В лесной тиши и зимнем холоде было спокойно. Тёплые пушистые кролики удобно устроились на Лань Сичэне и грели его, будто защищали, пока он дремал и понемногу восстанавливал душевное равновесие и силы.
С лёгким ветерком до него донёсся шёпот. Неразборчивый, но мягкий, он первое время не мешал, но постепенно, то прерываясь, то нарастая, становился громче, пока не перерос в шум толпы.
Тихо застонав, Лань Сичэнь открыл глаза и очутился среди молодых людей, которые о чём-то бурно переговаривались. Они спорили, кто же победит. Победит? Но в чём?
Лань Сичэнь собрал волю в кулак и поднялся с земли. После того, что он прочувствовал, сил не осталось, желания двигаться дальше — тоже. Весь энтузиазм сгорел вместе с их с Цзян Чэном домами, но долг звал. Обязательства никуда не делись. Если уж вызвался быть спасителем — будь им до конца.
Он прошёл вперёд, к первому ряду людей, и увидел ложе высокопоставленных господ. И себя заодно. Сердце отчего-то ёкнуло, а взгляд невольно задержался на себе из прошлого дольше положенного.
Справа мишени, по левую руку беззаботный Вэй Усянь, пытающийся разговорить А-Чжаня. Охотничье соревнование! Прошлое, устроенное в честь победы над общим врагом.
На нём Вэй Усянь очень здорово себя показал, попав в мишени с завязанными глазами.
«Показушник», — раздалось в мыслях Лань Сичэня то, чего бы он сам никогда в жизни не подумал. Как же тесно сплелись он настоящий и воспоминания Цзян Чэна… Невыносимо!
Вэй Усянь позже ещё и загнал тварей прямо в ловушки своего Ордена, чем нехило вывел из себя Цзян Чэна. Отголоски ярости главы Цзян из-за подобной «бесчестности» осели горечью на языке Лань Сичэня.
Потом он стал свидетелем ссоры между Вэй Усянем и Цзинями, при которой когда-то присутствовал и сам. Вновь увидел прекрасную, но воинственную Цзян Яньли, к которой успел проникнуться тёплыми чувствами, пока проживал воспоминания.
Со стыдом за действия Вэй Усяня пришла ответственность, тяжёлым бременем опустившаяся на плечи. Замелькали образы отстраивающейся Пристани Лотоса, в груди горели чувство гордости и старательно спрятанная ото всех бесконечная пожирающая изнутри боль. Лань Сичэнь увидел, как стихли последние пожары, как разрушалось всё, что напоминало о нашествии Вэней, и как возводилось заново. Так быстро, словно мир ускорился в разы. И так похоже на восстанавливающиеся Облачные Глубины…
Попыток двигаться или как-то действовать Лань Сичэнь не предпринимал. Молчаливо глядел на людей и события, что вереницей сменяли друг друга, и был не в силах реагировать. Да и зачем? Ведь до него и без того доносились отголоски чужих эмоций.
Какой-то праздник в Пристани Лотоса, Лань Сичэнь чувствовал радость и гордость Цзян Чэна, но не вникал в происходящее. Он даже не сразу осознал, что последние увиденные события случились недавно. Усталость брала своё, и внимание рассеивалось.
Но вдруг... сегодняшний (а сегодняшний ли?) день, когда Цзян Чэн спас его от змеи. Последнее яркое воспоминание, перед появлением твари. Если они подошли к концу, значит, и Цзян Чэну скоро... Нет!
Лань Сичэня будто ударили по лицу. Нужно было торопиться!
Лань Сичэнь кинулся куда-то вперёд, глубже в лес, где сгущалась тьма. Чувствовал, что ему нужно туда. Иначе никак.
И правда, забравшись глубже во тьму, сбежав из воспоминания по образовавшемуся земляному проходу, он столкнулся с дверью. Влетел в неё на всей скорости и болезненно застонал. Да что такое?! Вопросов появилось неимоверно много, впрочем, всё путешествие по «пещере» их было… Перебор.
Подёргав за ручку, он вдруг оказался в странном месте. Комната! Не грот, не пещера, а чьи-то покои в алых тонах. Много тканей, пламя свечей, колеблющееся от сквозняка, пленительные и будоражащие ароматы, большая, по виду мягкая, кровать, каких достойны лишь Небожители. А на ней, скромно потупив взор, сидел Цзян Чэн, прикованный длинной цепью к кольцу в стене. Словно самый настоящий дорогой и важный пленник: в богатстве и под охраной. В следующий миг он взглянул на Лань Сичэня, пронзительно, в самую душу.
Видел его!
— Глава Цзян? — прошептал Лань Сичэнь.
— Глава Лань... — дрожащим срывающимся голосом прошептал ему в ответ тот.
— Это вы? Это правда вы? Настоящий? Нынешний? — Лань Сичэнь, плевав на все приличия, бросился к нему и взял за руку.
Тёплый. Живой. Настоящий. От радости встречи захватило дух. Лань Сичэнь сумел найти Цзян Чэна!
— Да... Живой… Вы живой! — а тот неуверенно поднял руку, звякнув цепью, и погладил его по щеке. — Я так рад видеть вас. Так ждал, что вы найдёте меня, и вот мечты стали реальностью.
