Тяжёлое одеяние в пол непривычно путалось в ногах, головной убор вообще хотелось снять и почесаться. Конечно, Иль этого не делал. Он смиренно ждал, пока чужие руки вертели его из стороны в сторону, наряжая как бездушную детскую игрушку. Отголоски праздника, который устроили в деревне, доносились даже сюда. Иля на собственные проводы не пустили. Да он и не рвался особо. Он вообще стал предельно послушен, не переставая радовать старейшин своей покорностью.
Где-то там сидел со всеми и Раф. Интересно, весело ли ему? Ухаживает ли уже за ним кто-нибудь из альф? Отвечает ли Раф на их знаки внимания? А ведь они могли сидеть вместе, радоваться за нового дарителя жизни, запивать пожелания здоровья пивом и смеяться вместе со всеми. Иль мотнул головой. Нельзя сейчас об этом думать. Он должен показать всем, что доволен своей участью и от него не стоит ждать неожиданностей.
— Какой же ты красивый, Иль. — В комнату вошёл один из старейшин. — Твоему новому дому очень повезло с тобой.
Иль выдавил из себя подобие благодарной улыбки и кивнул. Он не считал, что расшитые тряпки добавляют ему красоты. Ему бы хотелось стянуть с себя все это и надеть обычную повседневную одежду. Но спорить уже привычно не стал. «Покорность и смирение», — словно заговор раз за разом повторял себе Иль, когда от переизбытка чувств сводило скулы. Он не имел права вызывать к себе подозрение, не мог дать хоть кому-нибудь догадаться, что твориться в его голове.
Крытая повозка, ожидавшая его снаружи, тоже была богато украшена. Двое альф, державшие Иля под руки, отстранились и отступили. Если бы не они, он бы уже три раза рухнул, окончательно запутавшись в полах кафтана. Иль чувствовал, как струйка пота стекает по его спине, то ли из-за волнения, то ли оттого, что весна уже окончательно вступила в свои права, и обеденное солнце даже припекало, за пару дней раскрасив черный пейзаж зелёными красками.
К Илю вышел старейшина той деревни, куда его везли. Он даже не спросил названия, но это было и не важно. Старик согнулся перед ним в поклон, и Иль синхронно повторил его движение, рискуя лишиться тяжёлой кички*. От того, что кто-то старший ему кланяется, стало не по себе. Старейшина подозвал жестом своих двух альф, и теперь они приняли Иля под руки, проводив в повозку.
Вместе с ним сел старейшина, остальные сопровождали их верхом. Иль бы тоже предпочел ехать на лошади, дыша свежим воздухом, а не трястись по ухабам, но выбора не было — традиции, что б их. Тянуло выглянуть в окно, проводить взглядом свою деревню и знакомых, выловить глазами Рафа в толпе провожающих, но так бы вышло, что Иль прощается, а он собирался вернуться.
— Сколько нам ехать? — Прервал Иль тишину, когда они отъехали на достаточное расстояние.
— Дня четыре, — подал голос старейшина.
Иль нахмурился. Он принял окончательное решение ещё неделю назад, но теперь в желудке неприятно засосало. Два дня. У него ещё есть два дня, чтобы переживать, а потом останется только действовать. План был нехитрым. Немного потянуть время, и когда от него будут уже меньше всего ожидать — сбежать. Расчет был на то, что некоторое время его будут искать на месте, а если повезёт, и вовсе решат, что его утащил дикий зверь, и это даст фору. Иль рассчитывал вернуться в деревню раньше, чем его сопровождающие догадаются искать его там и о побеге станет известно, тихо забрать Рафа и уйти. Куда они пойдут, он пока не придумал, какая разница? Он и в лесу сможет соорудить им кров, они добудут себе еду: Иль будет охотиться, Раф займётся домом, позже можно будет выкрасть часть припасов из любой деревни и соорудить свой огород и курятник, да и лес в любом случае всегда прокормит, главное, что они будут вместе.
Старик истолковал напряжение Иля по-своему:
— Не переживай, если течка начнется до нашего приезда, то альфы, что с нами, тебе помогут. Мы провели испытания до отбытия, и они — лучшие.
