It's ok to get startled and be afraid of the dark
I'll just wait here to swallow your soul...
Hollywood Undead, Day of the Dead
После разговора по душам сосуществовать на территории цеха стало терпимо. Рэй не воспылал дружескими чувствами, только их в этом месиве не хватало, но в молчанку наигрался. Правда, с Гилом всё равно поцапался из-за крови, которую тот пообещал влить, отметелив Рэя до состояния прежней комы.
— По-твоему, всё игрушки?!
— Да не могу я глотать это дерьмо!
В какой-то миг Рэй подумал, что они действительно сцепятся, но раздражённый Гил просто забрал сигареты и вышел на улицу, а в животе поселилось уже знакомое ощущение крюка, потянувшего в темноту коридора следом. Кровь в ту ночь Рэй так и не выпил.
Зато на следующий день головокружение стало явным. Он не вставал с постели, пока солнце полностью не скрылось за линией горизонта. Кроме вестибулярного аппарата сдавало и тело: ломило мышцы, кожу стянуло до боли, казалось, что руки, шея, спина и грудь буквально трескаются. Словно одержимый, Рэй задирал рукава и свитер, постоянно разглядывая себя, пока дверь с ноги не вышиб Гилберт и не швырнул в него пластиковый пакет. Было ли это безысходностью, страхом вновь лишиться рассудка и не обрести вновь или полноценным обращением, но, превозмогая себя, Рэй впервые осилил треть, не вытошнив всё через минуту. И после недолгого сна почувствовал себя в разы лучше.
Только когда жажда утихла, и сознание прояснилось, он, наконец, заметил то, что прежде игнорировал.
— Я хочу помыться.
Сколько раз он пропотел в этой одежде, пока не отступила лихорадка? От запаха собственного немытого тела воротило хлеще, чем от всех ребят в раздевалке полицейского участка под конец дня. А гладковыбритый Гилберт с чистой головой и ухмылочкой даже в этой конуре определённо разжился мылом. Вопрос лишь в том, где брал воду. Вряд ли тратил питьевую: из-за неё и рычал сильнее всего, когда Рэй заглушал жажду ею вместо крови.
Он впервые спустился на первый этаж, плутая с тусклым фонарём. Забытые людьми фабричные стены встречали темнотой глухих коридоров, где случайное шарканье подошвы уносилось далеко в другой конец здания. По сравнению с просторным цехом потолки первого этажа были заметно ниже и привычнее, а переходы без окон казались удушающе узкими. Прогулка не для клаустрафобов. Гилберт ориентировался без подсказок и заминок, и Рэй только утвердился в мысли, что обжился этот гад здесь давно.
К старым душевым с облетевшим кафелем они вышли быстро, хоть и пересекли почти весь корпус, повернув лишь пару раз. В глаза сразу бросились внушительная дыра в потолке, бак для сбора воды, стоявший у края уже на следующем этаже, и ещё одна дыра там же, в которую виднелся кусок иссиня-чёрного неба с парой холодных звёзд. От бака по уцелевшим стенам тянулась нехитрая конструкция из труб, заканчиваясь аэратором садового шланга и вентилем над ним — точно на расстоянии вытянутой руки.
— Да ты сантехник.
— Заглохни.
Кусок мыла действительно нашёлся на покрытой грязью старой раковине. Рэй скинул куртку и почти стянул пропахший потом свитер, пока не оглянулся на Гилберта. Тот прислонился к дверному проёму, наблюдая.
— Свали.
— А вдруг мыло уронишь, кто поможет?
Память крайне не вовремя напомнила, что подонок двадцать лет отсидел в тюрьме.
Усмехнувшись, Гил просто отвернулся и сел на порог, уже привычно чиркнула зажигалка.
— Пойдёшь обратно без фонаря — переломаешь ноги. Ни единого желания снова тащить твою тушу на себе.
Ага, а снаружи подождать религия не позволяет. Плюнув на всё, Рэй разделся, ногой отпихнул комок одежды в сторону и повернул самодельный кран. На голову хлынула обжигающе ледяная вода.
— Твою-то мать! — он рефлекторно отскочил от струи, рыча сквозь зубы и слыша в чужом смешке, что за окном давно ноябрь.
В сыром, пробиравшем до костей холоде намылить грязную кожу и волосы оказалось той ещё задачей. Гилберт всласть потешался, рассказывая, что устойчивость к низким температурам особенностью вампиров не является, и закаливать тело таким экстремальным способом не полезно. Когда на совет вывернуть трусы наизнанку, так как сменной одежды нет, Рэй в третий раз послал его по конкретному адресу, Гил, наконец, заткнулся.
После, дрожа и торопливо натягивая одежду обратно на мокрое тело, Рэй думал только о печи в безоконной каморке. Впервые он благодарил Гила за предусмотрительность. Мысленно, разумеется.
— Значит, из больницы ты тащил меня коматозником, — задумался Рэй, когда они шли назад под стук его зубов. — Хочешь сказать, и переодел?
Гилберт издал звук отвращения.
— Упаси Господь. Не я.
Рэй сцапал его за локоть. Голова по-прежнему работала через раз, о событиях до цеха он задумывался, будто бы случайно их вспоминая. Целенаправленно сесть и всё осмыслить Рэй пока не мог, но сейчас единственный факт осознал чётко: с ними был кто-то третий.
— Кто?
Подельник Гилберта? Но он всегда заливал, что из принципа работает один и на дух не переносит посторонних. Кто-то из больницы, брал заложника? Тогда что Гилберт сделал с ним после побега? Видимо, эта мысль отразилась в глазах, потому что Гилберт скривился.
— Твой дружок, — бросил он с ноткой презрения.
— Харрис? — не поверил Рэй. Безусловно, Харрис выручил бы его из любой передряги, но чтобы при этом организовал побег уголовнику?
— Я похож на того, кто дружит с псиной? — Гил освободил локоть.
— Кроме него и Кларенса, у меня нет...
Рэй запнулся, не веря в собственную догадку. Кларенс не был настолько отчаянным, чтобы рисковать отношениями с законом, в конце концов, ему было что терять — семью. Но с непрошенной мыслью, что все трое — Гилберт, Кларенс, а теперь и Рэй — вампиры, мотивация самого дружелюбного офицера в участке представилась на удивление легко. Кларенс мог поступить так из солидарности. Или от беспокойства. Смойся Гилберт один, до каких глубин безумия дошёл бы Рэй, истязаемый связью в одиночестве? Кларенс понимал это? Но какой смысл устраивать побег, если Гилберта никто и не собирался отлучать от Рэя на время реабилитации?
— Он помогал тебе, — заключил он, мрачнея. — Зачем?
— Знать бы, — Гилберт пожал плечами и собрался уйти, но Рэй преградил путь рукой.
— Говори. Откуда вы друг друга знаете?
