Утро встретило меня головной болью и неприятным ощущением скованности в мышцах. Неловкий поворот набок, щека касается холодного пола, и приходится окончательно признать, что пора вставать. Последнее время мне вообще спалось неважно: события закручивали нервы в тугой узел, и часто по ночам я видел кошмары. Но нынешний подъём несколько отличался от предыдущих дней - сегодня меня разбудил шум воды из ванной комнаты. Прошедшая ночь медленно всплывала в памяти, и к третьей минуте бодрствования картинка всё-таки сложилась. Революция - побег - Поль - Даккар - дом - запах крови и медицинского спирта - чай... И похоже я уступил гостям оба спальных места, отчего затёкшее тело возмущалось после лежания на полу. Впрочем, я не чувствовал симптомов приближающейся лихорадки, что уже весомый плюс - значит, плед вполне оправдал себя.
К моменту, как я привёл себя в порядок, плеск воды стих, и вскоре в гостиную заглянул Поль. Кончики его волос склеились от влаги, превратив вьющиеся локоны в мокрый частокол; зато с лица исчезла болезненная бледность, а губы привычно растянулись в улыбке.
- Мы тебя разбудили? Прости. Знаю, ты не привык к гостям, мы старались потише, но стены тут из папье-маше.
Я махнул на его извинения и запросто хлопнул по спине.
- Начал болтать, значит, жить будешь. Впрочем, осмотра это не отменяет. Ну-ка покажи свой бок.
Поль закатал рубашку вверх, открывая вид на свежую перевязь. Бинт был наложен по всем правилам, но завязан довольно небрежно - видно, без практики мой друг несколько растерял хватку. Шов не разошёлся, рана не воспалилась заново. Хорошо. Порывшись в распотрошённом чемоданчике (Форен виновато глянул и отвёл глаза), я извлёк на свет божий заживляющую мазь.
- Держи, пригодится. Если больше не побеспокоит, через пару недель снимешь нитки. И постарайся больше не влипать в истории.
- Пьер, я... Не сердись. Ну, всякое бывает, время непростое; ты же всё равно меня спас.
Я не хотел ссориться и поспешил выйти от него в коридор. Дурак! Из всех оправданий выбрать...
- Пьер! - он выбежал следом. - Да случайно я под этот штык попал, случайно! Вот ей-богу, всё под контролем было. Стояли на бульваре, вели переговоры с правительством, а какой-то идиот возьми и пальни. А солдаты полночи с ружьями на взводе - видать, на нервах на спуск нажали. В толпу. И началось... Меня случайно в давке задело, честное слово. Мы уже бежали назад...
- Случайно?! - видит бог, я пытался смолчать, но не смог. Горло прихватывало спазмом; я схватил Форена за воротник и порывисто притянул, сминая ткань. - Уж не хочешь ли ты сказать, что вы оба случайно оказались на том бульваре? Что вас совершенно случайно не предупредили о возможной опасности? Всё под контролем, как же! Я чуть ума не лишился, увидев вас двоих ранеными.
Я перевёл дух, отпуская его. Душил нервный смех.
- Игры кончились, Поль. Это больше не красивые лозунги с трибуны - это бунт, хаос и смерть. Надеюсь, ты осознаешь это раньше, чем случайно отправишься на тот свет в погоне за придуманным идеалом.
Друг тяжело вздохнул, привалившись к стене, и я опомнился. Перегнул, определённо перегнул - он ведь ещё не вполне оправился от ранения. Я осторожно приблизился, прижимаясь лбом к его плечу.
- Поль, я переживаю. Меня пугает происходящее; и то, что ты с такой беспечностью лезешь в гущу событий, покоя вовсе не прибавляет. Остановись, прошу тебя. Пока не поздно. В следующий раз помощь может не оказаться рядом. Ты молод и образован; рано или поздно всё закончится, и ты проживёшь долгую счастливую жизнь. Не рискуй ей на горячую голову.
Форен взволнованно собирался с мыслями, и уже хотел ответить, однако в этот момент дверь кухни распахнулась.
- Прошу прощения, господа, но завтрак не переживёт ещё пяти минут промедления. Так что, если вы уже помирились...
Наверное, стены и вправду были из папье-маше. Что ж, приватной беседы не получилось.
Несмотря на утро, штору на окне лишь слегка приоткрыли, и кухня плавала в полутьме. Чудом сохранив зрение к концу медицинского факультета, я научился ценить его и не собирался лишний раз нагружать глаза без дела - потому, поздоровавшись с Даккаром, прошёл к окну и оттащил занавесь вбок. Яркий свет. Наконец-то.
