Рождественская история не прошла для меня бесследно. С одной стороны, вспоминая сумбур последних дней декабря, я слегка стыдился случившихся событий; с другой - причина моей рассеянной мнительности ко всем и вся, без сомнения, являлась следствием долгих праздных размышлений (наверняка преувеличивших проблемы в несколько раз). Поэтому наново взвесив возможности и риски, я твёрдо сообщил родителям, что покупаю медицинскую лицензию. К тому же, судьба явно благоприятствовала этим планам: буквально накануне важного разговора я повстречался с месье Буаселье, нашим давним знакомым врачом, и старичок непрозрачно заметил, что хотел бы уже отойти от дел, так что "если достойный молодой человек желает перенять эстафету..." Словом, практика досталась мне по весьма выгодной цене, и я с нетерпением ждал окончания праздников, чтобы приступить к работе.
Как и ожидалось, новые заботы сумели отвлечь меня от тревожных размышлений. Я наконец перебрался в отдельное жильё, начал знакомиться с пациентами, благо добродушный Буаселье оставил мне истории болезней и всю документацию на их счёт. И даже довольно быстро справился с неловкостью, столь часто свойственной начинающим специалистам - хвастать или нет, а практические занятия на факультете всегда давались мне прекрасно; рука быстро вспоминала привычное дело и всё так же не давала ни дрожи, ни промаха шприца. В итоге, несколько посещений спустя парижские мадам и их достопочтенные супруги перестали недоверчиво коситься на мою молодость и милостиво приняли своего нового врача.
Родители поначалу скептически оценили мои шансы начать дело в нынешнее время, когда даже люди с имеющейся работой массово разоряются, но переубеждать на сей раз не стали. Верили ли они в мои силы или рассчитывали, что врач не останется не у дел при любой политической ситуации - кто знает? Тем не менее, мы не теряли контакта, и я всё так же временами заглядывал к ним на чашку кофе или воскресный ужин. Таким гостеприимством я, к слову, старался не злоупотреблять, но на то появилась совершенно другая причина.
Матушка моя, отойдя от скепсиса, очевидно, сочла мою карьеру устроенной (хоть я и не торопился бы назвать две с половиной недели прочным якорем) - она всё чаще заводила разговор о семейном счастье Андре и открыто намекала, что неплохо будет и мне последовать примеру брата, подобрать себе милую супругу и остепениться.
- ...Как насчёт мадемуазель Легран? В последний наш визит в их дом она приготовила такой дивный пирог к чаю, - довольно вспоминала мать, размешивая сахар в чашке. Потом, будто что-то вспомнив, отмахивалась. - Ах, нет, лучше обрати внимание на Изабелль Ришар. Она довольно симпатична, и отец её владеет ювелирной лавкой. Или может лучше...
Отец не особо вмешивался в подобные разговоры; я же чувствовал себя совершенно неуютно. Не то что бы я был противником женитьбы, вовсе нет: я годами наблюдал за родителями и у меня тоже сложились определенные взгляды на семейное счастье, но... Матушка, точно продавец игрушечного магазинчика, предлагала мне на выбор с десяток очаровательных человеческих кукол, и сравнение с покупателем мне совершенно не льстило. (Для родичей этих девушек я, скорее всего, был таким же товаром, что - хотя и логично - тоже не добавляло радости) На ум пришёл разговор с Даккаром на "Жизели" - я помнил, как друг спрашивал, чего я жду от жизни, каким вижу будущий дом и свою жену, слушал, не перебивая, интересуясь моим мнением. Мать сходным любопытством не слишком обременялась. Вероятно, не отговорись я в последний вечер неотложным вызовом, она бы перечислила всех дочерей на выданье от своих подруг и знакомых.
Я не мог винить свою матушку - она знала жизнь по-своему; она заботилась обо мне и искренне желала только счастья и достатка. Разумеется, я ценил это, но, увы, не мог согласиться в столь принципиальном вопросе, ибо придерживался иной точки зрения. Я считал: судьба сводит людей тогда, когда это действительно должно случиться. И правда: большинство моих приятелей, учителей, наставников в профессии появлялись в моей жизни не раньше, чем я начинал нуждаться в них. С друзьями дело обстояло похоже. Придя студентом на первый курс факультета, влившись в медицинскую жизнь, я мечтал о том, чтобы разделить эти впечатления с тем, кто поймёт меня - и очень быстро сошёлся с Полем Фореном. Четыре года спустя я стоял перед новым горизонтом науки, желая точно так же обрести поддержку - и практически за пару дней до того столкнулся с Даккаром.