— Мы не в участке. И ты не в том положении.
— Но ты всё равно мне скажешь.
Кое-что за прошедшие дни Рэй уяснил. Причиной неизбежного чувства вины служила агрессия. Всякий раз, как он ловил себя на желании врезать Гилу, его охватывал гнев. Сейчас Рэю было просто интересно, и действия против Гила не отзывались колющей болью в груди. Любопытно, насколько эту «систему контроля» можно обойти.
Проверяя, он сжал воротник его куртки и толкнул к стене — не сильно, только чтобы удержать на месте. Гилберт предсказуемо растерялся. Рэймонда до сих пор трясло от холода, с мокрых волос срывались ледяные капли, свитер пах потом, но на лицо всё же вылезла усмешка.
— Интересно.
Вряд ли такой подход позволит без последствий разбить бесячую голову, но хотя бы отступит чувство беспомощности, в которой Рэй начинал понемногу задыхаться.
— Мы не друзья, — отрывисто заговорил Гилберт. — Этот блаженный когда-то явился ко мне, потому что наши отцы служили вместе.
— И что?
— Я задал тот же вопрос. У него в голове месиво из ностальгии и дурного альтруизма, так что о подробностях выспросишь сам. Пусти меня.
Вот откуда ворох пакетов с кровью. Одна оборванная логическая цепочка ещё зудела, но Рэй разжал пальцы, и Гил тут же выскользнул из-под руки.
— Почему на пакетах стоит печать Департамента полиции? — сообразил он в последний миг, хватаясь за куртку на спине. Гилберт оглянулся уже с явным раздражением.
— Потому что суточный паёк свой тащит. Может, сосёт жену, может, людей на улице — мне начхать.
Он направил луч фонаря прямо в лицо, и Рэй отшатнулся.
— Кончай распускать руки, детектив. Голышом ты неплохо смотришься, но не настолько.
Это походило на бред, Кларенс не мог охотиться на людей. Пусть до сих пор Рэй понятия не имел о его связи с Гилбертом, но в охоту не верил. Нет, невозможно, Кларенс просто не способен на подобное. Но тогда он действительно обходит закон? Не регистрирует Лану как донора, только чтобы департамент не прекращал снабжать его кровью, которую Кларенс мог бы передавать Гилберту? Просто так, из памяти об армейском прошлом их отцов? Бред как есть.
Но только в эту бредовую картину теперь легко вписывался побег из больницы.
Начатый пакет с кровью Рэй сумел добить в два подхода. От железистого привкуса больше не тошнило, но и только. Это не было терпимо, приятно или хоть сколько-нибудь вкусно. Приходилось постоянно напоминать себе, что кровь не просто человеческая, а клонированная, и Рэй с горем пополам принимал её как лекарство.
Оправдание в виде «анемии» стало щитом от моральных дилемм. Возможно, общественность настойчиво заявляла, что вампиризм — это мутация и болезнь, чтобы обращённые люди банально не сходили с ума. Ведь первым побуждением Рэя было прыгнуть в петлю, и вряд ли ему единственному пришла в голову такая мысль. Подталкивал не столько ужас от случившегося, сколько инстинктивный порыв, который при всём желании не списать на шок. Вампиризм противоречил природе человека.
— Откуда то видео?
— Как-то по-дурацки у тебя память работает.
Выпитая кровь позволила впервые за долгое время (сколько прошло дней?) высунуться из укрытия днём. Свет больше не бил по нервам, но проходить под окнами Рэй всё же опасался, не доверяя низким тучам.
— Я давно думаю об этом, — он стоял в надёжно укрытом тенью углу, скрестив руки и размышляя. — Снимала женщина, которая пробралась тем вечером в «Кормэдж». Сейчас, когда у меня каша в голове, отчётливо всплывает её лицо. Это точно была журналистка Хаттер.
Гилберт не ответил.
— Ну и? — Рэй гипнотизировал его спину.
— Что?
— Откуда у тебя видео?
— Мы снова зайдём на этот круг? — устало вздохнул тот.
— Да, пока ты не скажешь правду.
Сказанное о Мэй оставалось предположением, но если она правда была в институте, то Гилберт, вероятно, виделся с ней позже. Это был единственный сценарий, который объяснял наличие видео. Вопрос лишь в том, где и как они пересеклись. И куда делась Мэй после.
— Слабо верю, что твоя паутина протянулась до таких высот. Найтингейлы, может, и работали с тобой, но Хаттер точно не стала бы.
— Забавно, что ты ставишь их на одну ступень.
— Известная, богатая, подлая, — Рэй вывел общий знаменатель.
Снова воцарилось молчание.
— Всё завязано на событиях того дня. Я три месяца бьюсь, чтобы восстановить полную картину и понять, откуда дует ветер, а ты играешь в партизана. Хотя больше всех должен быть заинтересован.
— С какой, интересно, стати, — Гилберт на глазах переменился, его рот скривило от злости. — Не путай берега.
Он вдруг поднялся с места.
— Ты напрасно думаешь, что случившееся между нами на что-то влияет, — не дойдя нескольких метров, он остановился точно в свете оконного проема. В пасмурной серости глаза Гилберта отливали больше глубоким красным, чем карим цветом. — То, что мешает тебе здраво мыслить, бесследно испарится, как только мы покинем это место. Избавь от копошения в моей голове.
— Даже я уже понимаю, что это не так.
Рэй сам удивился спокойствию и лёгкости признания, но факт становился очевиднее с каждым днём: как раньше не будет. И дело не только в вампиризме — причина в Гилберте.
Тот молча смотрел новым, незнакомым Рэю взглядом, словно в зрачках открылся путь в чернеющую пропасть. На загривке поселилось нехорошее предчувствие. Оно ожило, поднявшись со дна августовского вечера, наполненного полицейскими сиренами и запахом гари, пробилось ростком после первых слов о видеозаписи и сейчас корнями оплетало фотографию на карте расследования где-то в городской квартире. Рэй понимал, что Гилберт собирается сказать.
— Я убил Мэй Хаттер.
Это жёсткое «Я» грубым росчерком легло на снимок. Рэй закрыл глаза, смиряясь и глубоко вдыхая.
— Зачем?
— Чтобы интриганка не писала в очередной статье, как видела меня у подстанции.
Изумлённый Рэймонд подался вперёд, а с Гилберта враз слетела завеса убийственного холода.
— Видела тебя... где?
— Что, арестуешь?
Забыв о тусклом, но по-прежнему обжигающем свете, Рэй нырнул в него, словно в кипяток, схватил Гилберта за грудки и оттащил в тень к стене. Перед глазами всплыли исписанные листы рабочего блокнота, где из раза в раз повторялся один и тот же вопрос об анониме, но не так давно впервые был перечёркнут.
