Жизнь проходит порою размеренно,
Ламинарным потоком времени:
Стрелки ходят по кругу уверенно;
Прорастает древо из семени...
Но однажды тучи сгущаются,
Турбулентность покой нарушила.
Изменения начинаются.
Да вот к лучшему или к худшему?
Я пытаюсь стоять, не исчезнув
В этом шторме толпы и молвы -
Чтоб понять пред падением в бездну:
Турбулентность создали вы.
Суждено ли принять ход спирали
Иль вернуться к своей параллели?
Я не знаю. Но должен решиться
Сделать выбор - во имя цели!
Начало 1847 года ознаменовалось страшным голодом из-за очередного неурожая и "картофельной болезни", от которой страдала большая часть Европы; и усилившимся экономическим кризисом в стране. Безработица возросла на пятьдесят процентов, и на улицах столицы всё чаще можно было услышать: "Реформы!" или более радикальное: "Долой монархию, да здравствует французская республика!".
Всеобщая любовь к королю сменилась разочарованием и гневом. В облике и характере Луи-Филиппа стали видеть много отрицательных черт. Народ уже не верил в образ "короля-буржуа", неторопливо прогуливающегося с зонтиком по Елисейким полям, разговаривающего с воинами дней Июльской революции, как с равными себе. Дела его говорили ровно об обратном. Всё его внимание обратилось на денежную аристократию, с которой он был тесно связан еще до революционных событий: на высших чиновников, банкиров, крупных торговцев и промышленников. Для них создавались самые благие условия в предпринимательстве и политике. Жертвой процветания немногих избранных, разумеется, становились низшие классы населения. И чем больше увеличивался разрыв между богачами и бедняками, тем стремительнее росло общественное напряжение.
Даже технический прогресс и рост экономики в начале сороковых годов не укрепили королевский трон, а неурожаи в 1845-46 годах и последовавший за ними голод вкупе с экономическим кризисом, напротив, усугубили и без того шаткое положение власти. Ситуация накалилась с новой силой, когда Франсуа Гизо, ставший в нынешнем году главой кабинета министров, категорически отказал снизить избирательный ценз хотя бы до ста франков.
Так или иначе, Франция переживала тяжёлые времена, сидя на пороховой бочке недовольства, яркие искры которого то и дело мелькали в народе. Один неверный шаг - и волна мятежей вновь погрузит страну в хаос и мародёрство.
***
В период времени, когда происходили все вышеописанные события, я, Пьер Аронакс, учился на последнем курсе медицинского факультета в Париже. Не без гордости могу сказать, что в своих кругах являюсь одним из прилежнейших студентов и знатоков своего ремесла, чем очень довольна моя семья. Отец мой - владелец книгопечатной мастерской, что в своё время была основана дедом и до сих пор входит в число лучших типографий Парижа. Мне повезло иметь старшего брата Андре - он переймет в будущем бразды правления семейным делом. Я же, по такому счастливому стечению обстоятельств, волен заниматься, чем пожелаю.
Итак, я был свободен в выборе профессии. Будучи человеком самых различных интересов, я долгое время пребывал в исключительном замешательстве с самоопределением: мир, потрясавший меня разнообразием с детских лет, с годами только ширился, и, кажется, не было в нём безделиц, не привлекавших внимания молодого юноши с пытливым взглядом. Всё же по прошествии нескольких вёсен жизни, мне удалось избрать занятие по душе. Наукой, пленившей меня, оказалась естественная история, ибо ничто так не волновало мой разум, как желание познать сложность и совершенство всего живого, что окружает нас. Вскоре, ни у кого уже не возникало сомнений в моей будущей карьере врача. Родители приняли сей выбор весьма благосклонно, так как занятие это считалось почётным и очень необходимым во все эпохи и, думаю, останется таковым ещё на долгие века: ровно столько, сколько существует на земле род человеческий.
В каком-то смысле мне повезло родиться в Париже - столичном европейском городе, где возможности людей ограничиваются лишь их леностью да количеством звонкого серебра в кошельке. Конечно, я не оспаривал мнения многих моих соотечественников о поэтической прелести провинций и красоте морских побережий нашей страны, однако понимание необходимости получить образование и достойную работу удерживало меня от желания пуститься в путешествие по разным дивным местам; и я вполне удовлетворился тем, что вернусь к этим планам, когда надёжно устрою свою судьбу.