- Что вы делаете? - вскинулся тот, порываясь вернуть всё, как было. - Нас могут увидеть!
- Во-первых, - я решительно преградил путь, - Вряд ли вас смогли разглядеть ночью в толпе при свете факелов, а тем более, запомнить в лицо. Во-вторых, зашторенное окно днём выглядит подозрительно. В-третьих, даже если кто-то увидит вас здесь, вы оба мои пациенты. Так что нет ни единого повода сидеть в темноте. Вы что-то говорили про завтрак?
Завтрак (если сие творение можно так назвать) действительно ждал на плите. Каша странного вида и запаха, и... О, он прав - ещё пять минут на огне она не переживёт! Схватив первое попавшееся полотенце, я снял закоптившуюся кастрюлю и на пробу зачерпнул ложкой содержимое. Сам "повар" наблюдал эту дегустацию прищурившись и с достоинством приподняв подборок.
- Пшеничная?
- Другой не нашёл.
- Соли многовато. А сахар вы...? Понятно. Вы не шутили, что не умеете готовить.
Даккар отвернулся, молча отходя к стене. Похоже ночь сна не успокоила его дурное настроение. Я мысленно сосчитал до пяти, доставая сахарницу. Если все вокруг беспокоятся и нервничают, неразумно терять голову. В конце концов это мои друзья, и в моих силах их приободрить. Плита проглотила новую порцию угля и приняла чайник; непострадавшая от пригорания часть каши отправилась на тарелки (предварительно восполнив недостаток сахара). Следом на стол отправились изюм, яблоки, три варёных яйца и хлеб с сыром.
- А вот теперь можно садиться. Спасибо, что позаботились об основном блюде, господин Даккар.
Тот, очевидно, счёл мои слова издёвкой, но, отведав "подправленную" кашу с изюмом и фруктами, удивлённо приподнял бровь, перестав хмуриться. Мы с Полем, переглянувшись, отсалютовали ему чашками. Атмосфера на кухне разом разрядилась, и мне не хотелось думать, что будет после этих мирных посиделок.
***
- Нам лучше уйти, - произнёс Даккар, когда я закончил перевязку его плеча. - Мы благодарны, вам, господин Аронакс, но не можем дольше злоупотреблять гостеприимством. И потом, вчерашние события наверняка вызвали резонанс - надо узнать, кто одержал верх.
Должно быть, мой вздох был чересчур явным.
- Я могу понять Поля, но совершенно не понимаю вас, господин Даккар. Отчего вы так стремитесь оказаться в эпицентре шторма? Я думал, вы приехали учиться, но чувствую, что упускаю некие... подробности.
Он молча смотрел на меня, не спеша подниматься, и блеск в его тёмных глазах постепенно сменялся печалью. Мы будто вернулись к рождественскому разговору и вновь пытались пройти по грани инкогнито.
- Интуиция не подводит вас, Пьер, - сказал Даккар мягко и сдержанно. - Я приехал учиться, и не только научным знаниям. Увы, я не могу сказать вам всего. Считайте моё поведение тренировкой. Или репетицией... Месье Форен, вы готовы?
Он прав. Как бы ни болела душа за близких друзей, мне следовало отпустить их. Не замечая за собой склонности к фатализму, на этот раз я, как ни странно, поверил, что иногда судьбу приходится испытывать до конца. Да и какая сила могла бы удержать эти горячие сердца, отринувшие доводы холодного рассудка! Впрочем - тут я обвёл взглядом Даккара, застёгивающего сюртук - возможно, хотя бы у одного из них хватит расчетливости избежать чрезмерных рисков. Если они планируют держаться вместе, может быть, мои опасения преждевременны? Время покажет.
Через несколько минут и пару внимательных оглядок местности, Поль и Даккар исчезли в проходе между домов напротив.
***
Диван в гостиной был вновь аккуратно застелен, плед свёрнут и водружён на спинку кресла; собственная комната ничем не напоминала о ночёвке внезапного визитёра. На секунду закралась шальная мысль, что ничего не было - что я возвратился домой за полночь, рухнул посреди квартиры на пол и увидел странный сон. Но знание последних новостей (которое я никак не мог бы внушить себе сам) уверенно разливалось под черепом. Правду принять приходилось. Оставался лишь вопрос, что делать дальше: продолжить прежнюю изоляцию от происходящего или рискнуть, по крайней мере, разузнать чуть больше.
