Но я хочу видеть небо, я пробуждаюсь к жизни…
Flёur — «Шиповник»
Весеннее солнце способно многое преобразить. Жизнь совершает новый виток, и вот воздух уже пропитан исцеляющим теплом, хочется верить с новой силой и тянуться к свету. Не ново в любом из миров, но всякий раз так долгожданно и сладко.
Ветер гулял по полупустынной площади города, заставляя скорее подсыхать лужи и немного зябнуть под особенно сильными порывами. Над очнувшимися ото сна каменными домами расцветало свежими красками небо.
Я сидела на одной из крыш и ждала. Прежде чем отправиться дальше, хотелось ещё раз услышать, как играет местный бродячий музыкант. Парень был почти напрочь лишён зрения — кто-то слишком жестоко наказал его в прошлом, но его пальцы всё ещё ловко извлекали чарующие звуки из неказистого на вид инструмента. Он никогда не пел под его аккомпанемент, но, вслушиваясь в мелодию, можно было с уверенностью сказать, о чём она.
Большинство мелодий были о дорогах, жизни и смерти. Изредка о любви: о том пронизывающем вечном чувстве, с которым не могло сравниться ничто иное.
Мелодии послушно сплетались под тонкими пальцами потоками ветра, обращаясь в невесомую вязь, всякий раз окутывающую сердце и разум, пробуждающую воспоминания. Ничего подобного я не слышала и в Адманте.
И вот, наступил долгожданный час: я заприметила знакомую фигурку, и замерла в предвкушении. Паренёк кутался в ветхий старенький плащ и тростью нащупывал себе путь. Случайные прохожие обращали на него внимания не больше, чем на бродячего пса.
Музыкант невозмутимо занял привычное место и не торопясь поправил чёрную повязку на глазах, скрывающую незрячие бельма. Он будто чего-то ждал, не снимая с ремня свой инструмент. Наконец, спустя несколько томительно долгих мгновений, солнце выглянуло из-за крыш и озарило мостовую.
Свет полыхнул, отражаясь многочисленными бликами в лужах, и над городом зазвучали первые аккорды удивительной мелодии. Струны не плакали и не стенали, как обычно случалось. Они с восторгом рассказывали о живительном пламени, бьющемся в ветрах и светлом бессмертии.
Спрыгнув с крыши и мягко приземлившись на ноги, я обогнула фонтан и направилась через площадь к музыканту. По мере моего приближения музыка становилась тише, пока не иссякла совсем. Я привыкла к тому, что смертные этого мира не замечают меня, но паренёк почувствовал и замер, будто с вызовом вскидывая острый подбородок.
Не говоря ни слова, я положила в его карман две крупных золотых монеты. Незадолго до этого мне пришлось оттирать их от крови бывшего владельца, но зато сейчас они блестели на солнце будто новенькие.
— Забери их, — прозвучал в спину резкий неприятный голос, когда я уже собралась уходить.
Обернувшись, я увидела, что слепой уже держит монеты на раскрытой ладони. Он словно не страшился того, что её могут отнять. И окружающие действительно не обращали на нас никакого внимания.
— Они не нужны мне… — с трудом промолвила я, ещё не в полной мере поражённая осознанием.
— А я и подавно не принимаю в дар кровавого золота, — усмехнулся музыкант и тонкие надтреснутые губы искривились в жутковатой улыбке.
И кто же из нас двоих оказался по-настоящему слепым, если я не признала в грязном оборванце бога?
Тяжёлые монеты перекочевали обратно в карман моей куртки.
— Зачем? — шёпотом спросила я.
— Кому-то нужно, — обронил он и снова тронул струны, потеряв ко мне всякий интерес.
Пронзительная и звонкая мелодия полилась над серым городом, вместе с ветром проникая в самые тёмные и забытые закоулки, преодолевая незримую грань, разделяющую миры. Станет ли это кому-то путеводной ниточкой, пронесётся сквозь сны, пробуждая давно забытые воспоминания, он всё равно продолжит играть.
Я уходила из этого мира, испытывая смешанные чувства, но с возрождённой уверенностью в том, что важен каждый шаг.
— Как много таких как он, странников? — спросила я пустоту, точно зная, что мой голос будет услышан.
— Всегда намного больше, чем кажется, — последовал туманный ответ. — Они незаметны, как и мы. Высшие духи, которым претит звание богов, хотя многие из них коронованы смертными уже не раз.
Что-то отозвалось далёкой призрачной болью в сердце, прежде чем свет Адманты ослепил меня, и я шагнула под прохладные своды обители, ставшей мне домом.
Недолго осталось. Сколько ещё миров предстоит пройти, после чего я забуду себя окончательно в новых воплощениях и раздам взамен подлинных святынь?
Извиваются дороги пёстрыми змеями, бесконечной вереницей мелькают миры, время ссыпается песком, а вокруг сонмы лиц и имён, которых мне никогда не запомнить. Многое будет унесено тёмными водами забвения и заметут ветра мои следы.
Но где-то продолжат жить голоса моих историй, рассказывающих о любви, смерти и отчаянном поиске. И даже если они не будут правдивы и станут для кого-то всего лишь сказкой с хорошим концом, пусть звучат, ведь там будем мы: озарённые светлой радостью и живые.