Течка… Мыслей об этом Иль старательно избегал. Он не знал, что будет, если она застанет его в дороге или при побеге. Это напрягало, так как, что ему ждать, он не представлял. Пара фраз, брошенных старшим омегой, не особо пролили свет на его теперешнее положение. Что это? Как он будет себя чувствовать? А теперь стало совсем не по себе. Встретить течку с чужими альфами под открытым небом — это не то, о чем он мечтал, совсем нет. И хотя омега и сказал, что ему будет все равно, верилось в это с трудом, а от мысли, что с ним будут делать эти незнакомцы, становилось дурно.
Старейшина как будто понял его опасения и накрыл его руку своей сухой ладонью:
— Не бойся, Иль. Никто в Каменце не обидит тебя и не сделает больно. Ты — наша самая большая ценность, и мы не устанем благодарить богов за такой прекрасный дар.
Иль кивнул. А теперь вот ему стало стыдно. Насколько бы было проще, если бы к нему отнеслись плохо. А так он собирался обмануть этих добрых людей, лишить их деревню омеги на неопределенное время. Тряхнув головой, он отогнал от себя совесть. Он не виноват, что хочет для себя другого, чем жизнь омеги в деревне. Ему никто не дал выбора, так почему он должен думать о других? И все равно не думать не получалось.
На ночлег остановились на поляне у кромки леса. Альфы споро развели костер и поставили два небольших шатра: для него и для старейшины. Сами, видимо, собирались спать на земле у кострища. Иль вел себя тихо: предупреждал, если ему нужно было отлучится, внимательно слушал рассказы о деревне, был вежлив. Также он вел себя и на следующий день. И в следующую стоянку на ночь.
Дождавшись, пока из соседнего шатра донесется мирный храп, Иль зашевелился. Брать с собой было нечего, кроме ненавистного головного убора, который он с удовольствием зашвырнул подальше, а вот кафтан решил надеть, несмотря на то, что бежать в таком сплошное мучение — ночи все ещё были холодными, а в сменную одежду, которой его снабдили, верхняя не входила. Потому он просто заправил полы за пояс. Все равно получалось не слишком удобно, лишняя ткань явно будет цепляться за ветки, но хотя бы не запнется за нее в самый неподходящий момент. И флягу с водой взял — времени на поиск ручья и остановку не будет. Из еды за пазухой лежала незаметно умыкнутая в обед краюха хлеба — немного, конечно, но с голоду не помрёт.
Альфа, что должен был дежурить у костра, дремал сидя, опустив голову на грудь, остальные спали. Повезло — не нужно будет врать, куда он идёт. О том, что будет после с уснувшим во время караула, Иль старался не думать. Как и о том, что будет с ним, если его поймают. Что за наказание вообще полагается беглым омегам? Существовали ли вообще такие? Неважно! Он сможет! И не попадется.
Ветка под ногами предательски хрустнула, Альфа у костра встрепенулся, но глаза не открыл. Иль с трудом перевел дыхание, пытаясь унять зашедшееся в бешеном ритме сердце. Несколько бесконечно-долгих ударов, и голова мужчины снова опустилась на грудь. На это раз внимательно смотря под ноги, Иль двинулся дальше. Замер ненадолго у кромки леса, аккуратно обогнул кусты, придерживая мешавшую одежду.
На бег он решился перейти, только отдалившись на достаточное расстояние от лагеря. Заблудиться Иль не боялся, даже в детстве он отлично интуитивно определял направление и безошибочно ему следовал. С возрастом навык только улучшился, позволяя ему углубляться во время охоты дальше остальных в лес. Теперь же он петлял, как испуганный заяц, на всякий случай стараясь запутать следы — вдруг кто-то из альф умеет их читать. Только изредка переходил на шаг, восстанавливал дыхание, и как только унималось готовое выскочить из груди сердце, припускал снова. Несколько раз упал, разодрав ладони и оставив капли крови на пожухлой листве. К моменту, когда тьма ночи сменилась предрассветным сумраком, он уже изрядно вымотался, но останавливаться было нельзя. Нужно было дотерпеть до ночи, чтобы дать себе необходимую фору — в темноте его не будут преследовать. Но только боги распорядились по другому.