Медицинский Факультет, где мне довелось учиться, располагался в трёх кварталах от квартиры, которую я снимал неподалёку от дома, поэтому не было нужды ежедневно тратиться ещё и на экипаж: вся дорога едва ли отнимала больше пятнадцати минут. Возможно, кто-то удивился бы: зачем мне потребовалось снимать отдельное жильё; но я предпочитал заниматься в тишине и уединении и в свои двадцать пять вполне мог позволить себе эти условия. Одним словом, жизнь моя мало чем отличалась от быта большинства студентов, замкнуто вращаясь между факультетом, домом и практическими занятиями. Последнее, к слову, давалось мне лучше, чем многим другим сокурсникам.
На удивление, спустя почти четыре года учёбы, что-то будто стало блёкнуть во мне, терять свой прежний смысл. Но именно тогда произошла встреча, наложившая отпечаток на все мои взгляды и принципы...
***
- ...и наконец, отметку "отлично" за практическую медицину получают Делон, Бенетт, Аронакс и Лортье, - раздавался в аудитории скрипучий голос профессора. - Надеюсь, каждый получил сегодня хороший опыт для дальнейшего совершенствования навыков. А теперь перейдём к разбору ошибок.
Чья-то рука легонько ткнула меня в плечо, и дружеский голос прошептал на ухо:
- Чёрт возьми, Пьер, как тебе это удаётся: пятая практика за месяц и ни одной оплошности! Признайся, ты носишь с собой записки с подсказками?
Я вздохнул: мой друг Форен, как всегда, в своём репертуаре.
- Вынужден огорчить тебя, Поль, но я довольствуюсь только своей памятью, чего и тебе советую. Или ты опять был слишком занят вчера, чтобы всё выучить?
- О, да!
Поль перегнулся вперёд, глаза его загорелись, а лицо приобрело мечтательное выражение. Я уже знал, о ком он поведёт речь.
- Ты прав. Добрую половину вечера я раздумывал над подарком для мадемуазель Тюссо. Второго дня вновь встретил её с матерью в торговых рядах и - боже, как она очаровательна в своём нежно-голубом платьице!
Я усмехнулся, глядя на то, как этот неисправимый романтик закатывает глаза от приятных воспоминаний.
- "Любовь подкралась незаметно, лишив покоя и ума...", да, мой друг?
Улыбка вдруг исчезла с его лица.
- Боюсь, мои чувства останутся безответны: говорят, сердце Жаклин несвободно, хотя я не знаю никого, кто бы за ней ухаживал, не считая себя, естественно. Не перестаю думать об этом...
- Месье Форен! - рядом с нами выросла округлая фигура профессора. Очевидно, наш разговор не укрылся от его всевидящего взора. - Вам следовало бы лучше задуматься о своей успеваемости, ибо это последний раз, когда я сжалился и поставил вам "хорошо" за подобную работу. На месте юной мадемуазель я бы трижды подумал, стоит ли связываться с таким несобранным человеком! А вы, господин Аронакс, не поощряйте в нём лишнюю болтливость в урочное время.
Солнце начало клониться к закату, когда мы оба вышли на улицу из лектория.
- "Лишняя болтливость", "трижды подумал"! - продолжал возмущаться Форен. - Да его счастье, что он не на её месте! Вот посуди, Пьер: разве найдётся во всём Париже подходящий корсет на его тушу?
Тут он сам рассмеялся своей шутке и слегка пихнул меня в бок.
- Что с тобой, друг мой? Абсолютно не узнаю тебя в последнее время - ты стал вдруг таким молчаливым.
Вопрос, которого я так опасался, всё-таки прозвучал. Помедлив с минуту и выдохнув, я выдал:
- Знаешь, Поль, мне кажется, я не хочу быть врачом.
Он замер, не успев даже шагнуть на мостовую. На лице его секунду отражалось непонимание, но он взял себя в руки и потрясённо ответил:
- Я не ослышался? Пьер, но почему? Идеальные оценки, авторитет, профессия, что сама идёт к тебе в руки, ты же... Целых четыре года ты учишься с нами на медицинском факультете - слышишь: четыре! Неужели ты хочешь, чтобы все они пропали впустую? Неужели ты сдашься, когда осталось пройти совсем немного?