— За три месяца ты не нашёл времени сказать, что был там?! — шикнул Рэй не столько от злости, сколько из-за предательски занывшей груди. Вина с готовностью втыкала иголки не только в сердце, превращая мышцу в дикобраза, но и в мозг. — Какого чёрта ты там делал?
— С детонатором гулял, — фыркнул Гилберт, и Рэй натурально оскалился. — Девку встречал, понятно?
— В старом парке? Совсем за идиота меня держишь?
— Да не лгу я! — он выдернул куртку. — Хрена с два ты послушал бы меня в городе, сразу потащил бы в камеру!
— Да! Потому что на момент взрыва у тебя нет алиби!
Рэймонд оттолкнул его и до боли стиснул переносицу, чтобы перебить душившие чувства. Разум, стойкий мгновение назад, дал трещину, и хаос по новой занял голову, воспоминания закружились рваными картинками в калейдоскопе. Рэй не заметил, как дыхание сбилось, а глотку сдавило невидимым жгутом. В глазах уже темнело, когда неожиданно вернулось спокойствие, словно отсекая весь бардак; словно сознания, вдруг ставшего осязаемым, коснулась прохладная ладонь.
— Алиби? — Гил заговорил тише. — Ты всерьёз подозреваешь меня?
С глубоким вдохом кровь разнесла по телу отрезвляющий кислород. Рэй зажмурился и отнял руку от лица.
— Неофициально ты первый подозреваемый. И чем дальше... — не договорив, он глянул исподлобья.
Из-за Гилберта он больше не мог мыслить здраво, подозрения вспыхивали на ровном месте. Гилберт слишком много знал о каждой враждующей стороне, был у подстанции в день взрыва, у него был мотив. С армейской подготовкой и тюремными связями ему не составило бы труда собрать бомбу. Он единственный слышал о Заке Крекере, которым и сам мог оказаться на деле. Зак ведь как-то вышел на Рэя, уже знал о расследовании и тоже специализировался на добыче информации. Гилберт утверждал, что не связан с сетью, и это походило на правду, но что, если почти полный отказ от техники, кроме примитивного кнопочного телефона, — пыль в глаза, навязанный образ? Есть живущий в тени Гилберт, который собирает информацию, и есть альтер эго Зак Крекер, который тоже живёт в тени и собирает информацию. А ещё Кларенс, который живёт под маской примерного гражданина и улыбается при встрече. Что ещё он мог творить за пределами участка, зная, что никто и никогда его не заподозрит? Может, он и есть та крыса, что доносит Каннингемам о любых подвижках в участке? Или пройдоха Майлз, который тащит Шэннон выполнять чужую работу? Или...
Рэй почувствовал, как кровь отлила от лица, оборвав поток параноидальных мыслей. Шэннон!
— Телефон, — его голос вмиг охрип.
Гилберт, сбитый с толку резкой переменой, замотал головой.
— Здесь нет никаких...
— Дай мне грёбаный телефон!
Вся злость, подозрения и чувство вины рухнули в пропасть, задавленные отчаянием. Как он мог забыть о ней? Где она, как она? В безопасности или Найтингейл дотянулся и до неё? Или она ищет по городу, не зная, жив Рэй или гниёт в кустах на обочине?
Он привалился к стене и бессильно ткнулся в руку лбом.
— Мне нужен сотовый. Я должен позвонить ей. Сказать, что в порядке.
Услышать её голос. Успокоить. Успокоиться самому, убедившись, что всё хорошо. Вернуться к ней из темноты на свет маяка, пока ещё хоть что-то связывало прежнего Рэя с новым, перемолотым в жерновах и собранным заново.
— «Ей»? — в голосе Гилберта прорезалась издёвка. — А, ты про свою железобетонную инспекторшу.
— Захлопнись, — энергии препираться не осталось, из Рэя будто выкачали все силы.
— Ага. Мозгов не хватает понять, что ты тут же вгрызёшься ей в шею?
Во рту пересохло. Рэймонд с трудом проглотил колючий ком, холодея от одной мысли. Чтобы он причинил вред Шэннон, тронул её хоть пальцем?
— Думаешь, жажда накатывает неприятными волнами, которые можно просто перетерпеть? — продолжил Гилберт, словно прочитал его мысли. — Ты относительно адекватен потому, что здесь нет людей. Для чего, по-твоему, существует Центр реабилитации?
Верно. За красивым фасадом и помпезными словами скрывался обычный изолятор. Обращённым разрешались редкие часовые прогулки по внутренней территории, а посещали их под строгим присмотром улыбчивых санитаров. В остальное время они сидели в своих палатах бок о бок с обратившим вампиром, уверяя себя, что проходят законодательную процедуру, что так положено, что «Кормэдж» и правительство заботятся о них. Истина была банальна до безобразия: опасные, неуравновешенные элементы изолировали от общества во избежание убийств. И сейчас Рэй — этот опасный элемент.
Он опасен для Шэннон, опасен для шефа Далтона. Опасен для всего отдела и соседей, для детей на улице, для... родителей. От безысходности он зарылся пальцами в волосы. Что с ними будет? Речь даже не о принятии теперь почти бессмертного сына, как они вообще отреагируют? Если матери станет плохо, Рэй никогда себе не простит. Или того, что тронет её или отца. Или Шэннон.
— Выкладывай всё, что произошло в тот вечер, — отчеканил он громко, цепляясь за единственную спасительную соломинку — работу.
— Я был неподалёку, — с усталым вздохом начал Гилберт, но Рэй глухо рыкнул вместо ругани.
— Хрена лысого ты забыл в старом парке?
— Сказал же.
— Перестань мне врать, — процедил Рэймонд.
Гилберт, цокнув в раздражении, шагнул к нему так резко, что тот машинально отступил.
— Не все женщины такие отбитые, как инспектор Хикс.
— Захлопни пасть, — у Рэя потемнели глаза от вновь подкатившего гнева.
— Тогда хватит уличать меня во лжи, — он лишь слегка повысил голос, но слова припечатали, как удар тарана. — Ты и слова из меня не вытянул бы, не беси меня так твои подозрения во взрыве. Вешай что хочешь, но не это дерьмо.
Они просто стояли и смотрели друг на друга, бурля эмоциями, которые грозились прорвать заслон, но так и не прорвали. Казалось, даже настроения теперь менялись по команде: если терял контроль один, тут же выходил из себя другой. Когда гроза в зрачках Рэя немного утихла, Гилберт, не меняя положения, спокойно заговорил:
— Я был с девкой, — повторил он. — Виделись там, чтобы не знал её отец.
— Очередную драму решил выкатить? — Рэй оскалился, но Гилберт не изменился в лице.
— Мало кому нравится, что их дражайших дочек просто трахают. Так понятнее? А в старом парке всем на тебя плевать, пока не фонишь кровью из свежей раны или человечиной.
— И?