Поколебавшись, я принял решение навестить родителей. Мы не виделись около месяца: первое время я откладывал визит из-за работы, позже начались волнения; но теперь, после прогремевшей ночью разрядки, я был уверен, что её участники и организаторы не успеют отойти от столкновения, и, по крайней мере, сутки в запасе есть. Разумеется, нельзя было слепо считать себя в безопасности - и тем не менее, друзья, покинувшие меня около часа назад, не выказывали особой тревоги и больше не считали нужным прятаться по домам. К добру ли, к худу ли, я доверился их чутью.
Откопав в шкафу самый неприметный пиджак ещё со студенческих времён (с той поры мой гардероб уже значительно обновился в угоду специальности), я набросил его на плечи, чуть взъерошил волосы, чтобы не бросаться в глаза, и с замиранием сердца покинул пределы квартиры.
На улице стояло пасмурное утро. Кажется, ветерок, коим я наслаждался вечером у Сены, всё-таки выполнил свою работу - затянул небо серым слоем облаков. Пускай. Чем меньше красок наполняет город, тем меньше взгляд цепляется за окружающее. Затеряться относительно легче. Я подавил желание вернуться обратно и твёрдо зашагал по полупустым кварталам.
Попадавшиеся навстречу горожане похоже рассуждали в схожем ключе: многие озирались по сторонам, плотнее запахивали от ветра серые и коричневые накидки и чуть торопливее обычного перебегали вдоль улиц. Несколько раз я выцепил лица соседей и недавних знакомых, однако никто не собирался заводить обычные беседы - люди в спешке отворачивались, продолжая свой путь. Выражения страха и недоверия хорошо знакомы любому врачу - зачастую пациенты приходили ко мне с тем и другим одновременно. Но никогда прежде мне не случалось видеть такое количество этих эмоций на улицах Парижа. Безумная ночь не прошла бесследно.
"Это просто люди, - повторял я сам себе, стараясь не оглядываться в ответ. - Такие же люди, как ты. Они тоже напуганы, растеряны и подозревают всех вокруг. Иди, куда шёл, и веди себя спокойно".
Один поворот спустя глаза уткнулись в надпись, криво пересекавшую стену большого дома.
Луи-Филипп приказал нас убивать, как сделал Карл X!
Пусть он и отправляется вслед за Карлом X!
Вслед за Карлом X? В Англию?В результате Июльской революции 1830г. Карл X подписал отречение и бежал с семьёй в Англию, после чего трон занял Луи-Филипп. Что всё это значит? Неужто Луи-Филипп, в прошлом так явно осуждавший своего предшественника, закончит точь-в-точь, как он? Ужели история стала настолько цикличной, что готова повториться, не выждав даже полвека?
Надпись оказалась не единственной броской находкой. Чем более приближался центр города, тем больше подобных художеств встречалось на пути. Бульвары и авеню пестрели лозунгами, призывами, гневными высказываниями... Многие были перекошены или смазаны - по-видимому, их наносили в спешке при свете факелов. Странно, что правительство, спустившее с цепи армию накануне ночью, не предпринимало ничего, чтобы смыть революционную пропаганду. Либо на это ещё не достало времени, либо...
Я не сразу заметил, как ускорил шаг. Возможно, родители осведомлены лучше, чем я - в конце концов основная арена действий располагалась именно в их округе. Ещё через четверть часа я благополучно достиг цели. Дверь с осторожностью приоткрыл отец. Увидев меня, тут же впустил и тотчас запер засов. Матушка выйдя из кухни, бросилась мне в объятия, расспрашивая, не случилось ли чего со мной по дороге. Я заверил её в полном благополучии и в свою очередь осведомился о её здоровье, а после спросил, насколько им известны недавние события. Прежние предположения потихоньку подтверждались, а вместе с этим росло напряжение разговора.
Отец хмуро рассказывал, как стрельба в поздний час разбудила их обоих и поначалу изрядно напугала. К счастью, двумя днями ранее они успели запастись провизией, сгрузить её в холодный подвал и теперь пережидали горячую фазу подобно мне - за закрытыми дверями дома.
- Андре с Аннет гостили у нас неделю тому назад, и Габриэль также предупредил их на случай обострения ситуации, - добавила матушка. - Уверена, они, как и мы, соблюдают осторожность. Я, право, так переживаю за Аннет - шестой месяц, как бы не скинула на нервах. Ну, да ведь твой брат не допустит. Помню, как я ходила с тобой, Пьер: твой отец едва ли не подушки мне в постели взбивал, - она мечтательно подмигнула супругу.
