Я искренне мечтал, чтобы на этот раз Даккар оказался неправ.
Конечно, я прекрасно сознавал, что разбираюсь в происходящей вокруг сумятице хуже моего умудренного друга; и всё-таки "второй акт" революции (как он торжественно окрестил его) не мог предвещать ничего хорошего. Как минимум, это означало новый виток политической драмы и отсутствие спокойной жизни ещё на неопределенный срок. И если первое не особо заботило меня, то второе категорически не радовало.
"С какой стати, - думал я, с досадой и огорчением, - Вся эта государственная встряска случилась именно сейчас? Почему предпосылки сошлись в одной точке именно в этой стране и этом году? Произойди подобное лет через 5-10, я был бы уже опытным врачом - уехал бы на какую-нибудь дальнюю конференцию и остался там, пока всё не придёт в норму".
Увы, история глуха к мольбам и капризам людей! Оттого и свершается, даже когда мы этого не просим.
***
Отречение и бегство Луи-Филиппа Орлеанского ожидаемо вызвало резонанс в народе. Если ранее монархисты искренне верили, что беспорядки - явление хаотичное и легко пресекаемое, то ныне их иллюзии рухнули в одночасье. Проснувшись 24 февраля в империи, к вечеру они заснули... А действительно, в чём? Мне, как и многим простым горожанам, это было абсолютно непонятно. "Вторая республика", о приходе которой громко возвещали народу, на деле пока не существовала. Впрочем, её становление вышло не столь радужным, как ожидало большинство парижан.
И разумеется, Даккар оказался прав!
Последующие дни стремительно складывались в очередной виток противостояния: бывшая оппозиция, окончательно расколовшаяся на умеренное и радикальное крыло, начала борьбу за власть. Те немногие газеты, что продолжали работать в этих условиях, печатали умопомрачительные новостные сводки, отчего я порой не мог понять: смеяться, отмахиваться или кричать в голос...
Так например, "Националь" с негодованием сообщала, что утром 25 февраля в городскую ратушу ворвалась толпа коммунистов из "Организации труда" с требованием незамедлительно подписать провозглашение Второй республики и сменить дискредитировавший себя французский триколор на красное знамя рабочих. "К счастью, - как заключал конец абзаца, - Видный представитель умеренной партии, господин Ламартин, сумел отстоять национальный флаг Франции, согласившись в качестве компромисса прибавить на древко красную розетку".
Что касается самой республики, её всё-таки утвердили официально, о чём красноречиво свидетельствовал заголовок на первой полосе. В продолжении статьи сообщалось также о создании Временного правительства и приведён предварительный список министров от обеих революционных групп. Кроме того, одним из первых приказов правительство отменило смертную казнь (как пояснил мне потом Поль, сделано это было с целью успокоить провинциальную буржуазию и перестать ассоциировать слово "республика" с якобинским террором).
Несмотря на очевидно неустойчивое положение новой власти и мой скепсис по отношению к ней, март выдался довольно тихим. Страну, будто опрокинутую телегу с грузом, пытались перевернуть обратно и заставить ехать по новой дороге. Медленно, со скрипом и скрежетом, Париж оправлялся от пережитого потрясения. По периодическим рассказам друзей я знал, что текущее перемирие - только видимость; что нынешние сражения ежедневно идут внутри министерств, ратуши, правительственных советов... Франция продолжала расцветать под весенними лучами, но я знал: левые революционеры из "Реформы" и правые из "Националь" продолжают вырывать друг у друга полномочия отдавать ей приказы.
Признаться, мне было откровенно безразлично, кто одержит верх в этом кабинетном противостоянии - люди в городе наконец-то перестали пугаться каждого угла, и моя врачебная практика благополучно возобновилась. В какой-то момент я и впрямь практически поверил, что смутное время позади. Казалось, что горевший много месяцев фитиль вольнодумства в итоге достиг бочки с порохом, взрыв уже грянул, и больше опасаться нечего. Поднявшаяся волна недовольства постепенно спадала; проблему безработицы - столь острую в начале года - решило открытие "Национальных мастерских"; а я, после некоторых споров, убедил отца возобновить работу типографии, покуда его конкуренты не перешли с бесконечных политических газет обратно на книги.
Словом, жизнь моя осторожно и неуверенно пыталась войти в прежнее русло.