— И мы едва успели встретиться, когда прогремел взрыв. Белоручку я отправил домой, а сам пошёл глянуть.
— Врёшь, не моргнув глазом, — оттолкнул его Рэй и отошёл к столу за водой. Пить не хотелось, хотелось чем-то занять руки, и он вцепился в хрустнувшую пластиком бутылку.
— По-твоему, я всегда вру? — Гилберт оглянулся, но с места не двинулся, только припал к голой бетонной стене плечом.
Протолкнув водой остатки крови в пищеводе, которая сразу откликнулась мерзким привкусом на корне языка, Рэй сунул в рот сигарету.
— По-твоему, я мало тебя знаю? — он затянулся так глубоко, чтобы выжечь табачным дымом всё, не оставив в глотке ничего, кроме едкого никотина. — Я вижу, когда ты брешешь или недоговариваешь. На лице написано, если хочешь.
— Так я теперь брехло.
— Ты — неумелое брехло.
Гилберт не ответил. Они снова немного помолчали, пока Рэй не повернулся, присев на стол.
— Пошёл глянуть. Дальше.
— Увидел дым, увидел копов. Ушёл поглубже в парк, чтобы переждать.
— Дальше.
— Досидел до темноты. Хаттер вышла из кустов, как приведение.
— Просто в чащу вышла, прямо к тебе? — крепости сигареты не хватало, чтобы перебить гадкий вкус. Рэй оглянулся на блок Гилберта: понятно, почему он курит дрянь, от которой разве что не харкаешь собственной кровью.
— К беседке. Той, что к востоку от центральной площади.
Рэй повернулся обратно, и Гилберт перебросил ему свою полупустую пачку. Всё заметит и поймёт, аж челюсть сводит. Недовольный, Рэй помедлил, но всё же вытащил и подкурил чужую сигарету — дым обдал горло и лёгкие колючей крепкой горечью, и он чуть нахмурился.
— Когда?
— Извиняй, часов не ношу.
— Гилберт.
Вздохнув, тот запрокинул голову, глядя на старые, покрытые ржавчиной балки высокого потолка.
— Час-полтора. Может, два со взрыва.
Вписывалось. У центральных ворот, где стояла подстанция, сновала полиция, радикалы не осмелились бы приблизиться к вооружённым людям и мощным прожекторам. Тогда Мэй, если бежала в парк после «Кормэдж», могла спокойно выйти к беседке, не встретив жадных до человеческих жизней монстров. Рэй отрыл в ворохе хаотичных сейчас обрывков памяти снимок парка со спутника. Именно эта беседка была ближайшей напрямик от научно-исследовательского института, вот только... там есть брешь?
Мэй не могла попасть в старый парк, миновав оцепление у центрального входа, а до восточного от «Кормэдж» слишком далеко. Раненая, возможно, в шоке, она явно бежала наугад, без раздумий — от напавшего мутанта и закона. В ограждении определённо есть брешь. Но почему? Каннингемы тщательно следят за репутацией, случайные жертвы на границе с парком им не нужны, если только... они не думали позже выпустить плод своих шакальных опытов в город.
Нет, это слишком даже для них, это чистый хаос. Рэй устало потёр сморщенный от напряжения лоб. Но они могли отловить радикала. Чем тайком пробираться по городу в объезд парка, они могли тихо и незаметно отправить людей на охоту через брешь. А дальше твори всё, что заблагорассудится. И даже всплыви на свет жуткие эксперименты, общественность не будет против, ведь расходным материалом служат не люди, не долгожители, а одичавшие хищники вне закона, на которых годами не могут найти управу. Поэтому на Джона Доу ничего не было в базе данных? Мужчина — из радикальной группировки?
— Дальше.
— Отвёл к себе.
Рэй не удержался от насмешливого фырканья.
— На кой?
В ответ Гилберт глянул с укоризной.
— Я не образец благородства, но раненая дамочка с бейджем «Кормэдж» вызывает вопросы, знаешь ли.
— Лучше тебя знаю. Хорошо бы ты ещё делился информацией своевременно. Дальше.
Гилберт вывел её из парка через восточный вход, привёл в чувство у себя в квартире, описал рану, характер которой вписывался в нападение Доу на Хаттер. Обыскал, найдя права с именем. Если и врал, то частично, но детали укладывались в знакомый Рэю пазл. Ролик на смартфоне Гилберт увидел, когда Мэй сдалась под его угрозами. Затем сосед постучал в дверь. Мэй попыталась ускользнуть по пожарной лестнице, Гилберт настиг и дёрнул её назад, Мэй ударилась головой об угол стола...
— Тормози.
— Неприятности случаются. Я не планировал её убивать.
— «Неприятности»? — Рэй не понимал, почему утихли даже те эмоции, которые не относились к Гилберту, не возмущал и факт преступления. — Так ты называешь непреднамеренное убийство?
— Жалеть её мне нет резона, — безразлично пожал тот плечами. — Эта сука вылизывала задницы Каннингемам в каждой статье: гаудиум то, гаудиум это... Туда и дорога.
— Тело где?
— А вот тут ничем не могу помочь. Его нет.
Рэй стиснул край стола, на котором сидел.
— Что значит...
— То и значит, — отмахнулся Гилберт. — От тела можно избавиться такими способами, что в мире не останется ни следа. Верни сигареты.
Оба снова умолкли, Рэй на автомате бросил пачку обратно. Пока Гилберт непринуждённо выдыхал дым в гулявшие по цеху холодные сквозняки, он смирялся с налетевшей безысходностью. Эту исповедь закон не примет. Был бы под рукой телефон, доказательством послужила бы запись; писать чистосердечное Гилберт точно не пойдёт. Он признался только потому, что сейчас Рэй ничего не может ему сделать, а без тела, в общем-то, не сделает и после.
— Может, Зак — и впрямь ты? — обронил он глухо, буравя напряжённым взглядом пространство над серым полом. — С твоим участием каждый пробел обретает ясность.
Неожиданно было услышать в ответ тихий смех. Если бы не интонация, Рэймонд решил бы, что догадка верна, и подонок потешается, но Гилберт рассеянно покачал головой.
— Как же тебе взбило мозги, — он глядел с тонкой улыбкой, впервые показавшейся в этом месте, равно как и впервые прозвучал здесь смех. — Чего ради тогда я предлагал этого Зака задеанонить?
«Задеанонить». Избегает сети, как огня, но сленгом владеет. До Рэя не сразу дошёл смысл сказанного, и очередная забытая шестерёнка с опозданием вернулась на положенное место в затухшем механизме.
— Старые лаборатории, — проговорил он вслух, будто утверждая вернувшиеся воспоминания. — Где они?
— Здесь, — Гилберт не спускал с него глаз. — Соседний корпус.