- Мне искренне жаль этого времени, но с каждым днём, что я прихожу сюда, я чувствую какое-то безразличие внутри. Словно моя душа лишилась прежней свежести, словно она засушена между листами врачебных справочников, и если раньше я с ходу чувствовал красоту цветка и его тонкий аромат, то сейчас лишь его классификацию и лекарственные свойства.
Он молчал, взволнованно глядя на меня. Я решился и закончил.
- Недалёк тот день, когда я сам стану тем старым профессором со скрипучим голосом, над которым за глаза потешаются студенты, а я не хочу этого. Поэтому нужно уходить прямо сейчас, пока ещё не поздно.
Отзвуки моего голоса растаяли в вечерних сумерках, заменяясь далёким говором людей вдалеке и гулким перестуком копыт лошадей, везущих вдоль улиц свои экипажи. Наконец, Поль очнулся от изумления.
- Я понимаю тебя, Пьер, - медленно и чётко проговорил он. - Но знаю в чём твоя проблема: ты полностью погружён в свои учебники, поэтому и высыхаешь изнутри. Смотри: я после занятий строю планы о Жаклин Тюссо, стараясь привлечь её внимание; твои коллеги по знаменитости Бенетт и Лортье проводят вместе опыты из увлекательной физики - Лортье живёт по соседству со мной, и из его окна частенько слышны звуки то и дело падающих механизмов вперемешку с их громким смехом. Делон при каждой возможности забирает из дома своих младших сестёр и ходит с ними на выставки, художественные галереи... А ты? Каждый раз, как я захожу к тебе, ты сидишь за книгами и ничего вокруг не замечаешь. Отсюда проистекают все твои трудности "быть живым".
- Что же ты предлагаешь делать? Я не такой общительный и открытый человек, как, например, ты.
- Тебе просто нужно чем-то разнообразить одинаковые будни, - Форен чуть не подпрыгнул от осенившей его идеи, звонко щёлкнув пальцами. - Думаю, ты можешь найти себе новое увлечение и наслаждаться им. Сходи на музыкальный концерт или на вечер поэзии, или изучи тот раздел наук, до которого не доходили руки - главное, отвлекись на что-нибудь извне.
- Думаешь, это воскресит меня? - моя уверенность в прежнем решении начала колебаться.
- Без сомнения! Пьер, прошу, поверь своему лучшему другу. Любой на Факультете признает твой потенциал; я и сам прекрасно помню, как мы начинали - вряд ли на курсе был второй такой же любознательный человек, как ты. И чтобы чувствовать вкус этой жизни, тебе вовсе не нужно отказываться от собственных достижений. Потому что уйти и остаться ни с чем ты успеешь всегда, а вот сохранить и приумножить нынешнее постараться определённо стоит.
Я посмотрел в его ярко-зелёные глаза - честное слово, никогда бы раньше не подумал, что такие существуют на свете - и, обдумав всё сказанное меж нами, кивнул:
- Я попробую.
***
В тот вечер я много размышлял о нашем разговоре. Из головы не выходил рассказ Поля о сокурсниках по медицинскому факультету, и, каждый раз припоминая его, я всё больше убеждался в правоте своего друга. У меня ещё есть шанс вернуть утраченные краски жизни, и следует заняться этим незамедлительно, но... Взгляд мой обвёл небольшой столик, сплошь заставленный томами по химии, ботанике, врачебному делу, листами, исписанными мелким чётким почерком с обеих сторон, чернильницу, сиротливо выставляющуюся из-под этого нагромождения... Пусть сердце и жаждет изменений, но как же возможно отказаться от прежней жизни за один день? Проклятая ностальгия и страх перед неизвестностью будущего упорно держали меня в цепях, не позволяя решиться на перемены.
- Довольно, - уверенно заявил я сам себе, хлопнув ладонью по деревянной поверхности стола так, что доски жалобно скрипнули. - Возможно, кардинальные изменения в моём положении затруднительны, но ничто не мешает мне найти иное занятие для души.