***
16 апреля мне пришлось нанести неожиданный визит. Вернее, неожиданным было письмо, ожидавшее меня днём ранее в почтовом ящике. Поскольку мой круг общения был невелик и с большинством его представителей легче было встретиться лично, формальное послание на бумаге удивило меня. Почерк оказался смутно знаком, и, мельком глянув в конец листа, я подтвердил догадку. Ровные, чётко выписанные строки гласили:
"Господину Пьеру Аронаксу,
Выражаю своё сожаление, что две наши прошлые встречи произошли в не самых подходящих условиях и, вероятно, расстроили Вас. Через неделю мне предстоит навсегда покинуть Париж. Я благодарен Вам за всё, что Вы сделали, и не хотел бы остаться в долгу. Если Вы не против нанести мне последний визит перед отъездом, я буду ждать Вас у себя 16-го числа в 9 часов утра.
С уважением, ваш друг и бывший сокурсник,Господин Даккар"Разумеется, я не стал отказываться от приглашения. Да и кто бы отказался на моём месте? За всей государственной суетой, интригами и волнением я совершенно забыл о важном: Даккар собирался уехать домой. Он упоминал об отъезде ещё на факультете наук, но тогда остающиеся впереди месяцы рассеяли горечь этой новости. Теперь же известие внезапно возвратило меня на землю. И хотя письмо дошло ко мне поздновато - всего лишь за полдня до назначенной даты, я не преминул отменить всех пациентов на завтра: чтобы не оглядываться на часы и наслаждаться обществом друга так долго, как это возможно.
И вот мы вдвоём сидели на кухне его роскошной квартиры, отдавая честь красиво сервированному обеду из местного кафе.
- ...Честно говоря, до сих пор удивляюсь, как вы смогли прожить столько лет вдали от дома, когда я сам привык навещать своих родных едва ли реже раза в месяц. Неужто вас никогда не тянуло уехать раньше?
Даккар с задумчивостью отодвинул резной бокал, проводя пальцами по ободку.
- Если мыслить объективно, то в первую очередь мне нужно было закончить образование. Бессмысленно останавливаться на полпути от цели, и, поверьте, это не тот расклад, когда мои личные желания что-то решают. С другой стороны, мне действительно нравилось получать знания. Скажем, инженерное дело - это лучшее, что я изучил в ваших краях; но было и множество других вещей, кроме него. Если же говорить субъективно... - он ненадолго умолк, собираясь с мыслями. - Мы с вами родились в разных мирах, Пьер. И я хотел знать их оба изнутри и снаружи: не только языки и технологии, но и культуру, знания, образ мыслей... Проблема в том, что годами погружаясь с головой в ваш, я будто бы терял связь со своим; тогда как изначально предполагалось ровно обратное. Это... сложно объяснить словами. В целом, я увидел здесь больше возможностей, чем предполагал. Вы знаете мой скептицизм, однако многие вещи попросту очаровали меня. Даже то, что происходит в Париже сейчас, в определённом смысле выглядит вдохновляюще.
Последняя фраза против воли заставила меня вздрогнуть. При всём желании я не мог углядеть в государственном перевороте и общественных беспорядках хоть какой-то источник вдохновения. Видимо, оценив моё выражение, Даккар улыбнулся.
- Для вас это всего лишь борьба сторон за власть и уйма беспокойства, а для тех, кто поддерживал происходящее - сражение за жизнь и собственные свободы. И разве оно не достойно уважения?
Я не сразу нашёлся с ответом.
- Но... почему так? Весь этот хаос, столкновения, жертвы...
- А почему не так? - парировал тот. - История никогда не шла гладко. Подчас невозможно всколыхнуть закосневшую систему, создать что-либо новое без хаоса. Другое дело, что не всё новое получается удачным, - он усмехнулся, чуть наклонив голову вбок. - Как вам всеобщее избирательное правоВведено 4 марта 1848г. для мужчин старше 21 года. Впервые в мире.? Реформисты ведь всё-таки ввели его. Или новый сантимный налогТак временное правительство пыталось закрыть постреволюционную дыру в бюджете за счёт крестьян, настроив их против себя. Все 4 прямых налога были увеличены на 45% (45 сантимов на каждый франк). - неправда ли, прелесть? И они ещё всерьёз рассчитывают победить на предстоящих выборах, после того как сами дали обиженным возможность голосовать против, - Даккар вновь улыбнулся, гордо приподняв подбородок (и кажется, бросая взгляд в зеркало за моей спиной). - В чём-то я понимаю ваш консерватизм, Пьер. Лучше бы место этого сборища занял один образованный наследник престола. Определённо, лучше... Но у каждой страны свой путь.