Сколько ещё раз за эти сутки предстоит удивиться? Эмоции уже не трепыхались пойманной рыбой, лишь на миг приподнимались ленивой волной, чтобы сразу вернуться в ровную толщу вод. В навязанный штиль. В навязанный?..
— Ты говорил, что подавление воли тебе претит, — Рэй понял, в чём причина странного внутреннего спокойствия, когда совсем недавно от мыслей о родителях и Шэннон выворачивало наизнанку.
— Это не оно, — пожал плечами Гилберт, отходя от стены и запахиваясь в куртку, которую обычно держал нараспашку. — Но, согласись, мирный разговор продуктивнее криков. Даже если речь об убийстве.
Он остановился перед Рэем в ожидании, и тот метнул в светлынь за окном опасливый взгляд.
— Я не могу под солнцем, — начал цедить он, вспоминая, как несколько минут назад шагнул под прямой свет и как в первый день хлопнулся в обморок от ярких лучей.
— Одежда не по сезону, — судя по виду Гилберта, отказ не принимался. — Ночью там околеем оба. Впрочем, если тебе не нужно, я и подавно туда не сунусь.
Рэй провёл рукой по своим волосам и загривку, нервничая, затем подцепил край капюшона и рывком натянул на голову.
Странно выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух после всего. Цех хоть и продувался насквозь, всё равно пах ржавчиной и бетоном, затхлостью ушедшего времени. А мир встречал ароматами дорожной пыли, бурых от холода трав и сладковато-резким озоном.
Хоть одежда и укрывала тело, раскалённое марево убийственного света пробивалось даже сквозь слои кожи и ткани. Рэймонд делал вдох, ноябрь забирался в ноздри потоком колючего холода, а тело будто клеймили со всех сторон, прижигая раскалённым добела железом. Он уже не помнил, как стоял в тени стен, не решаясь шагнуть на разбитые временем ступени. Не понимал, как тело двигается, тлея углём. Не чувствовал порывов северного ветра, что хлестал по щекам. «Надо дойти», — не мысль, лишь цель, стремление на уровне инстинктов, которые заставляли мышцы сокращаться и делать новый шаг. Минуты растянулись, заточив сожжённый рассудок в обманчивой вечности момента. Реальность порвалась на разрозненные клочки, и больше не было дороги, корпусов, земли и неба. Были обрывки бурого кирпича, вырванная с живота грозовых туч сизая вата и лоскут тёмно-оливковой ткани. Абстрактный мир вскоре завалился, скатываясь по линии горизонта, как разломанный конструктор.
— Я не потащу, если сейчас отключишься.
За резким голосом последовал отрезвляющий шлепок по лицу. Рэй сидел на полу небольшого холла уже вдали от дневного света и не мигая пялился на Гилберта, терпеливо сидевшего прямо перед ним. За спиной у него виднелся дверной проём с видом на резавшую глаз серость.
Моргнув пару раз, Рэймонд дёрнулся, но Гил тут же пригвоздил его плечо рукой.
— Давай без экстрима, — он полез в карман, затем плюхнув на колени Рэя пакет. — И без придури. Пей.
На этот раз тело двигалось само. Как мучимый жаждой, не думая, бросается к любой луже, так и он бездумно сорвал зубами защитный клапан, глотая кровь много и жадно. Лишь когда вес в руке уменьшился, и Рэй вновь начал осознавать мир вокруг, он отдёрнул полупустой пакет, уронив несколько капель на куртку.
Он вытер рот тыльной стороной ладони и в шоке уставился на Гилберта. Всё было не так, как в прошлый раз, даже не так, как ещё вчера. Вкус металла на языке сменился на солоновато-сладкий, перед глазами перестали плясать чёрные круги, в голову вернулась ясность. Это уже не было обычной потребностью вроде попить или отлить. Ему понравилось, он хотел. Удовольствие, которое, — теперь Рэй понимал, — будет только нарастать.
Гилберт, сидя на корточках, подпирал рукой щёку и со скукой в глазах наблюдал за переменой.
— Поздно, — заключил он. — Придётся сидеть до победного.
— Что это значит? — с трудом выдохнул Рэй, ощущая, как постепенно накатывают восторг и навязчивые мысли осушить ещё пару пакетов.
— Что ты только сейчас входишь во вкус. Сегодня ровно две недели, а ты до сих пор недовампир, — он со вздохом поднялся. — Имей в виду, запас ограничен.
Некоторое время с места они не двигались. Рэй с тихим ужасом осознавал изменения в себе, на которые уже не выйдет закрыть глаза. Настоящая жажда проступала сейчас и не имела отношения к потребностям — это была жадность. Примитивная, низменная. Соблазн и удовольствие.
— Оклемаешься, — Гилберт так и стоял над ним, не торопя. — Главное не оставайся со своей инспекторшей наедине первое время.
— Где лаборатория? — еле ворочая языком, выдал Рэй в надежде переключиться.
Тот кивнул в сторону. По правую руку от Гила, закрашенная вместе со стеной в один цвет, в углу пряталась металлическая дверь. Неловко поднявшись на ноги, Рэй оглядел холл и понял, что находятся они, скорее всего, в административном здании.
— Тогда они не располагали теми ресурсами, что сейчас, — тихо заговорил Гилберт. — Даже под основные лаборатории арендовывали здания и подвалы. Но чтобы заткнуть рот директору фабрики, денег хватило. Вряд ли внизу осталось что-то полезное, но... Ты поймёшь, если спустишься.
— Лом есть? — Рэй стиснул кулаки в карманах, чтобы сдержать порыв обыскать его ради ещё одного пакета с кровью.
Ни ломом, ни отмычками Гилберт, который с презрением выдал, что не домушник, здесь не обзавёлся. Рэймонд провёл ладонью по двери, собрав на пальцы хлопья старой вспухшей краски, и осмотрел замок. Сувальдный, со скрепками провозится до скончания веков. Рэй невесело хмыкнул: теперь мог себе это позволить. Хотя опыта вскрытия подобных замков у него не было и с отмычками, в идеале здесь нужны шлифмашина либо сверло. Другого пути в подвал Гилберт не знал, а если таковой и был, нет гарантии, что подвальные помещения как-то сообщаются между собой.
— А отвёртка? — Рэй вспомнил о старом радио.
Между походом туда-обратно под светом и изнуряющим расстоянием с Гилбертом он выбрал второе. Оставшись в одиночестве, Рэй облокотился на дверь и прислонился затылком к ледяному металлу, закрыл глаза. Чувство тянущей тоски привычно кольнуло сердце. Он тяжко выдохнул и уставился на потолок со старой, местами облетевшей побелкой, впервые ни о чём не думая.
Гилберт вернулся, на удивление, быстро. Кроме плоских отвёрток захватил обрывки проволоки, пассатижи, сгрузил всё перед дверью и отошёл, уселся на нижних ступенях лестницы, ведущей наверх. Рэй критично оглядел арсенал.