- Всё оттого, дорогая Пиррет, что двоих предыдущих ты скинула. Потом год не могла понести, и я вообще не рассчитывал на детей после Андре. Боялся, что и в третий раз не удержишь. А вы оба справились. И мы решили, что назовём тебя в честь матери.
- В детстве я был уверен, что у вас попросту не хватило фантазии назвать меня Жильбером или Феликсом.
Мне не слишком хотелось обсуждать свою заурядную биографию, потому я искренне обрадовался возможности отвлечься на перекус (время завтрака давно миновало, но чашка кофе с печеньем пришлась как нельзя кстати). За едой разговор вновь замкнулся на революции. Отец опасался, что, во избежание проблем, типографию придётся держать закрытой ещё какое-то время, до окончания треволнений. Говорил он, презрительно кривя губы, замечая, что Его Величеству давно пора было принять меры и "не допускать разгульного вольнодумия, которое, как известно, является причиной всех беспорядков".
Внезапно в тон его словам с улицы вновь долетели звуки пальбы.
Я вскочил на ноги, интуитивно подбегая к окну. Улица не производила впечатления поля боя. Если бы не повторившийся гул ружей где-то в отдалении, можно было бы счесть, что мне показалось. Родители, очевидно, наученные опытом, отреагировали куда спокойнее. Вздрогнувшая, было, мать спокойно убрала в мойку чашки; отец подошёл ко мне, слегка выглядывая наружу, и недовольно покачал головой.
- Видно, придётся тебе остаться пока у нас. Неизвестно, что творится в центре.
- Не согласен. Все мои вещи и съестные припасы на квартире, а у вас не хватит продовольствия на троих.
- Давно ли ты полюбил опрометчивость, Пьер? Ты и так рисковал, придя сюда, не заставляй нас волноваться снова. Не спорь. Один-два дня, войска Его Величества подавят бунт и...
- Вы так уверены, что революционеры проиграют? - воскликнул я, бесстыдно перебив отца. - А если нет? Многие в оппозиции настроены очень решительно, а социалисты "Реформы" явно намерены идти до конца и толпы безработных только поддерживают их. Никто не знает, когда Париж возвратится к нормальной жизни: через неделю, месяц, полгода? Мы не сможем отсиживаться здесь вечно!
Следовало устыдиться бестактного порыва, однако Габриэль Аронакс недаром слыл непробиваемым кремнём. Он не спешил винить меня за невежество, зато очень внимательно посмотрел в глаза. И спустя бесконечных полминуты произнёс:
- Для человека, просидевшего взаперти почти неделю, ты слишком хорошо осведомлён в ситуации. Уж не связался ли ты с мятежниками, сын?
Кровь бросилась мне в лицо, я понял, что и впрямь сболтнул подозрительные вещи. Тем не менее, сейчас важней всего казалось донести свою позицию до родителей. Причём так, чтобы обошлось без домыслов.
- Я не вступал в ряды протестующих, клянусь. Но мои друзья, наблюдавшие всё своими глазами, не стали бы мне лгать.
Очередная череда залпов отозвалась мелким дрожанием стекла. За ней последовал приглушённый взрыв, и нервы мои окончательно сдали.
- Я должен идти. Два близких мне человека или ещё кто-то могут пострадать. Нельзя просто сидеть, надеясь на лучшее.
- И куда ты пойдёшь? Очертя голову бросишься в пекло? Тебе жить надоело?!
- Я не преуменьшаю риска, - отозвался я, оглядываясь на взволнованную мать. - Просто вернусь к себе и приведу в порядок лекарства и инструменты. На всякий случай.
Отец смотрел на меня в упор, хмуря брови. На миг я почувствовал себя маленьким, созорничавшим ребёнком, ожидающим выговора. К счастью, мне давно было не десять, и запретить что-либо задуманное сейчас не мог бы даже мой строгий родитель.
- Похоже тебя не переубедить. Что ж, пусть будет так. Смотри по пути в оба и избегай площадей.
Кивнув на прощание, я покинул родные пенаты, направляясь навстречу неизбежному. И стоит ли говорить, что до своего жилья я добрался далеко не сразу...
