Ночь плода льда темна и морозна, и ставни трепещут от хлесткого вьюжного ветра, рвущегося внутрь. Блуждать сейчас по улицам — смерти подобно; истерзают, исколют лицо ледяные стрелы, закружат, заколдуют разум незримые снежные чудовища. Риэс ёжится, приподнимаясь на постели; но дрожь эта не от холода — так, рефлекторное. Трещат поленья в камине, и капает с умывальника вода; в большом зеркале на противоположной стене, у кованого сундука, отражается на фоне рыжеватых, тускло освещенных бревенчатых стен его светлокожая фигура.
— Ты забыл подпилить ногти, а? — со смешком спрашивает он. Тянется рукой к лопаткам, рассматривая себя в отражении — там, на испещрённой рваными длинными шрамами обнаженной спине, виднеются свежие темно-розовые дорожки царапин, где-то даже содравших кожу до крови.
За спиной, за пределами зеркала лениво шуршит, натягиваясь, одеяло, а потом раздается отчетливое:
— Ой бля.
Краем глаза Риэс видит: Орф, растрепанный и осоловевший, отрывается от подушки, трет правый глаз кулаком, садится на кровати, подбирая под себя ноги. В следующий момент теплые пальцы осторожно касаются кожи на лопатках, обводят саднящие следы по краю — не больно, скорее щекотно.
— Прости. Я… слишком увлекся.
— Я заметил. Вся Магора, наверное, заметила.
— Вам с Магорой не привыкать. Хочешь, подлечу? И следов не останется.
В отражении видно: мягкий голубоватый свет уже исходит от его ладоней — будто лунный ореол на озерном дне. Но он ждет. И когда Риэс усмехается и качает головой, свет гаснет.
— Эти следы... Пусть уж лучше так. Только мазь из сундука подай, а? Пожалуйста.
Фыркая, Орф откидывается обратно на подушку и, распластавшись на постели звездой, всем своим видом показывает, насколько ему неохота вставать. Щелчок пальцев — и в воздухе возле сундука появляется черная, кожаная на вид перчатка, которая немедленно начинает греметь громоздкой щеколдой на его кованом боку.