Провозился он изрядно, без оглядки на время, но был рад занять голову и руки. Расширить замочную скважину удалось почти без ругани, хотя ручка одной отвёртки опасно погнулась. «Китайская», — прокомментировал Гилберт, когда Рэймонд отшвырнул её. В остальном тот сидел тихо, лишь зажигалка вспыхивала время от времени где-то за спиной. А вот механизм не поддавался долго, какие бы крючки ни гнулись из разных проволок. Когда из замка торчала глубоко вбитая куском бетона отвёртка, а вспотевший Рэй устало курил под дверью, за окном смеркалось.
Уже почти в потёмках раздался долгожданный щелчок. Гилберт зябко повёл плечами и, выдохнув облако пара, протянул фонарь.
— Не идёшь? — Рэй отогревал дыханием закоченевшие от возни с металлом руки.
Тот отрицательно мотнул головой, своим видом напоминая приведение. Рэй молча кивнул и потянул на себя протяжно скрипнувшую старыми петлями дверь.
Вниз от порога уводила крутая лестница и терялась во мраке. Держась рукой за стену, чтобы не скатиться кубарем по ступеням, Рэй осторожно спускался, подсвечивая путь фонарём. По долгу службы доводилось бывать в разных местах, ни восторга, ни страха при этом не испытывая, но сейчас стало малость не по себе. Тридцать лет назад Нил заполнял здесь отчёты о трупах; здесь ставили несанкционированные опыты на похищенных людях и Бог знает как ещё издевались. Фабричные вряд ли что-то слышали — толстые стены поглотили каждый крик.
В рассеянном луче света клубилась пыль, потревоженная потоками воздуха, который ворвался с открытием двери. Внизу Рэймонда встретили низкие потолки и длинный узкий коридор с поворотом в неизвестность. Обе стены изрезали ряды дверей — где-то закрытые, где-то оставленные нараспашку, словно место покидали второпях. Через несколько шагов под ботинками звучно хрустнула стеклянная крошка. Рэй замер на полушаге, словно нарушил покой затаившихся теней, и ощупал фонарным лучом пол и стены, затем подсветил потолок. Разбитая лампа. Медленно выдохнув, он понял, что остановился перед открытой дверью, навёл фонарь на комнату и решительно зашёл.
В небольшом кабинете, а это определённо когда-то был кабинет, даже осталась мебель. Здесь к запаху бетонных стен примешался запах старого дерева: письменный стол так и стоял, не покосившись, и разве что покрытый толстым слоем пыли. За ним стул, у стены напротив — распахнутый металлический шкаф и ряды пустых полок, хранивших когда-то книги либо документы. Осматриваясь, Рэй зацепился глазом за припылённую бумагу на полу. Распугав своим вторжением попискивающих в углах крыс, он подцепил желтоватый от времени и грязи листок и встряхнул. Грубо вырванный тетрадный лист в клетку, исписанный с обратной стороны мелким резким почерком — то ли заметки, то ли дневниковая запись, но слишком отвлечённая, чтобы связать с этим местом. Лист с тихим шелестом опустился обратно, а Рэй машинально стряхнул с пальцев пыль и вернулся в коридор.
Он проверял все двери, но натыкался либо на пустоту, либо на одиночные стулья, тумбы и те же столы. В выдвижных ящиках не встречалось ничего, кроме крысиного помёта и иногда старых ручек. Один раз попались забытые кем-то, вставшие наручные часы.
Когда Рэй свернул за угол, дыхание перехватило, он на миг прислонился к стене и стиснул грудь. Слишком далеко ушёл. Да и по ногам уже стелился такой холод, что пальцы в обуви начинали ныть. Он навёл фонарик перед собой — ещё один поворот в конце, в другую сторону. Можно долго так плутать. Жаль, что свидетельств никаких, кроме слов Гилберта, к делу подобное не пришить. А Заку будет этого достаточно?..
Зак. Рэймонд глубоко вздохнул, чтобы не дать паранойе вновь разгуляться.
Он тронул фонарём очередную дверь. Та сошла с верхних петель и, покосившись, глухо стукнула углом о пол. Рэй шумно выдул залетевшую в нос пыль, поморщился и с усилием отодвинул дверь, чтобы протиснуться внутрь. Луч света тут же выхватил привинченную к полу койку с фиксирующими ремнями...
После он ещё долго не мог уснуть. Подвальный холод проник вместе с полным пониманием творившегося там паскудства в сами кости. Увиденное не впечатлило, скорее подтвердило в очередной раз мысль, что вампиры — изуверы, которые не заслуживают тех привилегий, которыми наделило их общество. Люди сами по натуре скоты. Чего стоят чёрные рынки органов и сексуального рабства; живого человека могут запросто выпотрошить или превратить в беспомощную куклу в угоду какому-нибудь богатому ублюдку. И этих ужасов в мире хватает без вклада долгожителей с их экспериментами.
А потом он тихонько взвыл, готовый лезть на стену. Не успело окоченевшее тело согреться, как зубные нервы будто разом вывернуло наизнанку. Ослеплённый болью, Рэй почти лишился чувства пространства и времени, вцепился ногтями в дёсны, сходя с ума от прошибающей до самого затылка рези. Когда в рот хлынула холодная вода, он нервно дёрнулся и отпрянул, не сразу поняв, что перед этим в горло закинули таблетки. Только через полчаса мучительных стенаний и скулежа анальгетики подействовали. Измученный, он провалился в короткий болезненный сон, а когда разлепил веки, решил, что окончательно свихнулся: в голове звучала музыка.
Затухающая зубная боль эхом откликнулась в челюсти, когда Рэймонд шевельнулся, пытаясь встать. Перед глазами затанцевали желтовато-зелёные кольца, уменьшаясь и увеличиваясь, отчего замутило быстрее, чем от кружившейся комнаты. Он рухнул обратно на спину, ловя новый отзвук боли и морщась.
— Полежи спокойно, — сидя у смежной стены на похожей импровизированной лежанке из ящиков, Гил тряхнул очередным пузырьком с таблетками, теперь белым. — Пару-тройку дней отмучаешься и...
Рэй застонал, накрыв лицо рукой.
— Что ты мне дал? — заплетающимся языком проговорил он, понимая, что кроме музыки слышит голос, но не поющий.
Он бросил вымученный взгляд в сторону звука. То самое радио стояло на небольшом металлическом столе рядом с походной лампой и негромко говорило поставленным голосом диджея.
— Кеторолак, — голос Гилберта зазвучал с таким знакомым и вместе с тем будто уже забытым и далёким ехидством. — Знаю, чувствуешь ты себя прескверно, но это лучше, чем биться головой о стену. А ты начал бы.