Сначала Иль решил, что просто устал: ноги и руки дрожали, а сбившееся дыхание никак не желало приходить в норму. Казалось, солнце припекало так, что пришлось снять и верх кафтана, оставив его болтаться на поясе, а затем и насквозь пропитанную потом рубаху. Только когда коснувшийся обнаженной кожи ветер не принес облегчения, Иль понял, что виновата не погода — жаром пылал он сам, и с каждым шагом он усиливался.
То, что происходило дальше, он помнил смутно. Только мысль, что нельзя останавливаться, заставляла его снова и снова переставлять ноги. Получалось не очень. Все тело ломило, как при лихорадке. Иль спотыкался, падал, катался по траве, скорее признавая свою слабость, чем в попытках облегчить боль, поднимался, делал десяток шагов и падал снова. А потом началось оно.
Иль горел. Пожар пылал внутри, он опалял его снаружи, зудящая кожа требовала прикосновений, а то что творилось между ног вообще не поддавалось описанию. Хотелось по меньшей мере вставить ветку и почесать где-то внутри, или разорвать себя ногтями, впиться пальцами в то, что мучило его в животе или спине — он никак не мог понять, где именно, и что это вообще такое. Не выдержав, он запустил руку в штаны, надавил пальцами на странно мокрый и скользкий вход.
Ему не нравилось отдаваться. Не было ни больно, ни противно, но ощутимый дискомфорт и отсутствие наслаждения порядком раздражало. Только лицо Рафа, совершенно отличное от того, когда Иль брал его, заставляло мириться и позволять ему иногда взять все в свои руки. Илю нравилось это сосредоточенное выражение, поджатые губы, бисеринки пота на висках, и тот замутненный огонь в глазах, который нет-нет, да и проскакивал из-под подрагивающих ресниц.
То, что от пальцев может быть так хорошо, он никогда себе даже не представлял. Даже Раф, который получал удовольствие несмотря на то, что для него это всегда было тесно сплетено с болью, никогда не кончал просто так, приходилось ласкать его после, доводя до пика. А тут вдруг будто молнией прошибло вдоль всего позвоночника и заставило выгнуться дугой. Когда судорога отпустила, Иль с удивлением понял, что в штанах теперь совсем мокро, а жар немного отступил.
Все это было изощрённой пыткой, временами смешивающейся с какими-то извращённым наслаждением. Иль ласкал себя, получал небольшую разрядку и короткий перерыв, полз вперёд, пока жар снова не набирал свою силу. Пальцев было мало, то что сжигало изнутри находилось где-то глубже — не достать. Иль уже желал, чтобы его кто-то нашел. Хоть кто-нибудь. И плевать, что его потом ждет, может, переломали бы ноги, чтобы больше не мог никуда бежать — пусть. Только бы кто-то помог ему избавиться от этого, потому что сам Иль не справлялся. Он молил богов, чтобы ему кто-нибудь встретился, проклинал их за то, что они с ним сделали, плакал, а потом снова полз вперёд, уже без какой-либо цели, просто, чтобы не находиться на одном месте.
Он не понял, в какой момент очнулся. Кажется, он терял сознание несколько раз, а затем снова и снова возвращался в пламя. А тут — ничего. Земля неожиданно стала очень холодной, да и сам он теперь трясся от холода. Мокрые насквозь штаны неприятно липли к ногам, чудом продолжавший болтаться на поясе кафтан превратился в невнятный ком из грязи, прелой листвы и прошлогодних иголок, рубашка где-то бесследно исчезла, как и фляга, и запас хлеба. Все тело было расцарапано то ли его ногтями, то ли шишками и ветками, по которым Иль полз, и теперь нещадно саднило. Где-то невдалеке раздавалось журчание ручья, и от этого звука накрыла жуткая жажда. Он попытался встать на ноги, чтобы дойти к источнику звука, но рухнул обратно так и не поднявшись — слабость была просто чудовищной, как будто после долгой болезни, а ещё дрожали ноги и руки, и ныла каждая клеточка тела.