От столь интимного жеста Лань Сичэнь широко распахнул глаза, но отстраниться не смог. В сердце что-то ёкнуло, а в голове мелькнула лишь одна разумная мысль, которую он озвучил:
— Нам нужно скорее уходить!
— Да, но… Зачем? — взгляд Цзян Чэна помутнел, печаль затопила его. — Там, за границей этого безумия столько боли... вы видели всё сами. — Похоже, чувства взяли верх, Цзян Чэн поджал губы, позволяя одинокой слезе скатиться по щеке. — И я видел.
— Цзян Ваньинь... — поражённо выдохнул Лань Сичэнь и, не в силах вынести подобное, осторожно стёр слезу большим пальцем. — Как бы ни было больно, нам нужно выбираться. Наружу. В настоящий мир.
— Чем он лучше? — Цзян Чэн обхватил двумя ладонями его щёки, нахмурился, сводя брови. Не понимал. И не желал понимать. — Ваши воспоминания из реальности... чем они так хороши, что вы стремитесь вернуться? Вы желаете ощутить ещё большую боль? Знаете, что я понял, пока эта тварь рвала мою душу на части, пока я был здесь и ждал вас? Мир не ждёт нас, Лань Сичэнь, и никогда не будет. Он только растопчет нас ещё больше, злые языки будут поливать нас грязью и возжелают зла. Они убьют нас своей жестокостью, как вы не понимаете?
Ваньинь облизнул пересохшие губы, печаль сменилась на надежду, глаза радостью загорелись, стоило ему только продолжить:
— Однако здесь… Гораздо лучше. Нет никого. Реальность, которую создаю я, прекрасна, и вам ведь она тоже нравится, признайте это. Я наконец понял, как могу подчинить себе это место. Мы можем сделать это вместе!
— Там семья... — прошептал Лань Сичэнь. Действия Цзян Чэна, его сменившийся голос, взгляд они... будоражили. — Мой брат и дядя. Ваша сестра и шисюн.
— Там — боль. А здесь я смогу позабыть о ней. Оставить в живых только лучшее, сжечь, как враги наши дома, всё плохое. Останьтесь со мной, Лань Сичэнь, и я подарю вам это спокойствие, это счастье, я всё вам отдам, только... будьте со мной. — Цзян Чэн, заалев щеками, приблизился к его лицу, и последние слова сбивчиво прошептал прямо в губы.
«Будьте со мной».
Колени подкосились, и Лань Сичэнь едва не завалился на Цзян Чэна, но в последний миг впился пальцами в его плечи. Их губы почти касались друг друга — какое бесстыдство! — и дыхание друг друга, словно мимолётные поцелуи, опаляло лица. Все здравые мысли покинули голову, остались лишь неясные, ранее неведомые Лань Сичэню чувства.
— Будьте со мной... — повторил Цзян Чэн еле слышно и прижался к его губам своими.
Как же легко и свободно стало Лань Сичэню! Он будто обрёл крылья: то, что обещал ему Цзян Чэн, начало сбываться. Он останется. Всё сделает, что нужно, останется, только бы поцелуй не прекращался.
Только вот после необыкновенного чувства окрылённости на Лань Сичэня навалилась невыносимая усталость, тело стремительно слабело, сдаваясь и покоряясь… Казалось, он почувствовал, как душа покидает тело, и краем сознания спохватился: что-то идёт не так.
Собрав остатки сил, Лань Сичэнь оттолкнул Цзян Чэна и увидел, как глаза напротив опасно засияли во тьме фиолетовым цветом.
А Цзян Чэн ли это вообще был?!
Лань Сичэнь отшатнулся. Прекрасная, тёплая, будоражащая картина, под действием внезапной паники она постепенно расплывалась. Перед глазами зарябило. Огонь свечей слился с алыми тканями, постепенно охватывая всё вокруг.
Черты красивого изумлённого лица Цзян Чэна вдруг исказились в страшной гримасе боли. Не прикованная к постели тонкая рука отчаянно тянулась к Лань Сичэню, не желая отпускать. Цзян Чэн молил о спасении и по щекам текли слёзы, которые были не в силах остановить пламя.
Лань Сичэнь не заметил, как и его охватил огонь. Стало жарко, душно, как в бреду, пока мир вокруг исчезал подобно мороку, как и последние надежды. Лань Сичэнь закрыл глаза, но не уши и потому слышал запах дыма и горящей плоти, эхом доносящийся до него крик и треск огня. И что самое страшное: всё ещё видел на обратной стороне век лицо Цзян Чэна.
А следом…
Тишина.
Родившись заново после обрушения мира, Лань Сичэнь поглубже вдохнул ледяной воздух и медленно открыл глаза. Грот, представший его взору, был огромным, свод казался далёким, дальше неба. И совсем пустым. Лань Сичэнь остался один.
Он хотел закричать. Ох, как же он хотел, но не сумел: ком в горле не давал издать ни звука, даже всхлипнуть не получалось, пока из глаз беззвучно катились слёзы. Безысходность накатила удушающей волной, и Лань Сичэнь, дрожа, сполз по стене на пол.
Он наверняка уже опоздал. Он не спасёт, не выберется. Тварь оказалась слишком умна и легко запутала его.
Ничего не выйдет.
Он проиграл.
— Прости...