— Я сдохну за три дня, — Рэй надеялся помереть сейчас, лишь бы безумная боль не возвращалась. Он почти слеп от неё.
— Так и вижу эпитафию: «Здесь покоится Рэймонд Форс. Его не брали пули, но дантистам проиграл».
— Ради всего святого, Гилберт, заткнись.
Над головой продолжали ритмично водить хоровод разноцветные кольца. Диджей прощался со слушателями, завершая полночный эфир и желая быть снисходительнее к студентам, которые будут шумно отмечать свой праздник.
— Семнадцатое, — просипел Рэй глухо. — Мой День рождения сегодня.
— Знаю.
Из крошечного, изредка шумевшего динамика полились слова, которые за минувший год успели выучить если не все, то многие. Группа висела в топ-чартах с момента выхода весеннего альбома.
Hold on, holy ghost
Go on, hold me close
Better run, here we come
It’s the day of the dead...
Столько произошло за минувшие недели, что, казалось, хуже быть не может, однако финальный этап трансформации дался тяжелее всего. Резались только верхние клыки, а вырвать хотелось всю челюсть. Таблетки помогали только при значительном превышении дозы, каждый раз это оборачивалось резями в животе, тошнотой и помутнением сознания, которое и так рассыпалось стеклянной крошкой при любом чихе. А когда боль, наконец, отступила, и изменённое тело уже не человека, но другого существа по кускам сшилось заново, как у какого-нибудь Франкенштейна, голод взял верх.
Из сиделки Гилберт превратился в тюремного надзирателя. Любая попытка заполучить лишний пластиковый пакет его раздражала и оборачивалась жёсткими выверенными ударами. Он умело играл роль уличной шпаны и закоренелого преступника в городе, пока Рэй держал его свободу трепыхающимся мотыльком над пламенем, поэтому столкнуться лицом к лицу с тем исчезнувшим с базы лётчиком было как минимум неожиданно. Как максимум после отработанных армейских приёмов ныли треснувшие рёбра. Гилберт не жалел, а Рэй не в состоянии был ответить, ведомый запахом крови, который просачивался сквозь пластик и заставлял пульс учащаться. Через полдня рёбра срастались, ещё через три часа Рэй, словно зомбированный, предпринимал новую попытку, и Гилберт очередным ударом ноги отправлял его валяться с новыми трещинами в едва заживших костях.
Один или два раза по радио проскочили новостные сводки о поисках; в розыск полиция объявила обоих. В остальное время негромко играла музыка, добавляя нереальности происходящему и напоминая о жизни, оставшейся далеко за пределами цеха.
В административное здание они не возвращались, даже когда Рэю легчало. Доказательств принадлежности подвала к «Кормэдж» не сохранилось, как не было адресов на бумагах, переданных Нилом, однако Гилберт верил, что Зака удастся выманить самим поводом. «Для этого он должен быть таким же помешанным на информации», — Рэй сильно сомневался, что в этом Зак и Гил похожи. Оставалось импровизировать, документы в любом случае получены, и главное — настоять на встрече.
Когда неуёмный вампирский голод снова стал походить на жажду от обезвоживания, а бензин в баке генератора иссяк, Гилберт растолкал Рэя и, забрав документы с тремя пакетами крови, вытащил на улицу.
Между чернотой неровного пейзажа на горизонте и тёмно-серым небом пылало рваное алое зарево. Солнечный диск неумолимо поднимался где-то на востоке, грозясь вот-вот выплеснуть весь жгучий свет. Рэй сильнее натянул капюшон, хотя понимал, что прятаться бесполезно. Ему было не сладко даже при пасмурной погоде, а сегодня, судя по заре, день обещал быть адским.
Первые яркие лучи застали их в километре от территории фабрики. Рэймонд с тихим стоном оступился, будто его занесло от опьянения. Кругом царил простор с редкими полысевшими кустарниками, под которыми нельзя было не укрыться. Шедший с рюкзаком Гилберт остановился и вздохнул, глядя, как Рэй упал на колено, упираясь рукой в стылую землю.
— Ты когда-нибудь заплывал на глубину? — Рэй машинально поднял голову, о чём тотчас пожалел. Солнце почти выжигало незащищённые глаза. — Под тобой давно нет дна, от которого ты мог бы оттолкнуться, а волны относят дальше в открытое море. У тебя лишь два пути: заставить тело грести назад либо пойти ко дну.
Гил сделал несколько шагов, увеличив расстояние между собой и Рэем.
— Выберешь сдохнуть вот так, на солнце? — он продолжал отступать. — Превратиться в высохшую мумию, чтобы над твоим трупом рассуждали, сколько времени ты прожил без воды, сколько провалялся под открытым небом, какие звери сгрызли твоё лицо... Даже не смешно. Имей в виду, тебя не охватит пламя, которое превратит кости в пепел. Вечером, когда солнце сядет, ты придёшь в себя, только сил совсем не останется. Ты сможешь только нелепо ползти, закоченев от холода, и так круг за кругом, день за днём, пока организм будет поедать сам себя.
Он сделал очередной шаг, и Рэй уткнулся лбом в колено, скалясь от ноющей боли в груди.
— Не... надо.
— Так уж больно?
Гилберт ушёл достаточно далеко, с ног до головы охваченный светом, словно не причинявшим ему вреда. Рэй загрёб землю, сжимая пальцы в кулак. В те дни, когда Гилберт исчезал на несколько часов, а отчаяние кромсало душу в клочья, всё равно оставалась надежда на его возвращение. Но сейчас Рэй понимал: уже не вернётся. Ни в раскрытый схрон, ни из-за него, готового подохнуть в солнечных лучах. Он осознал неизбежное и рывком поднялся, на ватных ногах догнав Гила, который спокойно дожидался на месте.
— Куда ты? — выдохнул Рэй и с ходу стиснул его плечо. Так он не собирается возвращаться в город.
— Тебя не касается, — Гил ответил скупой улыбкой. — Это ты можешь просто прийти и объясниться, а меня ждёт срок.
— Но против «Кормэдж» ты...
— Хватит, Форс, — улыбка тут же исчезла, он отцепил его руку от плеча. — Из-за тебя всё и так пошло кувырком, я не собираюсь участвовать в этом дальше. Как договаривались: я показываю лаборатории, ты отваливаешь.
— А как быть мне? Ты говорил, что ощущения утихнут, что мы сможем... — Рэй тяжело вздохнул, выпрямился и договорил спокойно: — Сможем существовать отдельно друг от друга.
— Сможем, — Гилберт с беззаботным видом пожал плечами. — Тебе будет паршиво, но ты столько всего пережил за месяц... Что тебе ещё один-два дня мучений?
Понимая обречённость ситуации, Рэймонд покачал головой и вяло улыбнулся, щурясь на светлеющее небо.
— Не стоило даже на миг допускать мысль, что ты можешь быть другим.