Яблочный пирог - точно такой же, как тогда, на Рождество - был великолепен. Но меня, увязающего в горькой меланхолии, сейчас мало занимал его вкус. По правде сказать, разговоры с этим человеком частенько оставляли меня в смешанных чувствах; вероятно оттого, что он с завидным постоянством любил обсудить острые (или же просто не слишком весёлые) жизненные темы. Но теперь я, наконец, осознал, что дни наших встреч подошли к концу, и от этого становилось вдвое печальнее.
- Если бы мы могли сколько угодно сидеть вот так вдвоём и беседовать о научном, прекрасном и вечном... Без всей этой политики, интриг и революций. Только вы, я и две чашки чая, - он протянул мне ладонь, и я машинально обхватил его пальцы своими, пытаясь высказать всё, что давило на меня в эти минуты. - Два месяца, Даккар. Мы потеряли в этой кутерьме два месяца. И бог знает, сколько ещё будет потеряно до её завершения. Мы столько могли изучить, обсудить и успеть - а успели только поссориться и понаблюдать за крушением прежнего порядка. И вот, наше время вышло, и ничего нельзя изменить. Это совершенно несправедливо...
Даккар на минуту поднялся заменить бокалы на чайный набор и, пожалуй, чуть дольше положенного задержался у окна. Впрочем, внимание моё быстро переключилось на удивительный аромат чая. Я не раз отмечал, что мой друг, кажется, всерьёз ставил задачу пристрастить меня к этому напитку, неизменно выставляя его на стол вместо кофе. Справедливости ради, его чаи всегда были великолепны, однако такого сорта, как сейчас, я не пил никогда.
- "Дарджилинг"Суперэлитный сорт чая, один из самых дорогих и лучших в мире. Растёт в предгорьях на севере и северо-востоке Индии., - улыбнулся собеседник на повисший в воздухе вопрос. - Не особо рассчитывал найти его здесь... Растёт в моей родной местности, - помедлив, добавил он, пристально вглядываясь в глаза.
Неужели? Больше полугода этот человек прямо и косвенно давал понять, что должен (или же вынужден? я так и не определил) хранить инкогнито. Я не знал, была ли последняя фраза намёком или дозволением задать вопрос, но всё-таки решился бросить взгляд на чайную коробку, случайно или нарочно оставленную на серванте. Ещё десяток секунд мне потребовался, чтобы произнести вслух:
- Индия?
Он медленно кивнул, явно следя за реакцией.
- Вам... взаправду далеко ехать, - наконец сказал я, сбитый с толку его напряжённостью. - Теперь понимаю, отчего вы не могли вернуться домой в любое время. Я бы, наверное, так не смог. Но отчего вы настолько хотели сохранить этот секрет? Разве это что-то меняет?
Взгляд Даккара из цепкого стал удивлённым. С минуту он рассматривал меня так, будто впервые видел или хотел уличить в очевидной невнимательности. Я спокойно смотрел на него в ответ, ожидая разгадки.
- Вы поразительный человек, господин Аронакс, - голос его звучал странно и глубоко. Обычно люди ведут себя несколько иначе, как только узнают. Полагаю, мои опасения оказались беспочвенны.
Даккар неспешно прошёлся по комнате, заметно расслабляя плечи. У окна он вновь остановился, выглядывая на улицу. Брови его чуть сдвинулись; пальцы легли на штору, точно он размышлял, не задёрнуть ли её. Я помнил, как он стремился отгородиться от мира ещё у меня в гостях, и прощал ему некоторое недоверие. Но время шло, мой друг молчал, и в душу против воли закралось волнение.
- Что происходит? - я поднялся, присоединяясь к нему у окна. - Собирается дождь?
- О нет, Пьер, - губы его сложились в кривую усмешку. - Боюсь, надвигается, как минимум, ураган.
Сердце моё мучительно дрогнуло. Улицы внизу заполонила толпа воинственно настроенных горожан, в основном в рабочей форме.
- Вы в курсе, что происходит?
- Понятия не имею, - отозвался тот, хмурясь всё больше. - Я уже собрался к отъезду и покинул местное подполье. Не знаю, что там сейчас, но сомневаюсь, что за этим стоит "Реформа".
- Разве не её социалисты устроили последние несколько демонстраций?