Выбор, однако, оказался не столь быстрым и лёгким занятием, как представлялось ранее, ибо у каждого нового варианта находился некий изъян, мириться с которым совершенно не было возможности. Какие-то увлечения не давались мне из-за иного склада ума; другие - в силу недостаточной физической формы; третьи казались мне просто нелепыми; на четвёртые, вроде регулярных музыкальных концертов или театральных постановок, и вовсе не хватало денег.
Оставалось последнее, хотя и не самое удачное, на первый взгляд - дополнить медицину каким-нибудь другим разделом моей любимой науки - разделом по естественной истории, а потому обещавшим сделать сей переход плавным и приятным. В конечном итоге на эту роль была избрана зоология, с давних лет будившая во мне живой интерес. Впоследствии пришлось отказаться от неё в пользу медицины и будущего заработка, но теперь ничто не помешает мне изучать её на досуге. На том я и порешил.
Надо сказать, Поль не слишком-то принял эту идею, посчитав, что столь робкий и маленький шаг не принесёт мне требуемых перемен, ибо по сути своей является той же учёбой, но спорить не стал, советуя обратиться в ближайшую библиотеку, которая, по счастью, находилась совсем недалеко от моей квартирки. Помимо этого меня занимал ещё один вопрос: к какой теме зоологии следует обратиться в первую очередь? Но покуда я перебирал в голове всевозможные классы и семейства, действительность решила напомнить о себе:
- ...студент Аронакс! Вы вообще меня слышите? Я просил напомнить основные отделы нижних конечностей.
Очнувшись и вздрогнув от неожиданности, я поднялся и заговорил, на ходу лихорадочно припоминая материал:
- "Femur", "Crus", э-э...
- "Pedis", - шепнул голос Бенетта с соседнего ряда, за что профессор недовольно шикнул на него, вновь оборачиваясь ко мне.
- Месье Аронакс, я не узнаю вас сегодня: по-видимому компания Форена оказывает дурное влияние. Извольте в следующий раз знать урок без запинки, иначе ваша добрая репутация может быстро пошатнуться. А вот этого, кстати, молодого человека, - он кивнул на Поля, - Приглашаю на короткую беседу после занятий по поводу неуместных карикатур на своего наставника.
Тот смутился и спрятал листок с означенным творением в карман, хотя и поздновато - все соседи вокруг с трудом подавляли смешки, обсуждая презабавный фореновский шарж на профессора, затянутого в широченный корсет, как в нашей вчерашней шутке.
В конце дня я остался дожидаться Поля у ворот здания, размышляя, какого наказания он удостоится на этот раз.
Принято считать, что у каждого преподавателя есть любимые и нелюбимые студенты, но у заведующего медицинским факультетом первая категория традиционно пустовала: к отличникам обучения, вроде меня, он относился со снисходительным равнодушием, считая, что иначе и быть не должно; зато остальных представлял средоточием лени, небрежности и невеждества, возводя в ранг личных неприятелей. Мой друг, сказать по правде, не относился ни к тем, ни к другим; но, будучи убеждённым приверженцем консерватизма, профессор крайне не одобрял вольнодумные мысли, бродившие ныне в головах молодёжи и частенько слетавшие с уст Форена, что каждый раз порождало меж ними стойкую неприязнь. И несмотря на то, что причины их ссор относились в основном к области политики, а не медицины, страдали, в конечном итоге, именно оценки незадачливого студента.
Наконец, и он сам показался в дверях, не задержавшись, вне обыкновения, более чем на четверть часа. Заметив меня, Поль весело махнул.
- А вот и я!
- Что-то ты рано. Неужели сбежал?
- Лучше - мне довольно быстро удалось уболтать его. И, угадай, о ком мы беседовали?
Холодный пот прошиб меня.
- Поль, как ты мог рассказать о моих колебаниях! Если он узнал, что я хочу уйти из медицины из-за обыкновенного "надоело", мне конец - он задушит меня нравоучениями о легкомыслии, упущенном времени, мало ли о чём ещё!
- Успокойся. Я лишь упомянул, что ты увлёкся зоологией, но не знаешь, с чего начать.
- А он?
