться, я тоже не стану тебя останавливать. Ты птица. Ты свободна как птица.
— Просто так вышло, что дом для Выпи — королевский дворец?
— Ну, я всегда знала, что на меньшее она не согласится!
Ласточка обежала их обеих, улыбнулась спящей малышке и зашептала на ухо Буревестнице так громко, что слышал и Горви:
— Спроси, пожалуйста, куда мы едем, а то мне она не говорит.
— Мы едем далеко, — не дожидаясь очередного вопроса, призналась Ворона. — Так далеко, что вы и не знаете такой страны. Но это временно; пройдет пять, шесть лет, уляжется шум, и мы вернемся в Хрустальную, возвратимся в леса Намьяны и продолжим с того же места.
— Что особенного в этой Намьяне? — любопытничала Ласточка.
— Не в ней, а в Хрустальной. Мне кажется, этой земле мы нужны больше всего, — Ворона взглянула в небо, туда, где по ее ощущениям высился над землей высокий, холодный, прозрачный дворец. Дом Выпи. — Мне кажется, есть в Хрустальной что-то такое...
— Все готово, — прервала ее Сорока, подойдя с длинным, исполосованным чернилами списком дел в руках. — Едем, пока ребенок не проснулся.
Погрузились на коней, в телегу, каждая на своем месте. Наготове держали оружие, вдруг бы королевские люди или просто недоброжелатели встретились на дороге; в последний раз взглянули на поляну и безошибочно нашли в ее центре то место, где когда-то горел костер, и где беззаботные разбойницы пили горький Сойкин чай, перемывая косточки прошлому, радуясь настоящему и бесстрашно ожидая будущее.
Двинулись; но не успели проехать и пару шагов, как лес сжался, зашумел и выплюнул на поляну еще одну лошадь, всадница которой так запыхалась от дикой скачки, что напоминала скорее какую-то ушастую сову, чем Выпь.
— Ты что здесь делаешь? — Ворона удивилась так сильно, что даже обрадоваться не смогла. — Ты, здесь? Почему? А как же Санмир?
Выпь спрыгнула с седла и упала на землю; на ней был чистый, новый брючный костюм, слишком плотно сидевший в бедрах, видимо, утащенный у одного из любовников, и потому совершенно не важный: она каталась по изрытой недавно земле и совсем не переживала за чистоту и сохранность ткани. Подумалось, что Выпь, наверное, сошла окончательно с ума, свихнулась в удушающих и темных дворцовых склепах, но когда та вскочила на ноги, взгляд у нее был слишком осмысленный для безумной.
— Ха! Тоже мне, подруги называется! — воскликнула Выпь весело. — Вы что же это, девушки, решили меня все бросить?
Пташки переглянулись, и Ворона отважилась спросить:
— О чем ты говоришь? Мы узнали, что ты добралась до постели короля, до всего, о чем когда-либо мечтала. И поэтому мы думали, что ты уже не заинтересована в том, чтобы скитаться с нами...
Выпь засмеялась, откинула со лба выбившиеся из пучка волосы и посмотрела на подруг удовлетворенным, счастливым взглядом.
— Я вовсе не мечтала быть подле какого-то там жалкого мужичка в короне, — заявила она. — Девочки, я же не какая-то вам мелкая сошка! У меня планы были куда более интересные.
Она закинула ногу в стремя, запрыгнула на лошадь легко и играючи, как мальчишка, широко, победоносно улыбнулась и воздала руки к небу.
— У Санмира в его годы была тысяча женщин, и, само собой, он их уже совсем не помнит. Нет никакого удовольствия в том, чтобы быть с ним. Удовольствие в том, чтобы ему отказать.
Она пришпорила коня и вышла вперед, поравнялась с Вороной; улыбаясь, атаманша кивнула ей, знаком давая понять, что Выпь снова принята в строй, а затем указала на телегу с Абрис:
— А вон там — Буревестница и ее малышка Сойка, познакомься обязательно.
— Уж познакомлюсь, — кивнула Выпь. — Но вот у меня есть вопрос.
Ворона заранее закатила глаза, зная, что последует; и неотвратимое, колкое, гулкое, оно прозвучало, стелясь песком за копытами их довольных коней:
— Воронушка, а куда мы поедем?