Даккар качнул головой и отпер дверь на балкон, осторожно ступив наружу. Я держался за его спиной. Отсюда открывался хороший обзор на сборище парижан. Однако сборище это не стояло на месте: оно определённо продвигалось в центральную часть города. Мысленно вообразив карту родной столицы, я предположил, что их цель - Ратуша. Мой друг вполне согласился с этим доводом. Немного поразмыслив, он сказал:
- Неплохо бы разведать ситуацию. Домой вы идти пока не сможете, так что оставайтесь здесь, - он быстро набросил на плечи пиджак, застёгивая пуговицы и не обращая внимания на мои протесты. - Нет, Пьер, слишком рискованно: вы не владеете навыками и можете пострадать. Я только узнаю, в чём дело, и сразу вернусь - для меня это привычно, вам не о чем переживать.
В конце концов взяв с меня твёрдое обещание никуда не выходить, Даккар выскользнул из дома, в мгновение ока влившись в ряды демонстрантов.
Его не было около двух часов. За это время я совершенно извёлся от беспокойства, успев придумать, как минимум, четыре кровожадных сценария о том, что могло приключиться с ним там, по пути. Наконец, ключ в замке повернулся, снимая с плеч давящий булыжник. Даккар стоял посреди коридора растрёпанный и определённо озабоченный чем-то. Встретившись со мной глазами, он лишь покачал головой. Кажется, разведка его утомила.
- Всё это до крайности непонятно, господин Аронакс. Поначалу я решил, что грядёт очередная массовая демонстрация пролетариев, но по итогу... Кажется, расстановка сил изменилась, - произнёс мой друг, тяжело опускаясь в кресло. - Не люблю подобную спонтанность: ни от кого не добьёшься вразумительного ответа.
- И всё же? - надеждой спросил я. Не могло же быть, чтобы этот человек не смог выяснить совсем ничего.
- И всё же, - кивнул тот. - Кое-что разузнать мне удалось. Судя по всему, свершилось то, о чём я предупреждал вас, Пьер: в гонке двух соперников определился лидер. Умеренное крыло начинает одерживать верх.
- Каким образом?
Даккар усмехнулся, намекая, что ответ не придётся мне по вкусу.
- А как вы сами думаете? Привлекли на свою сторону национальную гвардию и разгоняют соперников с криками "Долой коммунистов!" во всём первом округе. Обученные войска и должная организация, господин Аронакс, подчас решают куда больше, чем громкие заявления. Полагаю, на исходе дня мы уже будем знать, кто победит через неделю на выборах. Если после всего в них ещё останется смысл.
Повисло молчание. Я совершенно не знал, что делать с новой информацией, а мой собеседник пожал плечами и пододвинул к себе чемодан, пересчитывая вещи. Мельком я рассмотрел несколько аккуратно сложенных белых рубашек и классических брюк. Заметив явный интерес, Даккар пояснил:
- Классика удобнее всего, когда поездка долгая, а гардероб ограничен. Подходит на любой выход в свет.
Выбрав один из строгих костюмов, он тщательно расправил его на вешалке, очевидно, намереваясь облачиться в него назавтра. Глаза мои остановились на чёрном шейном платке, украшавшем ворот рубашки на манер галстука. Сама по себе эта вещь не являлась чем-то удивительным - я часто видал подобные щегольские аксессуары на зажиточных пациентах, а один раз даже получил скромный сатиновый экземпляр на именины. Однако что-то на сей раз приковало моё внимание - быть может, необычный отлив ткани в солнечном свете, льющемся из окна?
Край платка сбился набок, и я счёл приемлемым поправить его. Ткань и впрямь оказалась странной; она скользила под пальцами и слегка холодила кожу. Скорее почувствовав, чем увидев взгляд друга, я рискнул предположить:
- Шёлк?
- Угадали. Достойно выглядит и приятен к телу - именно то, что нужно.
"И стоит кругленькую сумму..." - вздрогнув, закончил я про себя, убирая руку. Не хватало ещё ненароком испортить.
- А почему траурный чёрный?
- Не чёрный. Тёмно-тёмно-шоколадный. Покупал под цвет глаз, но похоже переборщил с эффектом, и оставил где-то в недрах саквояжа. Зато теперь, наконец, есть повод надеть.
- Жаль, вы не надевали его раньше, - как-то рассеянно прозвучало из моих уст. - Вам бы очень пошло.
Мне хватило смелости обернуться и оценить реакцию на последнюю нескладную фразу. Даккар смотрел на меня с теплотой и лёгкой грустью, причин которой мне не удавалось понять.
- Мой поезд уходит 23 апреля в 10 утра, - он смутился и, помедлив, добавил: - Если у вас не будет срочных дел.
Я уверенно кивнул, отметив его поправку, и подумал, что ради этих проводов я бы, пожалуй, отклонил даже званый ужин с собственной семьёй.