- Он посоветовал тебе поступить вольнослушателем на факультет наук, начать изучение с морских беспозвоночных и прочитать кое-что ещё из научных трудов. Вот, здесь записано.
Форен протянул клочок бумаги, где значилось следующее:
"Дискурс о революциях на поверхности земного шара и изменения, которые они произвели в животном мире",
Жорж Кювье
"О принципе единства высших организмов",
Жоффруа Сент-Илер Этьен
- Думаю, с сегодняшнего дня тебе больше не будет скучно. Но я надеюсь, ты найдёшь то, что ищешь, Пьер, - мой друг улыбнулся и протянул на прощание руку, - Счастливого пути в неизведанное...
***
Полчаса спустя я решительно вошёл в местную библиотеку и протянул профессорскую записку тамошнему смотрителю. Степенный мужчина покряхтел, неспешно полистал толстый каталог и вздохнул:
- Сожалею, месье, но труды Сент-Илера изъяты с выдачи ещё с 1830 года из-за ошибочности сведений.
- Но как же так? Мне посоветовали прочесть его только сегодня.
- Должно быть, ваш наставник имел в виду спор между Сент-Илером и Кювье приковавший внимание всего научного мира 17 лет тому назад. А вот научный труд победителя в той дискуссии, Кювье, у нас имеется, однако единственный его экземпляр, по несчастливой случайности, только что забрали.
Сердце моё обречённо сжалось: к началу лекций, куда я собирался пойти, мне хотелось бы знать хоть какие-то основы. Библиотекарь, заметив мою растерянность, произнёс:
- Не отчаивайтесь раньше времени, юноша. Книга ещё не покинула этих стен - её забрал вон тот молодой человек за третьим читальным столом. Возможно, вы сумеете договориться.
Указанный мне посетитель тем временем увлечённо продолжал чтение, не замечая ничего вокруг, что позволило разглядеть его повнимательнее. Несмотря на классическую европейскую одежду, вне всякого сомнения, он был иностранцем из южных мест, о чём свидетельствовали его загорелая кожа и густые чёрные волосы, которые он даже не стремился прибирать в аккуратную причёску, что, на удивление, не выглядело растрёпанно, а, напротив, исключительно шло ему. Была в нём какая-то странная притягательность, по крайней мере, осанка, которую он твёрдо держал, в отличие от остальных местных читателей, выдавала в нём уверенного, полного энергии человека. Тут, точно почувствовав моё чересчур явное внимание, незнакомец закрыл книгу и поднял глаза.
Ах, что это был за взгляд! Раньше я всегда несколько иронизировал над поэтами и писателями, читая всевозможные красочные описания магнетизма взглядов их персонажей, но сейчас готов был взять все свои слова обратно, ибо этот взгляд легко мог и заставить утонуть в нём, и мгновенно обратить в пепел! Вся моя решимость тут же испарилась, и я так и замер, не отводя глаз. Того затянувшееся молчание, похоже, раздражало. Он откинул прядь с лица и поинтересовался:
- Ну? Может быть, прекратите смотреть на меня как кролик на удава? Что вам угодно?
- Прошу прощения, - наконец, выдавил я, - Говорят, вы только что взяли единственный экземпляр Кювье.
Он кивнул и вытащил из чёрного портфеля книгу, показывая.
- Вы об этом? Да, я люблю перечитывать что-нибудь из забавного. Хотя Кювье и не принадлежит к моим фаворитам.
- Дело в том, что мне очень нужно прочитать данную книгу до начала научных лекций, - я замялся, осознавая неловкость своей просьбы. - Не могли бы вы одолжить её мне хоть ненадолго? Пожалуйста.
Он нахмурился, пристально оценивая меня с ног до головы.
- В самом деле? На каком, любопытно узнать, основании я должен одалживать вещи тому, кого даже не имею чести знать? - если бы я был чуть менее смущён, то с удивлением заметил бы, что в вопросе не было ни сарказма, ни возмущения. Но, увы...
- Вы правы, никакого основания здесь нет. Однако мне просто необходимо ознакомиться с трудом Кювье.
- Скажите, месье, на что вам сдались эти лекции? Это ведь не прибавит вам веса в обществе и не даст сказочно прибыльной профессии.