***
Итак я солгал, что собираюсь вернуться к себе. Вероятно, мне следовало стыдиться недостойного поступка, но последние сутки не прошли даром, и гораздо больше теперь я беспокоился за Даккара с Полем - те, в отличие от моих родных, не собирались прятаться в четырёх стенах. Неделю назад я совершенно точно счёл бы свой нынешний план безумием, однако сейчас решил признать факт напрямую: сидеть в заточении смерти подобно. А уж если присовокупить сюда неведение о жизни и самочувствии друзей...
Словом, раз уж эта революционная парочка собиралась подвергать себя опасности, я считал своим долгом убедиться в их добром здравии. Особенно если придётся спасать это здравие собственными руками. Разумеется, воодушевление не вскружило мне голову - я по-прежнему бдительно оценивал обстановку и старался выбирать для ходьбы небольшие тихие закоулки - там риск наткнуться на какой-нибудь вооружённый отряд в разы уменьшался. Звуки выстрелов повторялись чаще и слышались ближе, указывая направление. Я уже понял, что стреляли где-то в самом сердце столицы, и на ходу соображал, где именно. Лувр? Королевская резиденция?
Порыв ветра принёс с собой горькие ноты дыма. Под серым небом вдали замаячило отчётливое марево. Пожар! Случайное возгорание или мародёрство? Я невольно ускорил шаг - где огонь, там всегда может найтись место ожогам и удушью. Жаль, при мне нет верного чемоданчика...
Бравады хватило ненадолго.
Едва дорога вывела меня на площадь Пале-Рояль, воздух будто бы вышибли из грудной клетки. Яркие всполохи слились в огненный столб, поглотивший двухэтажное здание справа, некогда бывшее казармой Шато д'Ор. Учитывая площадь и высоту бушующего пламени, вряд ли там кто-нибудь выжил. Впрочем, не сожжённая казарма потрясала до глубины души - центральная площадь Парижа была усеяна трупами! Похоже сражение уже окончилось, оставив передо мной свежее поле битвы. Проглотив ком в горле, я заставил себя обойти всю площадь, молясь не найти среди погибших знакомых лиц.
Никогда прежде за всю медицинскую практику, я не чувствовал себя так скверно. Я был единственным живым в этом храме смерти и ощущал, как сильно кровь пульсирует в висках. Я бродил между рядов солдат, одетых в форменные мундиры - по-видимому, павшему гарнизону Шато д'Ор. Я видел мертвецов в обыкновенной штатской одежде и рабочих робах - из числа бунтующих. Тут же вперемешку с телами валялись осиротевшие карабины. Сквозь пелену апатии прорвалась мысль, что неплохо бы подобрать себе что-нибудь на случай опасности. Я не был военным, потому правила обращения с оружием представлял себе очень смутно. В конце концов в моих принципах было спасать чужие жизни, а не губить их. И всё-таки, обнаружив капсюльный револьвердовольно редкая и прогрессивная вещь для Франции тех времён, позволил себе вооружиться; тем более, что четыре из шести стволов его до сих пор хранили пули.
Металлическая тяжесть в кармане придавала уверенности, и я понемногу отошёл от увиденного зрелища. К огромному облегчению, никого из моих друзей или знакомых опознать не удалось, а значит, следовало искать дальше. Но где? Куда могли уйти остатки воюющих армий?
Впрочем, ответ лежал на поверхности - Тюильри. Куда же ещё, как не в королевскую резиденцию! Очевидно, гарнизон Шато д'Ор защищал подступы ко дворцу, но не смог сдержать напор протестующих, завладевших оружием. Я поспешил в ту сторону, держась близ городских стен.
Как разительно отличалась эта площадь от Пале-Рояль! Если первая была царством мертвых, то эта, без сомнения, принадлежала живым, чей нескончаемый гул голосов я услышал задолго до прихода туда. Людское море (очевидно, не слишком-то обмелевшее после схватки) колыхалось плотным и возмущенным ковром. Бунтовщики там и тут громко переговаривались, совершенно не стесняясь дерзости и не скрывая своего бурного настроя. Значит ли это, что опасаться им отныне некого, и утренняя битва завершилась победой озлобленных горожан? Я не знал, что и думать, осторожно пробираясь вперёд.
В этот момент меня безапелляционно схватили за руку, возвращая на край площади, близкий к местным строениям.
- Из ума выжили, господин Аронакс? - Даккар едва не шипел, затаскивая нас двоих на террасу ближайшего здания, подальше от воинственных парижан. - Нельзя забираться в центр толпы: любой повод для паники, и вас затопчут. Не знаете основ выживания, так сидели бы лучше дома.