Нет, я не тешу себя надеждой на то, что в будущем у меня хватит чуткости, чтобы услышать истину. Мне остаётся уповать лишь на то, что эта боль, пусть и такая призрачная, не оставит сердце и будет служить напоминанием о том, что сдаваться нельзя. И однажды я смогу вернуться туда, где меня помнят и ждут.
— Руна! — предостерегающе окликнул меня Анвиел, но было слишком поздно.
Да, прошлого нельзя вернуть, но всегда можно вернуться к истокам.
Отдав свой мятежный дух на волю вечным ветрам, я вырвалась из бесконечного потока времени и, расправив крылья, направилась туда, где сияло моё первое солнце. Нерушимый символ мудрости, силы и тепла. Отец.
Его свет был совершенно иным, и не имел ничего общего с божественным. Но только благодаря ему будто бы дышали жизнью серые стены величественного здания, тонущего в дымке далёких миров. Кто бы мог подумать, что его убежище и оплот всегда находилось так близко, но отчего-то я смогла найти его лишь теперь.
Я со всех ног бежала по широкой прямой дорожке, ведущей к высоким ступеням, и страшилась, что в единый миг всё это исчезнет в сумрачном смешении теней. Но тёплый ветер подталкивал меня в спину и обволакивал, словно родные объятия.
Никто не звал меня по имени и не манил к себе, но я знала, что меня там точно ждут. Вот и большие двустворчатые двери приглашающе распахнулись.
Взлетев по ступеням, я сделала несколько неуверенных шагов по направлению к темнеющему впереди коридору. Затем я пошатнулась и вцепилась в прохладное дерево, окованное железом. Реальность ощущения отозвалась внутри острым импульсом, заставившим меня продолжить путь.
Как я не заблудилась среди тысячи дверей и переходов, освещённым мягким светом жёлтых ламп; как не столкнулась ни с одним из тихих хранителей и справилась с искушением остановиться у одной из бессчётных полок?
Быстрый стук сердца отмерял мгновения вечности, оставшиеся до встречи, а ноги продолжали нести меня вперёд.
Наконец, передо мной оказались очередные двери. Они были приоткрыты и вели в хорошо освещённую комнату, где под лампой на столе лежала раскрытая книга. Листы её медленно переворачивались сами собой, периодически вспыхивая золотым свечением. Ощутив, что происходит нечто невероятно важное, я шагнула было в комнату, но была остановлена на полпути уверенным движением руки.
— Ещё слишком рано, — прозвучал над моей головой голос, и сильные пальцы мягко сжали плечо.
Вскинув голову, я затаила дыхание, разглядывая такой знакомый и родной профиль, всматриваясь в тёмно-карие глаза. В происходящее верилось с трудом, но…
— Ты ждал меня, — уверенно проронила я.
— Всегда, — отец заглянул в мои глаза, выражая этим взглядом больше, чем можно было сказать словами. Двери его обители и раньше были открыты для меня. Он действительно ждал. Моего визита и решения.
— Что это? — спросила я, кивнув в сторону книги.
— Книга твоей жизни, — последовал ответ.
— Кто пишет её? — отчего-то мысль эта не давала мне покоя.
— Ты и пишешь, Аль, — произнёс другой голос, не менее близкий.
Резко повернув голову, я встретилась с тёмно-зелёными глазами брата.
— Прости, но я тоже не мог поступить иначе, — проговорил он, медленно приближаясь. Беллирель по обыкновению был одет в тёмные одежды и будто бы ничего не изменилось. Только в его взгляде отражалось искреннее раскаяние.
— О чём ты говоришь? — насторожилась я.
— Твоя миссия. Отчасти это я виноват в том, что тебе приходится делать, — сообщил он. — Только так мы смогли бы вытащить тебя.
— То есть, вы заранее знали о том, что я приду сюда?
— Нет, я планировал найти тебя раньше, — возразил брат.
Я сделала глубокий вдох. Обижаться по поводу того, что с моим мнением снова решили не считаться, я уже не собиралась. Бесполезное это дело. Да и спорить с тем, что отец и брат мудрее меня, я не буду. Действительно мудрее и дальновиднее. А значит, предвидели и дальнейшее развитие событий.
— Хорошо, — сказала я. — Рада тому, что вы не забыли обо мне.
— Аль, тебе незачем… — начал Бел, но осёкся под пристальным взглядом отца.
Уходить? Служить богам? Искать Элигора?
— И надеюсь, не забудете меня, — добавила я чуть тише. — Ты знаешь, Бел, я не успокоюсь, пока не найду его.
— Даже потеряв себя? — не выдержал он.
— Посмотри на меня, — я шагнула к брату, приложила его ладонь к груди, не ощущая привычного биения Пламени. — Это уже произошло.
Дыра в груди. Персональная Бездна, которая всегда к моим услугам. Что могло быть хуже? Только уходить в неизвестность от тех, кого обрела спустя вечность скитаний. И причиняемая брату боль.
Спасало лишь одно. Отец понимал. Он действительно понимал, что мне это необходимо. Хватило лишь одного его взгляда, чтобы осознать это и ответить благодарностью. В конце концов, я всё-таки заслужила его одобрение и получила свободу.
А книга…
Беллирель сказал, что это я сама пишу её. Так быть посему.