Так почему бы не принять это же замечательное правило и в делах романтических? Кто-то встретит подходящую партию в 25 лет, и будет несчастен всю жизнь; кто-то вступит в брак в 35 и проживёт счастливо долгие годы. Никто не опаздывает, и никто не торопится - а значит, и для меня всё свершится в свой срок. А покамест лучше заняться менее философскими вопросами, и укрепить своё рабочее поприще. Как знать, не войдёт ли однажды ко мне за помощью и та самая "милая мадемуазель"... Право, я был бы совсем не против такого исхода!
Но мог ли я, возвращаясь к себе в тот вечер, помыслить, что на деле для меня всё окажется совсем не так просто и радужно? Ибо событиям суждено было ворваться в мою жизнь весьма непредсказуемым образом.
***
Начало февраля выдалось тёплым и, вопреки обыкновению, почти безветренным. Снег быстро сошёл, температура днём стойко держалась на отметке в 39 градусов Фаренгейта (+7 по Цельсию), да и по ночам заморозки больше не беспокоили фермеров. Париж казался почти прозрачным, скинув зимний покров, но ещё не готовый принарядиться в зелень. Тем не менее, душа моя счастливо просыпалась, каждый раз ощущая порыв по-весеннему влажного ветерка с берегов Сены, а размеренность жизни совсем не казалась рутиной.
Как будто бы Франция решила оставить позади неудачи прошлого года, успокаиваясь и рождаясь заново подобно природному циклу. Даже самонадеянный Поль наконец-то перестал навязывать мне революционные замыслы: напротив, он часто пребывал в хорошем настроении, вновь понемногу шутил, и я вздохнул с облегчением, полагая, что вся его пылкая бравада тоже осталась в прошлом. В последнюю нашу встречу он даже сделал мне весьма необычный подарок.
- Только посмотри, Пьер, - говорил он, вынимая из кармана конверт с простеньким листком бумаги внутри. - Приглашения на банкет ко дню Святого Валентина! С этими тяжёлыми временами у нас так давно не было празднований. Надеюсь, ты не откажешься составить мне компанию? С твоим врачеванием на пользу обществу мы не так часто видимся, и это печально.
- Любопытно, - я осмотрел пригласительное, напечатанное красивым витиеватым шрифтом, но явно дешёвыми чернилами (трудами отца и Андре я невольно начал разбираться в печати). - Частный банкет. А кто же организатор?
- О, организаторов несколько, - мой друг беспечно пожал плечами. - Думаю, на месте они подробно представятся. Так ты в деле?
- Какое странное место встречи... - я задумчиво пробежал глазами адрес, мысленно воображая карту города. - Я бы понял, если б гуляния устраивали где-нибудь на Елисейских полях, но площадь Бастилии... Погоди, это то большое здание на углу?
- Оно самое. Говорят, там довольно большой бальный холл. Не обещаю много закусок, но всё лучше, чем за свой счёт, верно, дружище? Лично я не откажусь от пары бокалов шампанского.
- Что же, по-видимому, мне придётся пойти. Кто-то должен в случае чего дотащить твоё бренное тело домой.
Мы рассмеялись, и на душе вмиг полегчало. Должно быть, от постоянной нервотрёпки я и впрямь забыл, что такое беззаботное веселье - глупо будет теперь упускать возможность выйти в свет. Потому, заглушив привычно заворчавшие подозрения, я твёрдо решил составить компанию другу, как в былые учебные времена. Одна только вещь слегка смутила меня: банкет был назначен на пять вечера, и когда я предложил Полю встретиться недалеко от площади в половину пятого, чтобы прийти вместе, тот внезапно замялся и отказался, сославшись на какое-то обязательное дело прямо перед праздником. Оставалось лишь гадать, что он опять затеял, и держать глаза открытыми.