— А ты изменил обо мне мнение? — проникся интересом Гил. — Сам, без влияния вспыхнувшей между нами запретной любви? И даже кровь в венах больше не кипит?
Рэй осёкся. Не то чтобы ощущения стали иными, на деле ничего не поменялось. Кожу и даже внутренности по-прежнему нещадно жгло. Но он больше не падал, стоя на вполне твёрдых ногах. Надолго ли, покажет время.
Они двигались быстро. Гилберт шёл прилично впереди, вынуждая Рэя поддерживать темп, чтобы снова не оказаться на болезненном расстоянии. Слабое ноябрьское солнце било по глазам, обжигая слизистую, округа то и дело мутнела, но Рэй упрямо смаргивал пелену, стискивал зубы и шагал дальше.
Растительность понемногу менялась, на пути вырастало больше деревьев, и вскоре равнина сменилась невысокими холмами. Подъём по пологому склону, который в другое время дался бы без труда, сейчас отнимал и без того невеликие силы. С каждым новым шагом хотелось просто рухнуть. Спина в оливковой куртке мелькала на границе с бледно-голубым, разбавленным серыми облаками небом. Сердце кольнуло, когда Рэй позволил себе сбавить скорость и, в спешке наверстав упущенные метры, снова бухнулся на колени, на этот раз уткнувшись лбом в скрещенные на высохшей траве руки. Он тяжело дышал, сознание рассыпалось по новой. В глазах темнело, а в голове стоял звон, поэтому он не услышал, как хрустнула трава под чужими ногами. Рядом с Рэем упал рюкзак, сверху раздался голос Гилберта:
— Бери один. Выпьешь на ходу.
С допингом в виде крови восхождение удалось продолжить. Рэй старался пить медленно, но каждый глоток подмывал сделать ещё один, не сдерживаясь. На очередном холме Гил, наконец, остановился, молча обозначив привал, а Рэй глянул в сторону и застыл.
Вдалеке, слева от гряды, россыпью крошечных бурых и белых домов с башенными кранами на периферии и тепловой станцией ближе к холмам раскинулся западный район Нефткламмерна. В южной его части прямо сейчас велась активная стройка, по прямым асфальтированным дорогам рассекали легко различимые машины, — город жил своей жизнью. Совсем далеко на западе виднелись аккуратные домики ухоженного пригорода, который, чем дальше от города, тем ярче становился, перерастая в роскошные виллы. На горизонте, за расплывчатой линией других районов и порта темнел пролив Джорджии, а справа, вдоль холмов, уходящих далеко на юго-восток, раскрашенный в яркие краски осени лежал старый национальный парк. Гилберт шёл на восток.
— Да, через парк, — проследил он за взглядом Рэя и задымил, сидя на небольшом поваленном деревце. — Мелькать в городе при свете — идиотизм.
— Могли пойти ночью и не страдать от солнца, — Рэй отвернулся от города. — Я вижу, что тебе тоже хреново.
— Мы уже прояснили, что в Нефткламмерн ты возвращаешься один, — пробормотал Гилберт с сигаретой во рту. — Если пойдёшь отсюда напрямик и врежешься в ограждение промзоны, начнёшь плутать. А ночью в парке даже таких, как мы, порешат. Просто из прихоти. И не сравнивай ночи на фабрике с ночами под открытым небом, говорю же, одеты не по сезону. Хочешь хрен свой полицейский отморозить?
— Ты так уверен, что радикалы нас не тронут? Не то чтобы я трусил, но сомневаюсь, что меня не вырубят с одного удара в нынешнем состоянии.
— Откупимся, пара пакетов есть.
— В бега без крови? — в показную беззаботность Рэймонд не поверил.
— А ты что, за меня волнуешься? — тот невесело усмехнулся. — Смотрите-ка, переживает, заботливый.
— Иди ты к чёрту, Гил.
Гилберт задержал на нём взгляд, словно хотел сказать что-то, но вместо этого утопил окурок в земле и поднялся.
— Двигай. Нам ещё километров пятнадцать топать.
Старый парк — изувеченный, незаслуженно брошенный и многими проклятый — укрыл изнурённых солнцем вампиров неоднородной тенью алых и рыжих с жёлтым деревьев, ещё не до конца опавших. Здесь было ощутимо теплее, чем на обдуваемой холодным ветром возвышенности. Под ногами хрустел ковёр из пожухлых листьев и бурых иголок, щёлкали, как ореховая скорлупа, сухие ветки. С каждым звучным в тишине щелчком Рэй сильнее напрягался и озирался, высматривая по сторонам людей и зверьё. Последний раз он гулял в парке ещё школьником, когда прогулочные тропы были ухожены, на площадях работали фонтаны и стояли палатки с хот-догами, сахарной ватой и таявшими во рту кренделями. С момента официального закрытия парка он здесь не появлялся и слышал о редких трупах только от Харриса. Но Гил шёл уверенно и не пытался скрыть присутствие, местами шумно продираясь через кусты, причём продолжал двигаться на восток.
— Мы идём прочь от города, — заметил Рэй вполголоса.
— Я иду прочь от города. А ты как знаешь.
Он развернул Гила к себе, останавливая.
— Брось эти шутки.
— А кто шутит? С той стороны парка есть трасса, поймаю попутку — и поминай как звали, — тот скинул с плеча лямку рюкзака и повернул замком к Рэю. — Забирай бумаги, один пакет и расходимся.
Рэймонд смотрел на него, игнорируя рюкзак, и не двигался. Они не раз обговаривали этот момент, Гил ясно дал понять, что после фабрики они пойдут разными дорогами. Но в глубине души теплилась надежда, что эта развилка случится не скоро и даже не потому, что Рэй был обязан взять его под арест. Просто не хотел. Чёртова, мать-перемать, связь.
— Ждёшь поцелуя на прощание? — поторопил Гил.
Рэй вырвал рюкзак из его рук и вытащил нужное, даже не взглянул, что ещё он припас для побега. Нет, не только в связи дело, Рэймонд понимал, что по доброй воле отпускает его и что не будет искать после. Понимал, что скажет, когда на работе начнут допрашивать. Натуральная сделка совести с обязательствами и законом, и мириться с отвращением к самому себе придётся долго. Рэй вернул рюкзак, спрятал кровь во внутреннем кармане, а документы за пазухой, и поднял на Гила взгляд.
— Бывай, Рэймонд.
Гил отступил, салютуя. Без улыбки, без сарказма, без раздражающих гримас. Он просто развернулся и ушёл прочь, скрываясь среди полысевших деревьев. Даже звуков вскоре не осталось. Рэй прислонился спиной к сосне, понемногу сползая на усыпанную старой хвоей землю, впиваясь пальцами в грудь и стискивая зубы. Коричневая папка с документами, сминаясь, захрустела под курткой. В тишине забытого парка он