Кое-как отряхнув кафтан, Иль натянул его прямо на голое тело плотно запахнувшись, с трудом поднялся на четвереньки и так добрался до воды. Ледяная, она сводила зубы и отдавалась болью в голове, но Иль никогда не пил ничего вкуснее. Утолив жажду, он привалился к стволу дерева, тяжело дыша. Нужно было развести костер, чтобы согреться, почистить и высушить одежду и, если повезёт, найти что-нибудь из еды, но сил не осталось ни на что. Глаза сами собой закрылись, и Иль провалился в рваный сон, наполненный кошмарами.
Когда он проснулся, светило солнце. Он не знал сколько времени прошло с тех пор, как он бежал, не представлял, сколько он спал и какой сейчас день. Но вроде бы стало полегче. По крайней мере Иль смог встать на ноги. В желудке призывно заурчало. Вот тут-то и оказалось, что к побегу нужно было готовиться более тщательно. Костер без кресала и кремня он ещё кое-как развел — пригодились детские забавы, когда они разводили огонь трением. А вот хоть какой-нибудь котелок ему бы сейчас ой как пригодился. Но горевать о том, чего нет, смысла не имело. В поисках съестного Иль разорил чье-то дупло и раннее гнездо, повезло найти несколько съестных кореньев. Яйца и корешки запек в золе, сухие грибы из дупла размочил в ручье и поджарил прямо над открытым огнем, нанизав на веточку, засохшие ягоды оттуда же сгрыз просто так. Наесться досыта не получилось, но с голоду он явно не помрёт, и то уже хорошо. Чуть повеселев, Иль снял с себя грязную одежду, кое-как простирнул ее, хотя пальцы от ледяной воды сводило судорогой, обмылся сам и устроился высыхать у костра, стуча зубами.
Нужно было подумать, что теперь делать. Конечно, следуя первоначальному плану, стоило идти в свою деревню, но Иль понятия не имел, где находится и в какую сторону двигаться. Начавшаяся так не вовремя течка смешала в голове все направления, и сейчас он не мог даже предположить, как далеко ушел за ее время и в какую сторону. Он всё-таки заблудился, впервые в жизни и как нельзя более некстати. Но тем не менее зародившейся где-то в глубине панике Иль не поддался. Если идти все время прямо, лес рано или поздно кончится, или он наткнется на тропу или деревню. Как понять тогда, где он находится, не прибегая к помощи людей, он не знал, но искать подмогу в какой-нибудь деревне было опасно. Во-первых, его могли вернуть туда, откуда он сбежал, во-вторых жители могли решить, что он дар богов и оставить омегу себе. Можно попытаться притвориться альфой, но метку на шее могли увидеть, или попросить показать напрямую, а сбежать повторно вряд ли получится. Значит, людей стоило избегать. Можно было ещё идти по течению ручья. Рано или поздно он впадает в речку, а та в свою очередь выведет к деревне, а значит — к дороге. Этот вариант казался безопаснее. По крайней мере у него не будет нехватки в воде.
Порешив так, он все-таки остался на месте на ночь. Вряд ли его кто-то найдет, если не нашли до сих пор, а значит, опасаться нечего. Торопиться тоже не имело смысла — свою фору он упустил, обтирая деревья и засовывая в себя пальцы. От этой мысли стало противно, воспоминания, хоть и порядком размытые, заставляли пылать щеки и костерить себя на чем свет. Иль винил себя в слабости. Если так будет каждый месяц, надо что-то с этим делать. Брать себя в руки или может пить какие-то отвары. Терять голову и мучиться в странном пожаре ему совсем не понравилось. На это память, которую Иль бы вовсе предпочел потерять, услужливо подсунула те моменты удовольствия, даже от воспоминания о которых поджимались пальцы на ногах.
Зло тряхнув головой, Иль снова облил себя из ручья. Холод отогнал так не вовремя накрывшее возбуждение и вернул мысли в нужное русло. Ничего, ещё не всё потеряно, он осуществит задуманное, вернётся к Рафу, и все у них будет хорошо. И ничего страшного, в том что он теперь получает удовольствие таким способом. Возможно, Рафу даже придется это по душе, а потом может через пару лет, если Боги не лишат Иля своего благословения, он подарит Рафу ребенка. Он никогда не задумывался о том, что такое вообще возможно, но теперь от этой мысли вдруг стало тепло. А течка… Ну, что течка? Эту вытерпел и остальные переживет.