***
Неделя перед банкетом выдалась довольно заурядной. Разве что в соседнем с нами переулке разгромили очередную продовольственную лавку; к счастью, обошлось без жертв. За окном, как это часто бывает в межсезонье, регулярно лил дождь; пациенты заглядывали чаще обычного, охая и жалуясь на суставы и простуду, отчего к вечеру пятницы мне и самому начали мерещиться боли в позвоночнике. Я разминал спину и шею, успокаивая себя мыслью, что завтра мне предстоит хорошо выспаться, отдохнуть от посетителей и, наконец, посетить таинственный банкет, приглашение к которому я заблаговременно положил на каминную полку (кто знает, не подведёт ли меня вдруг память взять его с собой).
Тем не менее, суббота 14-го февраля началась для меня с поразительного сюрприза. Едва я окончил завтрак и занялся своим гардеробом, подбирая парадный костюм для приёма, колокольчик над дверью мелодично зазвенел. Я вздрогнул, оторвавшись от платяного шкафа. Гостей сегодня не планировалось; с больными я тоже распрощался до понедельника - мог ли это быть Поль с внезапным визитом?
За дверью обнаружились двое: дама средних лет и молодая девушка, почти целиком закутанная в шаль от холодного ветра.
- Прошу прощения, что побеспокоили вас в выходной день, господин доктор, - степенная мадам нервно сжала подол шубки. - Мне, право, так неудобно. Но моей дочери внезапно стало плохо, и мы не знаем, что делать. Может быть, вы согласитесь осмотреть её?
Сказать по правде, я не предполагал посвящать утро работе, однако натура моя не позволяла отказать в помощи тем, кто в ней нуждался, и я уверенно согласился, пропуская гостей в дом. Меховые накидки отправились на вешалки, обувь - на специальную полку, и покуда я устраивал пришедших в гостиной, пациентка размотала шерстяной платок. Золотые локоны рассыпались по плечам, и я невольно замер: в кресле передо мной сидела Жаклин Тюссо! Перехватив мой поражённый взгляд, она быстро указала глазами на мать, увлечённую осмотром моих апартаментов, и приложила палец к губам. Справившись с удивлением, я присел напротив и любезно поинтересовался:
- Так что же произошло с вами мадемуазель...
- Тюссо, - спохватилась мать, мигом прервав созерцание. - Сегодня утром моей Жаклин стало дурно, она едва не лишилась чувств. Всё это так невовремя, ведь нынче вечером у нас важный выход, и ей просто необходимо там присутствовать. И вдруг с утра её лихорадит, голова кружится... Отец просто наказал ей выпить чаю и полежать. А я... Я, месье, очень боюсь осложнений. Так что мы переждали, когда станет полегче, и сразу к вам. Вы хоть и молоды, но наши знакомые тепло отзывались о ваших качествах.
- Благодарю за доверие, мадам, но боюсь, вам лучше было вызвать меня к себе: на улице ветрено, ваша дочь могла простыть сильнее после такой прогулки, - заметив тень испуга в глазах женщины, я поспешил успокоить её. - Не переживайте, это далеко не обязательно, - после чего оборотился к девушке. - Позволите осмотреть вас, мадемуазель Жаклин?
Та смущённо кивнула. Я принёс медицинский чемоданчик, и приступил к манипуляциям. Обыкновенно я молчал во время осмотра, оглашая результат только по окончании, к тому же, в тишине работать было проще и приятнее. Тем не менее, если младшая леди вела себя спокойно и скромно, то о старшей сказать этого было нельзя. Всегда ли первый визит в чей-то дом вызывал в ней желание говорить без умолку или мне банально не повезло, но когда я второй раз сбился, подсчитывая пульс, терпение лопнуло. Пришлось проводить мадам на кухню, заварить чаю и вежливо попросить подождать, пока мы закончим.
Вернувшись, я застал неожиданную картину: моя тихая пациентка стояла у камина и рассматривала какой-то листок. Вспомнив о приглашении, я вздрогнул, бросив взгляд на часы.
- Господин Аронакс, - заметив мой приход, она положила бумагу обратно и шагнула навстречу. - Извините моё любопытство, мне не следовало.
- Ничего страшного. Кажется, мы остановились на пульсе? Сейчас мне уже не грозит ошибиться.
Жаклин вздохнула и присела обратно, снова вытянув руку. Спустя пару минут я записал в блокнот последние цифры и чуть нахмурился, поднимая взгляд.