Кажется, в эту минуту я был настолько рад, что пропустил мимо ушей половину его нотаций.
- Вы в порядке! Я так переживал за вас и...
- Я знаю, - он тряхнул головой, впиваясь взглядом в королевский дворец. - Ваше счастье, что стрельбы больше нет.
- А где Поль? Разве вы пришли сюда не вместе?
- Вообще-то я не нанимался следить за ним день и ночь, - Даккар фыркнул, пристально вглядываясь в непонятную кутерьму у дверей Тюильри. - Он ушёл проведать свою обожаемую шпионку.
- Жаклин Тюссо не шпионка, я уже говорил вам. Но я рад, что они оба не здесь и в относительной безопасности.
- А почему вы здесь, Пьер? Помнится, не далее как утром вы на всю квартиру убеждали месье Форена не соваться, куда не следует. А теперь сами пришли сюда, ещё и с новомодным револьвером, из которого вряд ли умеете стрелять.
Обида вскипела во мне с новой силой. Я искренне беспокоился за друзей и готов был пожертвовать собственной безопасностью ради их благополучия - чтобы сейчас меня откровенно отчитывали? Это уже переходило границы приличий!
- Знаете, что, господин Даккар...
Громогласный возглас толпы заглушил окончание. Прервав перепалку, мы оба взобрались на выступ крыльца. Краем глаза я заметил, как Даккар задержал руку у бедра, готовясь выхватить оружие в любую секунду. Жест был настолько плавным и непохожим на дёрганные движения людей, впервые схвативших карабины три дня назад, что по спине невольно пробежали мурашки. Окажись его противником я, наверняка не успел бы даже взвести курок. Впрочем, разыгравшееся впереди зрелище отвлекло всё внимание на себя.
Несколько человек выносили из ворот королевской резиденции нечто довольно громоздкое и блестящее. Присмотревшись внимательно, я понял, что это золочёный трон. Под одобрительное улюлюканье собравшихся роскошное кресло пронесли в центр площади, заставив народ несколько расступиться. Один из носильщиков вышел вперёд и поднял руку. Возгласы понемногу стихли.
- Сограждане! Мы слишком долго ждали от власти решительных действий. Но ожидания оказались пусты. Здесь и сейчас мы торжественно объявляем: Франция есть её народ и может быть полноценно представлена только её народом, а не королём, неспособным разрешить ситуацию. Луи-Филипп утратил наше доверие; нарушил данные им обещания; остался глух к страданиям своих подданных в тяжёлое время, и час назад позорно бежал из Парижа, подписав отречение! Не сидеть более лицемеру на троне! В знак нашего освобождения от тирании и в назидание потомкам его трон будет сожжён на площади Бастилии. Да здравствует Вторая республика!
- Да здравствует Вторая республика! - подхватила толпа сотнями голосов.
Сопровождать трон через пол округа мы не пошли: мне бы попросту не достало на это душевных сил, а Даккар, по-видимому, выяснил всё, что хотел, и не интересовался приведением прозвучавшего "приговора" в исполнение. Он тронул меня за руку, побуждая покинуть площадь. Вопреки спокойствию движений, глаза его блестели, и на миг этот блеск показался почти одержимым. О чём думал этот непостижимый человек в столь жуткие минуты (ибо лично я не спешил воспринимать новый порядок безусловным благом)? Я попытался завести разговор, но безуспешно: он отмахнулся, по-прежнему поглощённый мыслями.
Минут через десять он усмехнулся, пробормотав под нос что-то на своём языке, и повернулся, наконец, ко мне.
- Первый акт окончен, господин Аронакс. Недурно вышло, ведь правда?
Первый? Что он имеет в виду?!
- Пожалуйста, не говорите, что этот кошмар будет продолжаться и дальше. С чего бы? Ведь король отрёкся... и если вся оппозиция достигла поставленных целей...
Даккар глядел на меня со слабой улыбкой, точно объясняя несмышлёному ребёнку очевидные истины. Потом вздохнул и произнёс:
- Вы действительно не понимаете нюансов политики, Пьер. Старая власть пала. Они могут красиво и символически сжечь трон, но это не отменит того, что теперь он освободился.
Будто в дополнение этих слов, со стороны площади Бастилии поднялся столб дыма. Мой собеседник кивнул в ту сторону, прикрывая глаза.
- Антракт, господа. Теперь уж точно.