Оказалось, что до нее ещё надо суметь дожить. Ручей не вывел к реке ни на следующий день, ни на второй, ни на третий. Укороченный кое-как кафтан, который изначально был подогнан точно по фигуре, теперь болтался на нем мешком — гнезда с яйцами больше не попадались, а коренья совсем не приносили сытости. Один раз удалось поймать пару небольших рыбёшек, соорудив подобие удочки из палки и остатков кафтана, пущенных на верёвку. Запечённые на огне, без соли и перца, они показались едва ли не пищей богов, но закончились слишком быстро. Если бы у него был хотя бы нож, он бы мог смастерить какой-никакой лук и попробовать поохотиться на мелкого зверя, которого Иль встречал в достатке, но ножа не было, а в очередной раз корить себя за неподготовленность к побегу он не стал. И без того все было хуже некуда.
Он уже готов был совсем отчаяться, когда вдруг услышал голоса. Прекратив даже дышать, Иль подкрался к источнику звука. За плотными кустами была поляна, а на ней, не скрываясь, сидели около десяти мужчин. Они весело перешучивались и смеялись, кто-то, бурча, помешивал варево на костре. Запахи долетали даже к Илю, и от аромата еды свело желудок. Прикусив губу, он заставил себя осмотреться дальше. За поляной лес заканчивался, у кромки паслись груженные стреноженные лошади, и несколько набитых доверху телег, прикрытых дерюгой. Торговцы. Они заезжали в деревню раз в полгода, общались о чем-то со старейшинами за закрытыми дверями, выменивали на продукты и ткани чушки металла, уголь, керосин, стекло и многое другое, чего в их деревне не добывали. Говорили, что они издалека, чуть ли не с края мира, там где земли не плодовиты и черны от угля и металла. Илю ребенком, как и многим, было интересно оказаться на краю земли, посмотреть вниз с великого обрыва, убежать с торговцами и путешествовать от деревни к деревне из года в год. Потом он повзрослел, и тяга к приключениям сменилась желанием быть полезным там, где он родился, и особенным для кое-кого одного. Не думал он, что его польза будет заключаться в жизни омегой. Иль снова закусил губу, на этот раз, чтобы подавить вздох.
Стараясь не шуметь, он обошел поляну по периметру, ползком добрался до одной из повозок, замирая от каждого шороха. Можно было выйти открыто и попросить помощи, но Иль не решился. Не знал, кому можно доверять, и чем закончится его просьба. Может, у них тоже туго с омегой, и они просто оставят его себе, невзирая на возражения.
Лошади, почувствовав его, стригли ушами и недовольно фыркали, но панику не поднимали — было уже хорошо. Постоянно косясь на поляну, Иль приподнял край ткани, заглянув в повозку. Пустые бутылки, в которых на дне плескалась какая-то золотистая жидкость, очень похожая на ту, которой их поили в день определения. А может, и не она, Иль уже плохо помнил подробности того дня. Кроме бутылок в повозке были ткани, корзины с крупой, мешки с сырами, запечатанные воском кувшины с ягодным вином и горшки с медом. Сглотнув слюну, Иль аккуратно, чтобы ничего не задеть, забрался в повозку, спрятавшись под дерюгой, довольно неплохо устроился на тюке с тканями, но прежде впился зубами в головку сыра, едва не урча от удовольствия.
Судя по всему, торговцы уже возвращались домой. Но как бы там ни было, их путь будет пролегать через деревни. Возможно, даже через деревню Иля, если ему очень-очень повезёт. В любом случае, он собирался незаметно спрыгнуть в ближайшей, а там уже как-то понять, в какую сторону ему направляться, раздобыть одежду, которая бы не привлекала внимание и немного еды в дорогу. Когда повозка, наконец, тронулась, Иль задремал. Сытый впервые за долгое время желудок придавил приятной тяжестью и убрал из головы все лишние мысли. Он доберется домой. Обязательно доберется, найдет Рафа, и все у них будет хорошо.
*Кичка — старинный русский женский праздничный головной убор