- Головокружение, лихорадка, бесследно исчезнувшая за пару часов, и полностью здоровый организм... Что же заставило вас обмануть родных, мадемуазель Тюссо? Это рискованный шаг.
Девушка слегка наклонила голову, цепко оглядывая меня.
- Вы и вправду проницательны. Что ж, я буду с вами откровенна. Дело в том, месье, что меня, скорее всего, собираются сегодня просватать. И просватать за весьма неприятного, хотя и обеспеченного чиновника. А я планирую выйти за другого человека, и потому не могу поехать на вечерний приём. Пожалуйста, подыграйте мне, или весь план провалится.
Признаться, я не ожидал подобного признания. Вернее, не совсем - я не ждал таких слов от Жаклин Тюссо. В голове тут же возник образ Поля. Она, наконец, ответила на его чувства? Не это ли стало причиной его хорошего настроения в последнее время? Что же мне теперь делать... Рассказать мадам Тюссо об интригах дочери, разрушив шанс, которого мой друг так долго добивался? Солгать, что Жаклин больна и должна остаться дома? Но ведь если правда обнаружится, моей только-только сложившейся репутации конец. А буде и нет, как долго эти двое смогут противостоять выбору её родителей?
- Что же мне делать? - повторил я вслух, чувствуя какую-то обречённость.
- Вы не обязаны лгать ради меня, месье, - девушка печально изучала моё лицо. - В вашей власти рассказать всё, как есть. Я могу лишь просить вас отказаться от этого решения.
Я вздохнул. Рука привычным движением вынула из ящика листок писчей бумаги и набросала несколько пометок. Любое решение сейчас имело плюсы и минусы; мне никогда не нравилось делать выбор между двумя неизвестными, особенно если на кону стояло чьё-то благополучие, но каким бы ни был конечный ответ, его предстояло дать. Поднявшись с места и сложив листок вчетверо, я пригласил в гостиную старшую Тюссо.
- Ну, как она, доктор? - взволнованно спросила та, едва переступив порог.
Я улыбнулся той строгой врачебной улыбкой, коей обычно успокаивал нервничавших посетителей.
- Нет нужды столь беспокоиться, мадам: опасность уже миновала. Однако, - листок с рекомендациями отправился в руки матери, - Сейчас организм юной леди ещё слаб и не вполне оправился после приступа, поэтому настоятельно советую ей постельный режим, как минимум, до завтра. На ночь обязательно дайте тёплое молоко с мёдом или один из этих отваров. Во избежание осложнений рекомендуется также несколько дней после не выходить на холод и не посещать людных мероприятий.
Видя разочарованно поджавшиеся губы матери, я чуть понизил голос и добавил доверительным тоном:
- Я понимаю, молодой и красивой барышне трудно усидеть взаперти, но речь идёт о её здоровье, и, полагаю, нам не нужны лишние неприятности. Правильно, мадмуазель Тюссо?
Жаклин, всё это время не сводившая с меня взгляд, нарочито скорбно сдвинула хорошенькие бровки и кивнула. Яркие глаза её, в противовес жестам, сияли. Улучив момент, пока родительница отвернулась, я погрозил ей пальцем, получив ответный реверанс.
Дамы с благодарностью откланялись, расплатились и поспешили домой, а я продолжил подготовку к банкету, будучи, впрочем, не в силах отделаться от назойливых мыслей. 30 франков серебром жгли карман, заставляя чувствовать себя Иудой, предавшим в лице доверчивой мадам свою врачебную честь. Правилен был мой выбор или нет - отныне вопрос риторический. Время однажды разрешит эту неловкую ситуацию справедливо, а покамест же оставалось надеяться, что Жаклин хватит умения довести свою игру до конца и, возможно, получить шанс на собственное счастье.
"Ну, Поль, ну, удружил... - думал я, пожалуй, с некоторой завистью. - На что только не пойдешь ради близкого товарища и такой чаровницы!"
***
Городские часы показали без четверти пять, когда нога моя ступила на мощёную камнем площадь.