Новый поворот разговора мне не понравился. Кажется, моё терпение стали испытывать.
- К вашему сведению, уважаемый, у меня уже есть превосходная профессия - я иду лишь за тем, чтобы знать больше, нежели знаю теперь. И меньше всего считаю своё решение бессмысленным!
Подобный запал с моей стороны произвёл неожиданное впечатление: собеседник вдруг чуть-чуть улыбнулся и спокойно протянул мне заветный томик.
- Извините за резкость: следовало убедиться, что вы не один из тех, кто приходит на наш факультет наук, чтобы потом кичиться этим в каждом мелочном разговоре. Однако раз вы так тянетесь к знаниям, не вижу причин мешать вашему искреннему желанию.
- Но вы же...
- Берите, пока я не передумал. Лекции по зоологии и эволюции начнутся с нынешней пятницы. Думаю, недели на ознакомление с темой вам хватит. Можете вернуть при следующей нашей встрече, - он бросил короткий взгляд на библиотечную карточку, - Пьер Аронакс...
Неделю спустя
Гул голосов... Топот множества туфель по ступеням... Огромное здание Парижского музея... "Может, всё-таки не стоит идти?" - спросил я мысленно, но тут же дал себе оплеуху: решился, значит, решился; отступать некуда! Глубоко вздохнув и выпрямив спину, я влился в разномастную студенческую толпу, позволяя увлечь себя на второй этаж.
На лекции медицинского факультета я, как правило, прихожу одним из первых, а здесь, проколебавшись, едва не опаздываю, и эта несвойственная нервозность неприятно давит на мысли. Никогда раньше не был вольнослушателем, говорят, это проще, чем обычные занятия, но при этом не получаешь диплома. Впрочем, я ведь тут ради интереса: врачом я ровным счётом уже стал, так почему бы не заняться саморазвитием?
С любопытством озираясь по сторонам, я чуть было не пропустил нужную дверь. Помещение оказалось лекторием, очень похожим на наш, разве только интерьер выглядел много разнообразнее: вдоль стен стояли витрины с чучелами всевозможных четвероногих и пернатых, сами стены украшали систематические таблицы, а в дальнем углу даже виднелся огромный напольный глобус!
Поначалу в глаза мне бросилось неплохое местечко во втором ряду скамеек, но было очень вероятно, что начальные уровни зала давно заняты постоянными слушателями - не хотелось бы в первый же день наживать себе неприятелей из-за таких пустяков. Так что пришлось скользнуть на седьмую линию, где, предположительно, уже не должно быть много народу. Правду говоря, пока что его здесь вообще не было. Наверно, это и к лучшему - на первый раз лучше всего просто обратиться в слух. И мешать никто не будет.
Немного успокоив себя подобными доводами, я выложил из сумки блокнот и чернильницу с пером, но последнее вдруг выскользнуло из пальцев и укатилось под стол. Охнув, я полез следом, чудом спасая руки от чужих каблуков. Наконец, пропажа отыскалась: пишущий прибор лежал в уголке у самого прохода. Через пару мгновений удалось ухватить его за опахало и вытянуть наружу, разгибаясь из неудобной позы. Однако, похоже, я сделал это чересчур резко, ибо в следующую секунду врезался затылком во что-то твёрдое, вызывая сердитый окрик:
- Бога ради, аккуратней!
Должно быть, сейчас моё лицо проходило на переспелую вишню, но стоило только вылезти и взглянуть на говорившего, как сердце тут же бухнуло в низ живота: на соседнем месте, пустовавшем ещё минуту назад, сидел мой недавний знакомый из библиотеки.
- Извините, - наконец вымолвил я, оправляясь от удивления. - Не заметил, как вы пришли. Я думал, все давнишние студенты сидят ближе.
- Так и есть. Но я не выношу, когда за спиной кто-то шепчется, поэтому сижу в последнем ряду.
- Обычно назад садится много лентяев, и такое соседство неприятно.
Тот усмехнулся и пристально посмотрел мне в лицо.
- Вы мой первый сосед.
