В отсутствие Нарочинской Брагин развернул нездорово бурную деятельность: надоел вопросами Зименской, дважды рявкнул на доставшую до печенок Лену, с какого-то перепуга нахамил Дубровской, за что заслуженно получил папкой по заднице — не больно, но обидно.
И не переставал звонить Марине, телефон которой был недоступен. Периодически Олегу приходили уведомления о том, что абонент в сети, но мужчина каждый раз, как назло, оперировал. А когда пытался дозвониться вновь, телефон был вне зоны доступа. Опять.
Брагин и сам не понимал, почему его так плющит. Ну, сказали же — и Вера Георгиевна, и Нина, что Марина взяла отгулы. Так нет.
Дома ее не было — он проверял. В гостинице, по крайней мере в их номере — тоже, потому что тот был свободен. А где еще могла остановиться эта невыносимая женщина, он представлял слабо. Друзей у нее в Москве, насколько Брагин знал, не было.
Кроме Михалевой, черт бы ее побрал.
Нет.
Черт бы его побрал.
В голову упорно лезли мысли о Хаеве. Да, Брагин ему врезал, и сама Нарочинская не производила впечатление человека, который может простить насилие по отношению к себе. Но… Хаев мог бы не единственным. Не то чтобы Олег считал, что Марина ведет слишком свободный образ жизни, но она была потрясающе красивой женщиной и прекрасно об этом знала. Поэтому и недостатка в поклонниках не испытывала никогда.
Да и Олегу она ничего не обещала. А он сам ее, по сути, оттолкнул. Нет, ну сначала она его оттолкнула, конечно, но…
Брагин никогда не был идиотом, хоть и убедительно им прикидывался время от времени. Так было проще — соскочить с неприятной темы, отвлечь внимание окружающих от своих проблем, самому переключиться.
И чаще всего это срабатывало. На всех, кроме Марины. Олег отчетливо это понял еще тогда, в ее ночную истерику на кухне. Но, от внезапности или собственной трусости, сделал вид, что ничего «такого» не происходит. И ушел. После того, как его послали, конечно, но ушел.
Затем их недоотношения переросли в какую-то другую плоскость, Брагин сам не мог определить, в какую.
Он ревновал, оправдываясь дружеской заботой.
Она делала вид, что ничего не замечает, и усиленно сватала его к Лене. С улыбочкой своей накрахмаленной сватала.
Это словно стало игрой, правила которой, впервые в жизни, задавал не он. Поэтому не имел ни малейшего понятия, что со всем этим делать.
А потом Нарочинская вообще его убила — напилась на Нинкином юбилее и призналась в любви. Олега она не убедила. Думал, в ней просто взыграла ревность, которая не всегда, вопреки мнению окружающих, являлась следствием пресловутой любви. В которую Брагин, кстати, слабо верил, несмотря на долгие отношения с Эммой и болезненный роман с Ларисой.
А учитывая то, как шпыняла его Марина раньше, признание и вовсе выглядело издевкой.
***
Олег загнался до такой степени, что, когда увидел Нарочинскую, мило о чем-то беседующую с Костей и Саламом, взбесился.
Так и захотелось что-нибудь сломать. О чей-нибудь хребет.
Марина, стоящая к нему спиной, по одним только лицам коллег поняла, что что-то не так, но успела лишь развернуться, инстинктивно схватившись за Лазарева.
Брагин, будто увеличившись в размерах, надвигался как грозовая туча на только что пробившиеся из земли росточки.
— Марина! — гаркнул он, и Нарочинская, отшатнувшись, схватилась еще и за Гафурова. Так был хоть небольшой шанс на спасение.
А в том, что спасаться придется, она отчего-то не сомневалась.
— Не подходи, — почему-то сдавленным голосом велела женщина. Такой реакции от Олега она не ожидала.
Но Брагину было все равно — он отрывал нейрохирурга от парней. И оторвал бы, если бы Костя и Салам не опомнились, одновременно обхватив Марину Владимировну за талию с двух сторон.
— Не трогайте ее, — Лазарев всегда был смелее. И, хотя он тоже побаивался Брагина в этом состоянии, видеть такую Нарочинскую было страшнее.
Марина, и без того отличающаяся аристократической бледностью, стала полностью прозрачной. Яркими оставались только синие глаза, в которых плескался почти хтонический ужас.
Олег подарил приятелю взгляд маньяка-потрошителя, у которого увели жертву прямо из-под носа:
— Заткнись.
— Да она боится вас, Олег Михалыч!
Слова Константина сработали как ушат холодной воды, опрокинутый на дерущихся котов, — Брагина отбросило назад на несколько шагов. Он закрыл лицо ладонями, быстро провел по нему вниз, вверх и снова вниз, после чего опять посмотрел на Марину.
Но сейчас это был уже прежний Олег, разве что более измочаленный, чем обычно.
— Черт, Марин, извини, — рвано выдохнул он, и у Нарочинской предательски взвыло сердце. — И вы тоже, ребят, — мужчина резко развернулся и, не обращая внимания на окружающих, собравшихся поглазеть на сценку, двинулся прочь.
Когда он скрылся из поля зрения, женщина бессильно выдохнула и аккуратно освободилась из объятий коллег, беспокойно ее разглядывающих:
— Спасибо, ребят. И извините тоже.
— Да ничего, — поспешил успокоить ее Саламчик. — Вы не переживайте, Марина Владимировна, вы обязательно помиритесь, — неуверенно спрогнозировал он.
— Да мы не ссорились, — устало выдохнула она.
Они и правда не ссорились. Во всяком случае в последнее время. И меньше всего Марина ожидала, что начнет бояться Олега. К этому мужчине она испытывала целый спектр эмоций, но страха среди них не было никогда.
До сегодняшнего утра.
— А что случилось-то? — не удержался Костя. И чуть не подавился воздухом, заметив, как затравленно смотрит на него Нарочинская:
— Сама не знаю.