Бастилия! Сколько истории заключалось в этом слове для каждого француза! Сколько известных лиц томила она в своих темницах, сколько веков видели древние стены до тех пор, пока не рухнули под давлением новой эры... Начав свой путь башней Святого Антуана - одной из множества окружавших Париж - она превратилась в крепость для неугодных правительству: от её собственного зодчего Гуго Обрио и епископа Верденского до Вольтера и скандально известного маркиза де Сада. Когда Великая Французская революция положила конец существованию замка, на его руинах установили табличку с надписью "Здесь танцуют и всё будет хорошо", а после превратили это место в городскую площадь, коей оно и является по сей день.
Вечерело. По открытому пространству гулял влажный холодный ветер, и я поспешил к зданию, значившемуся в письме, радуясь возможности поскорее спрятаться под крышей. На входе консьерж (впрочем, не особо производивший впечатление такового) внимательно изучил моё приглашение и пристально вгляделся в лицо.
- Не думаю, что узнал вас, месье. Вам приходилось бывать здесь раньше?
- Ещё не приходилось.
- В таком случае, не могли бы вы назвать того, кто дал вам этот пропуск?
- Мой друг Поль Форен пригласил меня. Возможно, он уже подошёл?
Проверяющий заметно посветлел и протянул бумагу обратно.
- А, месье Форен! Нет, он ещё не появлялся. Но вы можете подождать его в главном зале или одном из кабинетов. Прямо и направо за углом.
Я поблагодарил консьержа и направился по указанному пути. Коридор вывел меня в просторное помещение, где уже собралось довольно много народу. Сцена напомнила мне первый поход на факультет наук: тогда, в Парижском музее я тоже нервничал и чувствовал себя чужим в гудящей толпе. За исключением того, что экзаменовать меня сейчас вряд ли кто-нибудь собирался. "В конце концов, - думал я, - Большинство здесь - такие же приглашённые гости".
От нечего делать, я принялся рассматривать присутствующих. Большинство из них были одеты менее празднично, чем ожидалось (поначалу я волновался за свой поношенный сюртучок, но, как оказалось, напрасно). Возраст собравшихся сильно колебался: были здесь и молодые люди, вроде меня, и более зрелые, и уже начинавшие седеть. Многие похоже хорошо знали друг друга, и, едва встретившись, тотчас заводили оживлённую беседу. Дам прибыло немного. Это показалось мне довольно странным: я предполагал, что банкет - в значительной мере светское мероприятие, куда приезжают в сопровождении супруг. Но нет: приехавшие мадам не только значительно уступали кавалерам в количестве, но и прогуливались вдоль столов в довольно скромных, практически повседневных платьях. Словом, праздника, на который так намекало красивое приглашение, кажется, ждал только я один. И больше всего сейчас хотелось получить у Поля объяснения, а покамест бродить по холлу в нетерпеливом ожидании.
Скучать мне, кстати говоря, пришлось недолго, ибо спустя минут десять бесцельного блуждания, меня внезапно окликнули. Пара секунд понадобилась, чтобы узнать нежданного собеседника, и десяток, чтобы вспомнить его имя.
- Месье Мерлен?
- Он самый!
Да, это был именно тот подозрительный тип, что однажды увёл Поля посреди нашего разговора! Не скажу, что встреча меня обрадовала. Конечно, у меня не было никаких причин и доказательств для обвинения, но Антуан Мерлен ещё при первом знакомстве показался мне странным и определённо был причастен к незаконной стороне жизни моего друга. Рядом с ним, как никогда, следовало держать ухо востро.
- Не ожидал увидеть вас сегодня, - продолжал между тем Мерлен, пожимая мою руку. - Ваш друг Форен, конечно, лелеял надежду, но я, признаться, не очень-то верил. В конце концов такие события создают людям вашей специальности много хлопот. Зато и много работы тоже - не то, что некоторым нынче. К слову о работе: мой дядюшка Жан лечился у вас недели две назад, и очень хвалил мазь, что вы ему выписали - пользуясь случаем, передаю благодарность. Вы, без сомнения, мастер своего дела, и я рад видеть вас в наших рядах!
- Уверен, ваш дядя просто вовремя обратился, но спасибо. Однако же я не совсем понимаю, к чему вы клоните? Ни в чьи ряды я пока что не вступал.