Возникла недолгая пауза, поскольку ответы моего собеседника абсолютно не соответствовали ожиданиям, и разговор завязать получалось из рук вон плохо. К счастью, я быстро нашёлся:
- Спасибо, что уступили мне тогда Кювье.
- Ах, вы об этом, - он коротко кивнул, принимая книгу обратно. - Ну, что ж, надеюсь, она была вам полезна, - тем временем в зал вошёл здешний профессор, - Если хотите, обсудим её после занятий. А теперь позвольте мне послушать лекцию.
***
- ...Таким образом, - вещал у доски наш лектор, - Принято считать, что серия нескольких крупных катастроф, кардинально изменивших облик планеты, раз за разом приводила к уничтожению существующих на ней высших организмов, что давало основу для развития принципиально новых форм жизни, никоим образом не связанных со своими предшественниками. Это доказывают многочисленные находки примитивных животных и растений, обнаруженные при раскопках древних слоёв породы.
- Но разве современные растения и животные не могли произойти от более ранних и, стало быть, менее эволюционно развитых существ? - поднял руку слушатель со второго ряда.
- Месье Жоффрен, Вы неверно подбираете термины: в природе не существует последовательной эволюции живого мира, это было доказано великим деятелем науки Жоржем Кювье ещё в 1830 году.
- А чем он аргументировал своё мнение? - неожиданно спросил мой сосед, с интересом прислушивавшийся к разговору.
- А? - профессор явно не ожидал, что кто-то тут посмеет усомниться в его словах.
- Я имею в виду, не мог же Кювье просто прийти в научный совет и заявить такое без доказательств.
- Видите ли, господин Даккар, он занимался исследованиями в этой области и пришёл к выводу, что организмы прошлых эпох не имеют практически ничего общего с нынешними, а значит, процесс эволюции, как Жоффрен назвал его, если и имеет место, то не оказывает значительного влияния на развитие природного мира.
- Однако в любой сфере бытия настоящее непременно вытекает из предпосылок прошлого, и было бы крайне странно, если бы между эрами существования жизни на Земле не прослеживалось какой-либо связи, не находите?
Профессор утомлённо потёр лоб и наморщил его. Обычно так делают, когда занимаются скучным и бесполезным делом, которое, по иронии, называется рабочей обязанностью; очевидно, настойчивость студента начала выводить его из себя. Он глянул на часы и с облегчением выдохнул.
- Не в нашей компетенции оспаривать мнение совета опытных учёных. Впрочем, можете приберечь ваши аргументы для открытой дискуссии на следующей неделе, - он обернулся к остальным: - В будущий понедельник, все услышали? Хорошо. Тогда лекция окончена. Жду вас после выходных.
- Что за дискуссия будет в понедельник? - спросил я, выходя из музея вместе с... Даккаром, кажется?
- Периодически профессор Дюпен устраивает устные состязания учащихся, проверяя, как усвоена тема. Вызываются два оппонента и ведут полемику по заданной теме.
- Звучит интересно.
- О, поверьте, это зависит от качеств оппонента: у некоторых язык так костенеет от волнения, что никакого удовольствия от спора не остаётся, - он презрительно фыркнул. - Сами увидите.
- А профессор строго оценивает?
- Да как сказать... Отметок нам здесь не выводят, но моральное порицание проигравшему вполне может быть. К тому же, иногда он выбирает победителя с самого начала, если поддерживает его позицию. И так во всём. Вот, например, сегодня: рьяно защищал Кювье и других в этом убеждал, а я уверен, эволюция существует! Абсурдно считать иначе. Вам, месье Аронакс, дали прочитать только одно мнение в данном вопросе. Не хотите ли изучить альтернативное?
Даже не пытаясь казаться менее шокированным, я наблюдал, как Даккар раскрывает свой портфель и достаёт оттуда книгу. Я зажмурился и снова открыл глаза - не показалось ли мне? Но нет, на обложке по-прежнему было напечатано:
Жоффруа Сент-Илер Этьен
"О принципе единства высших организмов"
- Вы точно шутите! Эту книгу ведь давным-давно сняли с печати и с библиотечной выдачи - откуда?
- У меня свои секреты и связи, - улыбнулся он, видимо, забавляясь моим удивлением, - До встречи на следующей лекции. Никогда не знаешь, что там ожидает...