Собеседник удивлённо воззрился на меня, точно увидел диковинного фазана посреди курятника, и внезапно усмехнулся:
- Ах, я понял. Но вам необязательно маскироваться сейчас: здесь у нас всех единая цель, и никто не осудит вас за неё.
- Но я не...
- Пьер! Антуан! Вот вы где, - раздался снизу звонкий голос.
Я перевёл взгляд вниз, и на секунду замер от изумления. По лестнице к нам поднимался Поль Форен - рука об руку с ним скользила Жаклин Тюссо! Покуда я, совершенно ошеломлённый, подбирал слова, Поль обратился к своему приятелю:
- Только что прибыл Луи Блан. Так что, если хочешь взглянуть на своего кумира, то он сейчас в левом крыле.
Луи Блан! Я не особо интересовался политическими распрями, но об этом человеке неоднократно писали в газетных сводках - в особенности, из-за его социалистических убеждений и смелой критики правительства. Мерлен воодушевлённо кивнул и, распрощавшись, покинул нас. А я, наконец, стряхнул ледяное оцепенение. Я начинал понимать...
- Что всё это значит, Поль? Ты говорил, мы идём на банкет, а сам...
- Банкет будет, - возразил тот. - И начнётся с минуты на минуту.
- Да? А по-моему, все, кроме меня, в этом зале собрались на съезд революционеров, а не на праздничное гуляние.
Форен фыркнул и ответил:
- Это не съезд. Просто собрание в комфортной обстановке. Как я рассказывал тебе, министерство запретило подпольную деятельность; однако светские мероприятия никто не запрещал, и я надеюсь, ты не выдашь тайну, свидетелем которой стал.
- Вижу, ты впутал сюда не только меня, но и Жаклин.
- Прошу прощения, господин Аронакс, - шагнула вперёд Тюссо. - Никто меня не впутывал. Я согласилась сама и знала, куда иду. Месье Форен лишь дал мне пригласительный и сопроводил сюда.
- На моей памяти, вас сегодня ждали на совсем другом банкете. Видели бы ваши родители, как вы выполняете мои рекомендации!
- Им не о чем волноваться в гостях, - девушка покачала головой. - Их вечер не испорчен, так же как и мой. Я действительно не хотела ехать с ними и ни в чём вас не обманула. Простите же мне эту маленькую шалость.
Я в изнеможении облокотился на перила. Голова нещадно гудела от роившихся мыслей и предчувствий чего-то явно нехорошего. Народ между тем плавно стекался к центральному столу с закусками, позади которого была установлена самодельная трибуна. Поль, чуть замявшись, тронул меня за плечо, приглашая спускаться.
Ладно, что уж теперь остаётся. Стоять в стороне и привлекать внимание было бы не к месту, и я последовал за другом в толпу, впрочем, не подходя слишком близко к ораторам. На трибуне тем временем начались приветственные речи. Поль осторожно указывал нам с Жаклин на каждого говорящего и шёпотом пояснял, каких взглядов он придерживается. Вскоре я узнал, что нынешний съезд организовало руководство газеты "Реформа", продвигающей идеи социального равенства и наиболее оппозиционной к нынешнему правительству. Конечно, я по-прежнему не собирался участвовать в митингах, протестах или, чего хуже, вооружённом восстании, однако ж не мог не признать, что некоторые оглашённые тезисы вполне заслуживали рассмотрения.
После перерыва на обещанный ужин из нехитрой снеди, слово предоставили господину Блану, и зал в ожидании замер. На трибуну поднялся коренастый мужчина лет 35 и, прочистив горло, заговорил:
- ...Сторонники умеренной оппозиции уверены, что снижение избирательного ценза вдвое поможет Франции решить проблему выбора исполнительной власти. Я же считаю, что ценз, как таковой, следует искоренить в принципе. Всеобщее избирательное право - вот единственное решение, которое должно быть принято, - последние слова были встречены громкими аплодисментами, отчего оратор поднял руку, прося тишины. - Это лишь первый шаг, друзья мои. Те, кто знаком с моими сочинениями, знают, что прежде я позволял себе некие утопические вольности в планировании реформ и думал, что новшества не встретят сопротивления со стороны буржуазии. Признаю, я ошибся! Сегодня всем нам нужно посмотреть правде в глаза и признать, что ни правительство, ни действующий экономический строй не позволят провести эти реформы по доброй воле. Сколькие из вас нынче потеряли работу? Сколькие не могут позволить себе самые простые продукты из-за огромных цен производителей? Я, Луи Блан, здесь и сейчас заявляю: нашей стране необходимо ликвидировать экономическую конкуренцию в торговле, реорганизовать труд и ввести плановое механизированное производство!
- Теперь я понимаю, почему Мерлен хотел взять у него автограф, - усмехнулся Поль, глядя на рукоплескания толпы. - Владей я словом так же хорошо, наверное, давно бы уговорил тебя.
Признаться честно, я не слишком разделял его восхищения, возможно от того, что у меня окончательно разболелась голова: то ли от шумных возгласов, то ли от дешёвого шампанского, поданного к столу. Мой друг, кажется, ничего не замечал, поглощённый аргументами следующего выступления, зато его спутница оказалась не в пример внимательнее. Она обеспокоенно приблизилась ко мне и проговорила:
- Господин Аронакс, вам дурно.
- Не беспокойтесь, мадемуазель, я порядке.
- Вы пытаетесь обмануть актрису, изображавшую эти симптомы последние 10 часов. Не тратьте понапрасну время. Ничего не случится, если мы выйдем на пару минут. Ничего нового уж точно, - она бросила взгляд на людское море, потом на Поля и решительно направилась прочь из зала, приглашая следовать за ней.
В коридоре было прохладно, зато не так душно и оглушительно. Через несколько минут мне и впрямь стало легче: давящая тяжесть в висках исчезла, дурнота отступила. Видя, как я прихожу в себя, Жаклин неожиданно извлекла из глубин накидки маленькую бутылочку воды.
- Держите. Я не врач, но мама всегда учила пить воду, если алкоголь подействовал быстрее предполагаемого.
- Ваша мама определённо знает, что говорит, - девушка рассмеялась, и я вдруг осознал, как двояко это прозвучало. - Извините, просто привык, что обычно я даю рекомендации. Хотя вы всё равно их не выполняете.
- Неправда. Прописанное молоко с мёдом я выпила, даже трижды.
Юная Тюссо определённо несносная пациентка!
- Но скажите, всё же, для чего вы пришли сюда? Вы не похожи на революционерку, и здесь не место для романтических встреч.
- С первым ваш друг бы точно не согласился: он впечатлён тем, сколько оружия можно спрятать под женским платьем; по дороге сюда пытался даже подсчитать. Что до второго... - она чуть замешкалась. - Вы же понимаете, он мне не пара. Отец так ему и сказал. Но Поль влюблён в меня слишком крепко, чтобы признать очевидное.
Она только что сказала...? Теперь я был окончательно обескуражен. В своей наивности (и отчасти со слов Поля), я полагал этих двоих Ромео и Джульеттой, таящихся от возражающих родственников. Как я заблуждался! Джульетта вовсе не рвалась убежать со своим кавалером, то ли случайно, то ли намеренно играя его чувствами и не отвергая напрямую. Вероятно, на лице моём отразилось негодование, ибо Жаклин нахмурилась и покачала головой.
- Не думайте обо мне плохого, господин Аронакс. За время нашего общения и переписки, я по-своему привязалась к месье Форену. То, что я не могу ответить ему взаимностью, не означает, что мне безразлична его судьба. Если угодно, Поль - мой друг, пускай сам он и рассчитывает на большее.
- То есть, вы пришли сюда...
- По той же причине, что и вы. Но есть ещё кое-что, - девушка наклонилась ближе, перейдя на полушёпот: - Грядёт революция, месье Аронакс; наверно, это уже не просто слова. Мне нужно было увидеть, и я увидела.
- Полагаю, я тоже увидел, - внезапно прозвучал из-за угла холодный, до дрожи узнаваемый голос. - Не спешите доверять ей, Пьер! Это в высшей степени опрометчиво.
Я обомлел. На секунду происходящее показалось мне шуткой, ещё одним глупым сновидением, где возможно всё и отсутствуют любые законы вероятности. Я обернулся. В дверном проёме напротив, прислонившись к стене, стоял Даккар собственной персоной, хмуро переводя взгляд с меня на прекрасную Жаклин.
Кажется, вечер ещё не исчерпал своих сюрпризов...